Заговорщики. Перед расплатой - Н. Шпанов

Несколько мгновений Ванденгейм смотрел на Фостера с недоумением, потом вдруг расхохотался:

— Бомба или новый Гитлер, а?

Доллас пожал плечами:

— А разве можно отделить их друг от друга?

— В вашем ослином упрямстве есть своя логика! Но боюсь, что эти людишки в Европе не дадут навязать им второго Гитлера: ни в Германии, ни во Франции, ни где–либо в ином месте.

— Черчилль, Джон! Вот с кем можно делать игру…

— Нет, крап на этой карте виден уже всем игрокам. Нужен такой же тип, но еще не расшифровавший себя всему миру… В общем, конечно, дело еще не потеряно: ищите и обрящете.

Фостер Доллас приободрился, выражение загнанной крысы сбежало с его острой, покрытой глубокими морщинами, словно изжеванной, физиономии, и она снова стала похожа на морду хорька. Оживленно жестикулируя и брызжа слюной, он прокричал:

— Пусть все эти миллионы в Европе и миллиарды в Азии и по всему миру ждут, что мы ответим на письма и заявления Сталина о том, что СССР хочет мира, пусть ждут. Мы будем молчать и делать вид, будто помимо нашей воли просачиваются сообщения о том, что в ответ на каждое из этих заявлений мы изготовили еще сто бомб, еще тысячу, еще десять тысяч!

От возбуждения весь череп Фостера блестел испариной. Он рассеянно вытер о брюки руки, липкие от пота. Но все его оживление сразу пропало, когда Ванденгейм отвернулся от него и, обращаясь к молча сидевшему Аллену Долласу, проговорил, кивком головы указав на Фостера:

— Этот старый осел перестал понимать что бы то ни было. Вам, Аллен, придется взять на себя его дела. Контору вернете ему, сами поедете в Европу. Нужно искать, днем и ночью искать тех, кто может быть нам полезен. Только прямым ударом сделать ничего нельзя. Мобилизуйте всю команду, на которую истратили столько денег во время войны.

— Я ни цента не потратил напрасно, — обиженно заявил Аллен. — Каждый, кто получил от меня деньги хотя бы раз, мой до могилы!

— Вы называли мне десятки имен всяких типов, которые якобы пригодятся нам, когда пойдет крупная игра против коммунизма. Где они?.. Я вас спрашиваю: где вся эта шайка хорватов, югославов и прочей публики, которую вы коллекционировали?

Аллен опасливо покосился в сторону старшего брата и умоляюще произнес:

— Прошу вас, Джон… Не нужно имен…

Ванденгейм свирепо посмотрел на притихшего Фостера и грубо крикнул:

— Посидите здесь!

А сам, сопровождаемый Алленом, вышел в сад.

— Я и в детстве не любил играть в заговорщики… — недовольно пробормотал он на ходу. — Ну, что у вас? Выкладывайте.

Но Аллен молчал, пока они не отошли от павильона на такое расстояние, что их не мог слышать Фостер.

— Вы гений, Джон!.. Истинный гений! — сказал он наконец.

— К делу!

— Честное слово, я вовсе не льщу, — продолжал Аллен. — Можно подумать, что вы читаете чужие мысли; ведь именно о них, об этих балканских людях, я и хотел вам сказать. Мой человек, Миша Ломпар…

— Можете не называть имен, я их все равно не запоминаю.

— Но я должен вам все же напомнить: Ломпар — тот человек, который привел ко мне… — Аллен понизил голос до шопота: — Джиласа и Ранковича.

— Джилас и Ранкович? — машинально повторил Ванденгейм.

— Тсс! — зашипел Аллен. — Это страшный секрет, Джон… Пожалуй, самый большой секрет, какой у нас когда–либо был по этим делам…

Он продолжал шептать, и Джон напрягал слух, чтобы слышать его слова, заглушаемые шуршанием песка под его собственными тяжелыми шагами.

Младший Доллас называл еще какие–то имена, среди которых Ванденгейм разобрал несколько знакомых. Это были не то венгерские, не то югославские или болгарские министры, промышленники или какие–то политические интриганы. Наконец Джону показалось, что он услышал имя югославского маршала Тито. Джон думал, что ослышался, и, чтобы шум шагов не мешал ему, приостановился:

— Повторите–ка, — сказал он, — кажется, я что–то спутал: Броз Тито?

— Тсс, — Аллен испуганно схватил его за рукав, — умоляю, Джон!.. Один лишний звук, и мы провалим самую крупную игру, которую когда–либо вели против России!

Но Ванденгейм окончательно остановился и, негодующе вырвав свой рукав из цепких пальцев Аллена, прорычал:

— И вы туда же, за своим братцем?!. И вы хотите меня морочить и вытягивать из меня деньги вашими идиотскими сказками?!

— Что с вами, Джон?! — Аллен испуганно попятился от рассвирепевшего патрона. — Какие сказки?

— Я наверняка знаю, что этот ваш Тито давно закуплен англичанами. Вас морочат, как последнего сосунка!

При этих словах Аллен смешно затоптался на месте, как раскачивающийся в пляске индеец, и наступившую в саду минутную тишину разрезал скрип его смеха.

— Вот, вот! — воскликнул он, захлебываясь. — Вот, вот! Прекрасно! Значит, эти дураки настолько уверены в том, что господин маршал куплен ими, что уверили в этом даже вас!.. Это отлично, Джон! Хотя я и не ожидал, что они доверят эту тайну кому бы то ни было. Хвастовство не доведет англичан до добра. Я бы никогда не стал афишировать такую связь: слишком большая ставка, Джон! Слишком большая! — И в аллее снова раздался такой звук, словно провели мокрой пробкой по стеклу. — Хе–хе… Так вот что, дорогой патрон, я вам скажу, но клянусь небом, если вы проболтаетесь даже на исповеди…

— Ну, ну, за кого вы меня принимаете!.. — уже благодушно и, повидимому, заинтересованный пробормотал Ванденгейм.

— Я вам скажу, но только вам. До сих пор это было тайной моей и господина Тито: он наш, наш, с волосами и кишками. Я перехватил его у англичан из–под самого носа!

— Смотрите, Аллен, не дайте себя надуть!

— Хе–хе, — Аллен быстро потер руки тем же движением, как это проделывал его старший брат. — Если бы я вам сказал, как дешево нам обошелся этот маршал, вы бы поверили, что все в порядке… Весь смысл именно в том, что ко мне в руки попала тайна его сговора с Интеллидженс сервис. Это дало мне возможность отделаться такими пустяками, что на них этот маршал едва ли купит себе новый галун на шапку.

— Поверьте мне, гончая только тогда чего–то стоит, когда за нее хорошо заплачено, — в сомнении проговорил Ванденгейм.

— Или… — Аллен многозначительно поднял костлявый палец. Рыжий пух на нем светился так же, как на черепе Фостера. — Или… — загадочно повторил он, как будто рассчитывая, что Джон договорит за него, — …пес прекрасно ведет себя, если ему на шею надет парфорс. — И он снова затоптался от удовольствия. — А я нашел парфорс для Тито и всей его шайки, понимаете: такие клещи, из которых они не вырвутся, даже если бы пожелали; но не думаю, чтобы такое желание у них и появилось, им с нами по пути, потому что другого пути у них уже нет.

— А англичане? Они не могут провалить нам все дело?

— Фью, Джон!.. С каждым днем они все больше понимают, что их песенка спета.

— Бульдог перед смертью может больно укусить.

— Если он подыхает без намордника, Джон!

— У вас какие–то странные сравнения сегодня… Мне совсем не нравится ваша веселость. Не рановато ли развеселились, Аллен? — В голосе Ванденгейма зазвучала несвойственная ему неуверенность. — Игра становится все трудней, с каждым днем трудней! Я вам говорил: теперь уже прямым ударом против коммунизма ничего не сделаешь. Ставка на вас, Аллен. На всю эту вашу банду… И, честное слово, мне делается иногда страшно, когда подумаю, что наша судьба в руках сволочи, торгующей собою на всех перекрестках.

— Ничего, Джон, на наш век проходимцев хватит.

— Даже если считать, что в такой игре один ловкий негодяй стоит десятка простаков, приходится задумываться: а что, если все, кого мы покупаем, все, на кого делаем нашу ставку, ничего не стоят? Если это вовсе не сила, какою мы ее себе рисуем?!. Что, если вся эта мразь разбежится, стоит русским топнуть ногой?!. Вам никогда не бывает страшно, Аллен, когда вы думаете об исходе игры?

Аллен нервно передернул плечами. Ему так ясно представилось то, что говорил патрон, как даже тот сам не мог себе вообразить. Ведь именно он, Аллен, имел дело с легионом человеческого отребья, именно он покупал и перекупал тех, чьему слову можно было верить только тогда, когда уже не существовало ничего святого. Разве Джон имел представление о том, сколько агентов перекупили у Долласов другие службы? Разве Джон мог себе представить всю длинную цепь провалов, которые сначала Фостеру, а теперь Аллену приходилось скрывать от своего патрона? И если у Джона, даже при том, что ему никогда ничего не говорили о неудачах, никогда не называли ему имен агентов, провалившихся во всех странах — от России до Китая, куда их посылала контора братьев Доллас, — если даже у Джона могло возникнуть сомнение в надежности этой самой продажной из армий, то каково же должно было быть настроение у самого Аллена, знавшего все ее слабые стороны, все поражения, все бесчисленные провалы его агентов!