Хворый пес - Карл Хайасен

Молчание.

– Если тебе что нужно, я принесу. Продукты, лекарства – что угодно.

Книги, журналы, картины, видеомагнитофон, рояль… Может, новую жизнь вообще? Господи, подумал Клинтон Тайри, кого я обманываю?

Стул проехал ближе к двери. Послышался металлический щелчок – словно откинули крышку зажигалки «зиппо» или открыли нож – и, кажется, шепот.

– Дойл!

По-прежнему ни слова.

– Я почему пришел… Просто сказать, что тебе не нужно никуда уходить отсюда, если не хочешь. Все улажено. Ничего не бойся, здесь ты в безопасности, понимаешь? Оставайся здесь сколько угодно. Даю слово.

За дверью снова что-то щелкнуло, послышались два тяжелых шага. Клинтон прижался щекой к пропитанным морской солью доскам и скорее почувствовал, чем услышал, как брат за дверью сделал то же самое.

– Дойл, открой, – прошептал Клинтон Тайри. – Пожалуйста.

Он шагнул назад, когда звякнула щеколда, и из-за скрипнувшей двери медленно высунулась рука; стариковская кисть – бледная, в паутине фиолетовых вен. На внутренней стороне предплечья едва виднелся след старого шрама. Крупная, но худая и с виду немощная рука. Клинтон сжал ее, с радостью почувствовав, что брат еще силен. Рука задергалась, пытаясь вырваться, и губернатор увидел на ней выцарапанные буквы в ярких, как лепестки розы, каплях крови – я люблю тебя.

Дойл выдернул руку и захлопнул дверь.

Спускаясь, бывший губернатор Флориды снова посчитал все семьдесят семь ступеней. Внизу он лег на живот и прополз под фанерой, которой заколотили вход, чтобы на маяк не проникли вандалы и любопытные туристы.

Выйдя из сумрака маяка в оглушающее весеннее утро, Клинтон Тайри сощурился, как новорожденный младенец. Он подставил заплаканное лицо прохладному ветерку с Атлантики. Увидел, как за волнорезом тарпонь напала на косяк кефали.

На фанере висели выгоревшие, скукоженные объявления:

ПРОХОДА НЕТЗАКРЫТО ДЛЯ ПОСЕЩЕНИЯДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙСОБСТВЕННОСТЬ ШТАТА – НЕ ВХОДИТЬ

И еще кто-то недавно приколол визитную карточку. Блестящая кнопка не заржавела, белая твердая визитка заметно выделялась. Клинтон приблизился к ней здоровым глазом, и его лицо озарилось знаменитой улыбкой.

ЛИЗА ДЖУН ПИТЕРСОНОтветственный секретарьАдминистрация губернатора

Сунув визитку за край купальной шапочки, Клинтон Тайри зашагал через пляж по дюнам, обросшим морским овсом. Он шел к улочке, где у «Центра туризма и экскурсий по живописным местам Соколиной бухты» припарковался темно-синий фургон.

Палмера Стоута похоронили с его любимой клюшкой для гольфа, камерой «поляроид» и коробкой кубинских сигар «Монтекристо № 2с» что вызвало неподдельную скорбь у присутствовавших на церемонии курильщиков. Панихида проходила в пресвитерианской церкви Таллахасси, и священник превозносил Стоута как столпа гражданского общества, лидера демократического процесса, преданного семьянина, а также верного друга власть предержащих и простых людей. На панихиде присутствовали: ночной бармен из «Поклонника», таксидермист, проститутка, три конгрессмена, один сенатор в отставке, шесть окружных судей, три дюжины бывших и действующих членов комитетов со всей Флориды, вице-губернатор и сорок один член Законодательного собрания штата (многие из них были избраны на деньги, добытые Стоутом, вовсе не разделявшим их политические взгляды). Было много цветов, которые прислали компании: «Филип Моррис», «Шелл Ойл», «Рутхаус и сын, инженерные работы», «Фосфаты Магнуссона», «Цитрусовый кооператив округа Лейк», «Сахар США», токийская «МацибуКом Констракшн», «Порт-Марко Пропертиз», а также «Южный союз лесозаводчиков», «Национальная стрелковая ассоциация», общество «Синий ключ» Флоридского университета, исполнительные комитеты Республиканской и Демократической партий. Поступили соболезнования от законодателя Вилли Васкес-Вашингтона и губернатора Ричарда Артемуса, не сумевших прибыть на заупокойную службу.

– Сегодня мы скорбим, – сказал в заключение священник, – но нашу печаль смягчает сознание, что свой последний день среди нас Палмер провел счастливо – на охоте с близким другом Бобом Клэпли. Они гуляли по просторам, которые оба так сильно любили.

Захоронение состоялось на близлежащем кладбище, которое, между прочим, стало местом последнего упокоения более двух десятков небывало изворотливых политиков Флориды. В городе шутили, что местному могильщику требуется бурав, а не лопата. Чета Стоутов бывала на похоронах нескольких умерших казнокрадов (некоторых за то и осудили), и потому Дези знала расположение участков. Для Палмера она выбрала открытое место на голом холме, откуда обозревалось шоссе № 10. Поскольку Стоут так часто и восторженно предсказывал, что когда-нибудь Флорида станет такой же суетливой, как Нью-Йорк или Калифорния, вид шумной дороги, подтверждающий его слова, был бы ему приятен, решила Дези.

У могилы сказали еще несколько добрых слов о покойном. Дези сидела со своими родителями и единственным кузеном Палмера – лишенным практики ортопедом из Джексонвилла. Она искренне плакала от горькой печали – не из-за хвалебных речей (бывших, по большей части, вымыслом), а оттого, что ее чувства к мужу умерли, и это, вероятно, способствовало его безвременной смерти. Пусть она не виновата в нелепой трагедии на охоте, но бесспорно, что роковую поездку за носорогом спровоцировала история с похищением собаки, а Дези все усложнила своим увлечением Твилли Спри, которому еще и помогала.

Конечно, Палмер был бы сейчас жив, если б чуть раньше поступил благородно и избавился от сделки по «Буревестнику». Нет, дохлый номер; с какой стати муж вдруг обрел бы внутренний нравственный компас? Дези должна была это понимать.

Сейчас она винила себя. И горевала, потому что не испытывала к Палмеру романтической любви, но и ненависти тоже. Он был таким, какой есть, и все же не совсем испорченным, иначе она бы за него не вышла. В нем были общительность и желание сделать приятное, пусть это нельзя назвать душевной теплотой, но все-таки живая черта, по которой можно скучать и даже горевать. Дези попросила положить в гроб «поляроид» – шутка, понятная только им двоим. Наверное, Палмер бы смеялся, думала она, но, несомненно, предпочел бы снимки из спальни. Их она уничтожила.

Когда опускали гроб, по толпе скорбящих пробежал шумок. Рядом с Дези кто-то засопел, и что-то мокрое и бархатистое скользнуло по пальцам. Макгуин тыкался носом в ее сцепленные руки. На шее у него была черная атласная повязка, а в зубах зажата игрушка – резиновая лягушка-бык с оранжевой полосой на спине. Лягушка квакала, когда Макгуин ее прикусывал, что происходило каждые десять-двенадцать секунд. Несколько человек сдержанно прыснули, радуясь возможности отвлечься, но священник (в этот момент он шествовал по долине теней мертвых) поднял ледяной взгляд, в котором не было и намека на веселье.

Не любит собак, решила Дези и вырвала игрушку из пасти Макгуина. Лабрадор свернулся у ее ног и с любопытством смотрел, как деревянный ящик исчезает под землей. Пес подумал, что в нем одноухая собака, как в той коробке, что зарыли на пляже. Если в воздухе и была смерть, Макгуин не чуял ее из-за цветов.

Между тем вдова Стоут бросила осторожный взгляд через одно плечо, потом через другое, всматриваясь в лица скорбящих. Его не было. Дези разжала руку и посмотрела на резиновую игрушку, больше походившую на жабу, чем на лягушку. Перевернула ее и увидела надпись, сделанную шариковой ручкой на бледно-желтом пузе: Ты мне снилась!

Ниже – номер почтового ящика в Эверглейдс-Сити, что недалеко от острова Марко.

Твилли чихнул, и грудь опалило огнем.

– И чего было так на меня кидаться? – поморщился он.

– А как же еще? – спросил Сцинк. – На склоне я бы тебя ни в жизнь не поймал. Ты больно резв для такого старого пердуна, как я.

– Ну конечно. Сколько, говорите, вы весите?

– Я просто подумал, вряд ли ты хочешь, чтобы тебя снова подстрелили, да еще так скоро. А именно это тебе светило, когда два дуролома принялись палить из пушек. Либо чертов носорог превратил бы тебя в черепаху.

– Ладно, ладно, спасибо, – саркастически поблагодарил Твилли. Он опять чихнул, и от боли слезы выступили на глазах.

– У меня идея. Тормозни на ближайшем съезде.

На заправке они пропылесосили фургон, и, по мнению Сцинка, собачьей шерсти набралось столько, что хватило бы на целого нового лабрадора. Твилли исцелился от чиханья. Они поехали на юг по магистрали Флорида, которую недавно переименовали (без внятных объяснений) в честь Рональда Рейгана.

– Назвали бы его именем зону отдыха, хоть какой-то смысл, – ворчал Сцинк. – Но целую магистраль? Господи, он еще в ковбойских фильмах снимался, когда ее уже построили.

Твилли сказал, ему все равно, пусть называют хоть в честь Кэти Ли Джиффорд,[45] если плату за проезд подняли до ста долларов с машины.