Смерть длиною в двадцать лет - Ариэль С. Уинтер

Она крикнула мне вслед:

– Тебе очень повезет, если я буду здесь, когда ты вернешься!

Выйдя в коридор, я пожалел, что не сделал этого раньше. Вот зачем мне сейчас эти сцены? Я что, не насмотрелся на них? Она такая ненасытная, ей всегда мало. Разве может пожилой мужик удовлетворить такую женщину? Правда, когда познакомился с ней, я не чувствовал себя таким стариком. Наоборот, она тогда как-то оживила меня, заставила почувствовать себя молодым, и уж только потом я понял, что это за штучка. И не был я никаким сводником, просто мне хотелось секса, и из нас двоих пахала всегда она.

Спустившись на лифте, я не вышел на улицу, а направился в бар. Там царил приятный полумрак, и, когда глаза мои к нему немного привыкли, я заметил, что кроме меня там был еще только бармен – облокотившись на стойку, он уныло смотрел на пустые табуреты. Подойдя к стойке, я сказал:

– «Джин Рики».

Бармен оживился и бросился готовить мне напиток, потом поставил его передо мной на специальную салфеточку и, приняв прежнюю позу, стал наблюдать за мной.

Я выпил всю порцию одним глотком, и голова сразу пошла кругом, но это было приятное чувство – былого напряжения как не бывало. Прищелкнув пальцами, я сказал:

– Повторить!

Бармен посмотрел на меня вопросительно.

– 514-й номер, – сказал я, рассудив так – если «милый друг» Ви платит за номер в отеле, то небольшенький счетец в баре его тоже не разорит.

Бармен налил мне вторую порцию.

– Что, не больно-то народ подваливает с утра? – сказал я, беря в руки стакан.

– Да, плохая смена, – вздохнул он.

– И дай-ка угадаю: в ночную смену ты тоже работал?

– До двух ночи.

Я чокнулся с ним в воздухе и выпил. Он смотрел на меня так, словно мы были в пустыне и я только что прикончил наш неприкосновенный запас. Я поставил пустой стакан обратно на салфеточку и спросил:

– Вот скажи, если бы на тебя случайно свалились большие деньги – нет, я имею в виду, по-настоящему большие деньги – то что бы ты с ними сделал?

Он задумчиво потер подбородок, помолчал, потом сказал:

– Я бы купил себе бар.

– Ну нет, это были бы такие большие деньги, что тебе не пришлось бы больше работать. Ты мог бы, например, осесть где-то или, наоборот, не осесть, а путешествовать.

– Ну а ради чего я мог бы покинуть Калверт?

– Ну, например, чтобы начать где-то новую жизнь. Ты же сам сказал, что тебя твоя жизнь не устраивает.

– Я этого не говорил. Я сказал, что у меня плохая смена.

– А что, только эта плохая? Разве не все они плохие?

Он положил руки на стойку и навалился на них всем своим весом.

– Нет, не все. Вы допили? Может, еще?

Я жестом отмахнулся и продолжал:

– Вот в детстве ты наверняка мечтал стать звездой футбола или военным летчиком, почему же сейчас ты не мечтаешь осуществить свои былые мечты?

– Почему, мечтаю. Я хочу стать владельцем бара.

– А, ну тогда хорошо.

Я допил остатки джина, и на меня снизошло некое умиротворение, которого мне должно было хватить для предстоящей встречи с адвокатом, а главное, с Джо.

– Да какие в детском возрасте мечты? Разве дети что-то смыслят? – сказал бармен. – Вот, вы, например, чем занимаетесь?

– Теперь уже ничем. А раньше был писателем.

– Да-а? И я мог слышать о ваших книжках?

– Не знаю. Мог и не слышать, – сказал я.

– Может, еще стаканчик?

Я мотнул головой. В голове у меня слегка жужжало, и мне это нравилось. Такой результат меня устраивал.

– Чаевые запиши на счет, – сказал я. – На свое усмотрение.

– Спасибо, мистер.

Я пожал плечами.

– Да ладно, просто на меня свалились деньги.

– Ну, спасибо, спасибо…

Отмахнувшись от этих его тошнотворных изъявлений благодарности, я вышел из бара, а потом из вестибюля отеля на Чейз-стрит. Добравшись до Джордж и свернув на юг в сторону центра, я уже весь взмок от этой жуткой августовской духотищи. Калверт совсем почти не изменился с тех времен, когда мы с Куинн жили здесь. В каком году это было? В двадцатом? Или в двадцать первом? Высотки «Калверт Сити Бэнк» на Брайт-стрит, подпиравшей сейчас небо, тогда еще не было, и вместо автобусов ходили в основном трамваи, но приземистые низенькие здания в деловом районе остались нетронутыми. А я помню, как они тогда казались высоченными – тогда только-только вышел в свет мой «Энколпий», и я сразу разбогател и смог жениться на Куинн. Теперь Куинн умерла, а «Энколпий» и другие мои книги больше не издаются, и даже из Голливуда меня поперли, и моя жизнь больше никогда не будет такой же радужной, какой была тогда, в Калверте тридцатилетней давности.

А вообще-то я был тогда дураком. Если бы я только знал, что наша супружеская жизнь превратится в сплошную ругань и в нескончаемые попытки превзойти друг друга в связях на стороне, всевозможных излишествах и пьянстве, то с самого начала отказался бы от этой затеи. Ну… надеюсь, что отказался бы. Куинн, зараза, умела на ровном месте довести меня до ревности, ну и я, естественно, начал погуливать в ответ. А потом, после двух выкидышей, Куинн стала притаскивать в постель бутылку и бухала до утра, и я, конечно же, тоже пристрастился. Дошло до того, что я погряз в пьянстве и совсем не мог без спиртного. Мы пробовали лечить меня – в Нью-Мехико и в Нью-Йорке, – но этого лечения хватало ненадолго, а когда переехали в Париж, то там вовсю уже шла война, и нам стало не до моего пьянства.

А потом я встретил Клотильду. Она была полной противоположностью Куинн. И, когда я ради нее начал вести трезвый образ жизни, Куинн ушла от меня. Только уже после развода она сообщила мне, что у меня есть ребенок. Потом мы с Клотильдой поженились и были счастливы какое-то время – по крайней мере, до переезда в Голливуд, хотя, может быть, все это началось еще во Франции… В итоге она стала знаменитой, тысячи мужчин мечтали о ней, а обо мне публика напрочь забыла, и кто отважится упрекнуть меня в том, что я стал искать утешения на стороне? Никто. Но Клотильда в конечном счете попала в психушку, а я совсем раскис и сломался и назанимал денег у всех, у кого только можно было, и вот теперь все, что у меня есть, это Ви.

В таких раздумьях я шагал по улице, и от чувства жалости к самому себе настроение у меня все больше портилось, и даже принятый алкоголь уже не бодрил меня. И с чего я вообще взял, что Куинн после всего этого могла оставить мне какие-то деньги? Может быть, это просто Джо попросил, чтобы я присутствовал на чтении завещания, а связаться со мною лично не отважился. Сразу за зданием железнодорожной компании «C&O» находился офисный центр, туда-то мне и надо было. Подобострастный швейцар бросился вызывать для меня лифт и не забыл при этом поинтересоваться:

– Доброе утро, сэр! Позвольте узнать, куда вы направляетесь?

– «Палмер, Палмер и Крик». Мне нужно встретиться с мистером Фрэнком Палмером-старшим, – сказал я.

– А могу я узнать ваше имя, сэр? – сказал он, нажав на кнопку несколько раз подряд.

– Шем Розенкранц. Неужели я нуждаюсь в представлении?

Взгляд его вдруг метнулся в сторону, он заулыбался и махнул кому-то у меня за спиной.

– Доброе утро, мистер Фелпс!

Мистер Фелпс направлялся к двери, по-видимому, ведущей на лестницу.

– Привет, Сэм! – коротко кивнув, небрежно бросил он на ходу и скрылся за дверью.

Просияв, Сэм продолжал подобострастно улыбаться в сторону уже закрывшейся двери. Немного же надо для счастья человеку, чья работа заключается в том, чтобы нажимать кнопку лифта и лизоблюдствовать. И что самое интересное – такие люди находят в этом удовольствие. Наконец он очнулся и вспомнил обо мне.

– Мистер…

– Шем Розенкранц, – сказал я, изнывая от духоты и с нетерпением ожидая, когда же наконец приедет лифт.

А швейцар тем временем ответил на мой предыдущий вопрос.

– Нет, представляться вам не нужно, просто мне положено знать, кто проходит в здание. Это необходимо для безопасности.

Двери лифта, звякнув, открылись, и из них вышли мужчина и женщина – их Сэм тоже встретил заранее заготовленной лакированной улыбкой.

– Здравствуйте, мистер Китинг. Здравствуйте, Сэлли.

Кивнув, они улыбнулись ему в ответ и поспешили к выходу. Я попытался протиснуться мимо Сэма в лифт. Он суетливо посторонился, пропустил меня, а потом нажал на кнопку восьмого (последнего) этажа. На прощанье он осчастливил меня еще одной улыбкой, за которую мне нестерпимо захотелось двинуть ему в зубы, но я сдержался.

– Восьмой этаж, – сказал он, и двери лифта закрылись.

Глава 2

Выйдя из лифта на восьмом этаже, я сразу очутился в приемной «Палмер, Палмер и Крик». Интерьер изменился с тех пор, как я последний раз был здесь, – панели из темной древесины на стенах, ковер, мягкая мебель с бордовой кожаной обивкой. За высокой стойкой – две секретарши в наушниках. Та, что сидела слева, говорила по связи, а девушка справа встретила меня дежурной улыбкой.

– Могу я вам помочь?

Я подошел к ней ближе, но улыбаться в ответ не стал – это было как-то неуместно, учитывая причину моего визита, да и вообще стоило ли тратить улыбку на офисных девиц, которые, скорее всего, флиртуют с уборщиками?