Дети Дюны - Фрэнк Герберт

— Который час? — спросила она.

— Который час? — недоуменно переспросил принц.

— Третий час пополуночи, моя госпожа, — ответил один из охранников. Они со страхом смотрели на Фарад'на. Юный принц пронесся по коридорам, как метеор, за ним бросились несшие службу стражники.

— Оно все-таки происходит! — сказал Фарад'н. Он вытянул вперед левую руку. Потом правую. — Я видел, как моя кисть сморщилась в маленький кулачок, и я все вспомнил! Такими были мои руки, когда я был совсем маленьким. Я вспомнил, я снова ясно увидел себя маленьким! Я сумел организовать свою память!

— Очень хорошо, — похвалила принца Джессика. Его волнение оказалось заразительным. — А что произошло, когда твои руки стали старыми?

— Мой ум… стал каким-то вялым, — ответил он. — И я почувствовал боль в спине. Вот здесь, — он показал на область левой почки.

— Ты усвоил очень важный урок, — сказала Джессика. — Понял ли ты, в чем он заключается?

Руки Фарад'на повисли вдоль тела, он изумленно посмотрел на Джессику и после недолгой паузы заговорил:

— Мой мозг управляет реальностью. — Глаза принца засверкали и он повторил снова, на этот раз громче: — Мой мозг управляет реальностью!

— Это начало равновесия прана-бинду, — сказала Джессика. — Но только самое начало.

— Что я буду делать дальше? — спросил он.

— Моя госпожа, — охранник, ответивший Джессике, который час, осмелился перебить своего принца. — Время.

Наверное, их посты меняются именно в этот час, подумала Джессика.

— Расходитесь, — приказала она. — Нам надо заняться делом.

— Но, моя госпожа, — не унимался охранник, переводя испуганный взгляд с Джессики на Фарад'на и обратно.

— Ты думаешь, что я хочу его соблазнить? — спросила Джессика.

Охранник оцепенел.

Фарад'н весело рассмеялся и махнул рукой.

— Вы слышали, что она сказала. Разойдись!

Стражники переглянулись, но выполнили приказ. Фарад'н присел на краешек кровати.

— Что дальше? — спросил он, продолжая изумленно качать головой.

— Я хотел в это поверить, но не верил. Потом случилось так, что мозг… словно бы начал таять. Я очень устал. Мой разум перестал сражаться с тобой. Это случилось! Случилось! — Он сжал пальцы в кулак.

— Твой разум сражался вовсе не со мной, — напомнила ему Джессика.

— Конечно, нет, — признал Фарад'н. — Я сражался с собой, со всем тем вздором, которому меня научили. Но что дальше?

Джессика улыбнулась.

— Признаюсь, я не ожидала, что ты будешь так быстро делать успехи. Прошло всего лишь восемь дней и…

— Я был терпелив. — Фарад'н расплылся в довольной улыбке.

— Да, ты начал учиться терпению, — подтвердила Джессика.

— Начал? — удрученно переспросил Фарад'н.

— Ты только вышел к старту обучения, — сказала она. — Теперь ты — ребенок, младенец. До этого… ты был всего лишь возможностью, еще не родившимся.

Уголки рта принца опустились книзу.

— Не расстраивайся, — подбодрила его Джессика. — Ты это сделал и это очень важно. Много ли людей могут похвастаться тем, что заново родились на свет?

— Какой будет следующий шаг? — не сдавался Фарад'н.

— Ты будешь практиковаться в том, чему уже научился, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты делал это легко, в любой момент по своему желанию. Позже ты наполнишь новым содержанием то свободное место в своем сознании, которое откроется по достижении этой первой ступени. Это содержание будет означать твою способность испытывать любую реальность по своему усмотрению.

— Значит, все, что я буду делать дальше, это практиковаться в…

— Нет. Теперь ты можешь начинать тренировать свои мышцы. Скажи-ка, сможешь ли ты пошевелить пятым пальцем левой ноги так, чтобы не шелохнулся больше ни один мускул?

— Пятым пальцем… — Джессика увидела, что лицо принца стало отчужденным. Он изо всех сил пытался выполнить упражнение. Она внимательно смотрела на его левую ногу. На лбу принца выступил пот, дыхание участилось. — Я не могу этого сделать.

— Нет, можешь, — сказала она. — Ты научишься и этому. Ты изучишь каждую, самую мелкую мышцу своего тела. Ты узнаешь свою мускулатуру лучше, чем свои пять пальцев.

Фарад'н судорожно глотнул, осознав всю грандиозность такой перспективы.

— Что ты хочешь из меня сделать? — спросил он. — Каковы твои планы?

— Я намерена освободить тебя для вселенной, — ответила она. — Ты научишься становиться кем угодно и управлять чем угодно по своему желанию.

Фарад'н несколько секунд переваривал сказанное.

— По своему желанию?

— Да.

— Это невозможно.

— Да, если ты не научишься владеть своими желаниями так же, как владеть своей реальностью, — сказала Джессика и задумалась.

Так! Теперь пусть он проанализирует все это. Ему будут советовать проявлять разумную осторожность, но Фарад'н сделает еще один шаг к пониманию того, что я делаю в действительности.

Фарад'н подтвердил ее догадку.

— Одно дело — сказать человеку, что он будет понимать желания своего сердца, и совсем другое — научить его делать это.

— Ты зашел дальше, чем я ожидала, — похвалила принца Джессика. — Это очень хорошо. Я обещаю: если ты сумеешь закончить весь курс обучения, то станешь мужчиной, способным распоряжаться собой. Все твои действия будут продиктованы только тем, что тебе действительно нужно.

И пусть Вещающий Истину попробует доказать, что это не так, подумала она.

Принц встал, но взгляд, которым он одарил Джессику, был теплым, почти товарищеским.

— Знаешь, я тебе верю. Будь я проклят, если понимаю почему, но верю. Больше я не скажу тебе ни слова.

Джессика проводила принца взглядом, дождалась, когда он выйдет из спальни и, выключив свет, легла. Этот Фарад'н очень глубок. Он только что сказал ей, что начинает понимать содержание ее замысла, но присоединяется к ее заговору по собственной воле.

Подождем, пока он научится владеть своими эмоциями, подумала Джессика. С этими мыслями она устроилась поудобнее и начала засыпать. Утро будет омрачено бесчисленными встречами с обитателями дворца, которые так любят задавать невинные с виду вопросы.

~ ~ ~

Человечество периодически проходит периоды ускорения своей активности, испытывая при этом соперничество между жизнеспособностью обновления и пороками декаданса. В этой периодически наступающей гонке каждая передышка воспринимается как роскошь. Только тогда человек становится способным понять, что все дозволено, все возможно.

Очень важно чувство прикосновения к песку, подумал Лето. Сейчас мальчик очень хорошо чувствовал под собой крупнозернистый теплый песок, на котором он сидел, глядя в бездонное яркое небо. Его усиленно кормили большими дозами меланжи, и ум Лето временами испытывал чудовищные завихрения. В горловине этого водоворота бесконечно вращались одни и те же вопросы, на которые он не находил ответа. Почему они так настаивали, чтобы я сказал это? Гурни был неумолим, в этом нет никаких сомнений, и действовал он по приказу госпожи Джессики.

Для этого «урока» его вывели из сиетча на яркий полуденный свет. У мальчика было странное ощущение, что во время этой короткой прогулки в нем развернулась ожесточенная битва между герцогом Лето Первым и старым бароном Харконненом. Они сражались внутри него и посредством него, поскольку он не давал им столкнуться прямо. Эта битва показала Лето, что произошло с Алией. Бедная Алия.

Я был прав, когда боялся этих путешествий после приема Пряности, подумал он.

При воспоминании о госпоже Джессике Лето охватило горькое чувство. Ее проклятый гом джаббар! Надо сразиться с ним и победить, или умереть, сражаясь. Она не сможет приставить отравленную иглу к его горлу, но вполне сможет послать его в долину смерти, о чем недвусмысленно говорила ее собственная дочь.

В его сознание проникли какие-то гнусавые звуки. Они менялись в тональности, становились то громче, то тише… то снова громче. Лето никак не мог понять, слышит ли он реальные звуки или это говорит съеденная им меланжа.

Лето ссутулился, сложив руки на груди, горячий песок жег ягодицы. Перед мальчиком был расстелен ковер, но он предпочел сидеть на голом песке. На ковер легла большая тень. Намри. Лето продолжал неотрывно смотреть на пузырившийся в некоторых местах старый грязный ковер. Мысли текли своим чередом, в то время как глаза машинально осматривали умопомрачительно зеленый горизонт.

Под сводом черепа, в мозгу, грохотали барабаны. Было жарко, мальчика трясло словно в лихорадке. Жгучее давление насиловало его чувства, от этого исходила лихорадка, сжигавшая чувства, — теперь Лето сознавал только надвигающуюся гибель. Намри и его нож. Давление… Давление… Лето находился в каком-то подвешенном состоянии между песком и небом, его ум подчинялся только лихорадке. Сейчас он ждал, ждал, что произойдет некое единственное, первое и одновременно последнее событие.