Сёгун - Джеймс Клавелл

Он вытащил себя из кошмара, его уши ощутили мирное мягкое окончание последнего причастия. На какое-то время он не мог понять, проснулся он или спит, потому что не верил своим ушам, снова слыша благословение на латыни, и его неверящие глаза снова увидели сморщенное старое пугало — европейца, идущего по среднему ряду в пятнадцати шагах от Блэксорна. Беззубый старик носил грязный поношенный халат, у него были длинные грязные волосы, спутанная борода и сломанные ногти. Он поднял руку, как коготь хищника, и подержал над телом полуспрятанный деревянный крест. Луч света осветил его мгновенно. После этого он закрыл мертвецам глаза, пробормотал молитву и, осмотревшись, увидел, что Блэксорн смотрит на него.

— Матерь Божья. Это вы на самом деле? — прокаркал он грубо по-испански, крестясь.

— Да, — сказал Блэксорн по-испански. — Кто вы?

Старик ощупью пробирался дальше, бормоча про себя. Другие заключенные давали ему пройти и разрешали наступать или шагать через себя, не сказав ни слова. Он смотрел вниз на Блэксорна через слезящиеся глаза, его лицо было в бородавках.

— О, Святая Дева, этот господин живой. Кто вы? Я… Я брат… брат Доминго… Доминго… Доминго из священного… священного ордена святого Франциска… ордена… — после этого его слова представляли собой смесь из японского, латыни и испанского. Его голова подергивалась, и он все время вытирал слюну, которая сочилась изо рта по подбородку. — Сеньор действительно живой?

— Да, я живой на самом деле, — Блэксорн поднялся. Священник еще раз пробормотал о Святой Деве, слезы текли по его щекам. Он снова поцеловал свой крест и хотел опуститься на колени, ища для этого места. Бульдог потряс своего соседа, заставляя его проснуться. Оба сели на корточки, освободив место для священника.

— Клянусь благословенным святым Франциском, мои молитвы услышаны. Ты, ты, ты… я думал, что у меня видения, сеньор, что вы призрак. Да, дух дьявола. Я видел так много, так много… сколько вы здесь, сеньор? Здесь трудно что-либо рассмотреть в темноте, и мои глаза не так хороши… Сколько времени вы здесь?

— Со вчерашнего дня, а вы?

— Я не знаю, сеньор. Давно. Меня посадили сюда, это было в сентябре, в тысяча пятьсот девяносто восьмом году от рождения нашего Господа.

— Сейчас май. Тысяча шестисотый год.

— Тысяча шестисотый?

Стонущий крик отвлек внимание монаха. Он встал и пошел через тела как паук, ободряя одного там, трогая другого здесь, бегло утешая их по-японски. Он не мог найти умирающего, поэтому он исполнил весь ритуал в той части камеры и благословил всех, и никто не возражал.

— Иди со мною, мой сын.

Не дожидаясь, монах захромал дальше, сквозь массу людей, в темноту. Блэксорн поколебался, не желая оставлять свое место. Потом он встал и последовал за ним. Через десять шагов он оглянулся. Его место было уже занято. Казалось невероятным, что он когда-то сидел там.

Он продолжал идти по бараку. В дальнем углу было, как это ни странно, свободное место. Как раз достаточно для того, чтобы улечься небольшому человеку. Там было несколько горшков, чашек и старый соломенный мат.

Окружающие японцы молча наблюдали за ними, дав пройти Блэксорну.

— Это моя паства, сеньор. Они все мои дети у благословенного Господа нашего Иисуса. Я их так много здесь обратил — это Джон, а здесь Марк и Мафусаил… — Священник остановился перевести дыхание. — Я так устал. Устал. Я… должен, я должен… — Его голос затих, и он уснул.

В сумерках принесли еду. Когда Блэксорн собрался встать, один из японцев около него сделал ему знак оставаться на месте и принес доверху наполненную чашку. Другой человек мягко потряс священника, чтобы разбудить, предлагая пищу.

— Ие, — сказал старик, качая головой и улыбаясь, миску он протянул обратно.

— Ие, Фардах-сама.

Священник дал себя уговорить и поел немного, потом встал, его суставы хрустнули, и протянул свою миску одному из тех, кто был в среднем ряду. Этот человек притянул руку священника к своему лбу, и тот его благословил.

— Я так рад повидать еще одного соотечественника, — сказал священник, садясь опять около Блэксорна, его крестьянский голос был низким и шипящим. Он с усилием показал рукой в дальний угол камеры. — Кто-то из моей паствы сказал, что сеньора называют «кормчий», «анджин»? Сеньор кормчий?

— Да.

— Здесь есть кто-нибудь еще из команды сеньора?

— Нет. Я один. Почему ты здесь?

— Если сеньор один — он пришел из Манилы?

— Нет. Я никогда не был в Азии, — осторожно сказал Блэксорн. Его испанский язык был превосходен. — Это было мое первое плавание в качестве кормчего. Я был… Я был за границей. Почему вы здесь?

— Иезуиты заточили меня сюда, сын мой. Иезуиты и их мерзкая ложь. Сеньор был за границей? Ты не испанец, нет — и не португалец… — Монах подозрительно всмотрелся в него, и Блэксорна обдало его зловонным дыханием. — Корабль был португальским? Скажи мне правду, ради Бога!

— Нет, отец. Корабль был не португальский. Перед Богом клянусь!

— О, Благословенная Дева, благодарю тебя! Пожалуйста, простите меня, сеньор, Я боюсь — я старый человек, глупый и больной. Твой корабль был испанский, откуда? Так рад — откуда вы, сеньор? Из Испанской Фландрии? Или из герцогства Бранденбургского, может быть? Откуда-нибудь из наших доминионов в Германии? О, так хорошо опять поговорить наконец на языке моей благословенной матери! Сеньор так же, как и мы, потерпел кораблекрушение? А потом подло брошен в эту тюрьму, подло обвиненный этими дьявольскими иезуитами? Мой Бог проклинает их и показывает им грех их измены! — Его глаза вспыхнули яростью. — Сеньор сказал, что он никогда не был в Азии раньше?

— Нет.

— Если сеньор никогда не был в Азии раньше, то он будет здесь как ребенок в джунглях. Да, здесь можно много чего рассказать! Сеньор знает, что иезуиты только торговцы, незаконно ввозящие оружие и занимающиеся ростовщичеством? Что они командуют здесь всей торговлей шелком, всей торговлей с Китаем? Что ежегодный Черный Корабль стоит миллион золотом? Что они вынудили его святейшество папу отдать им всю власть над Азией — им и их собакам, португальцам? Что все другие религии здесь запрещены? Что иезуиты имеют здесь дело только с золотом, покупая и продавая для наживы — для себя и для варваров — против прямых приказов его святейшества, папы Клементия, короля Филиппа и против законов этой страны? Что они контрабандой ввозят оружие в Японию для христианских князей, подстрекая их к мятежу? Что они вмешиваются в политику и сводничают для князей, лгут и мошенничают и дают лживые свидетельства против нас? Что их игумен сам послал секретное послание нашему испанскому вице-королю в Лусон с просьбой прислать конкистадоров для завоевания страны — они просили об отторжении Испании, чтобы скрыть новые португальские ошибки. Все наши несчастья могут быть отнесены на их счет, сеньор. Это иезуиты лгут, мошенничают и вредят нашему любимому королю Филиппу! Их ложь привела меня сюда и вызвала казнь двадцати шести святых отцов. Они думают, что, если я был когда-то крестьянином, я не понимаю… но я могу читать и писать, сеньор, я могу читать и писать! Я был одним из секретарей его превосходительства вице-короля. Они думают, что мы, францисканцы, не понимаем… — Он вдруг опять перешел на напыщенную смесь испанского и латыни.