Мне 40 лет - Мария Арбатова

— Здравствуйте, — сказал он, отстраняя меня и входя в квартиру. — Я режиссёр Николаев. Мы с вами будем делать двухсерийный фильм, возьмём всех «Оскаров» и купим себе остров.

Маньяк, пронеслось у меня в голове.

— Вы одна дома? — спросил он, деловито осматривая холл.

— Да. То есть, нет. Ещё дети, но я немедленно отправлю их гулять, — сказала я дрожащим голосом.

— Отправьте побыстрей. И поставьте чайник, — скомандовал он.

Я мгновенно выпихнула детей на улицу.

— Что это за Фантомас? — спросили они, увидев его в стеклянную дверь кухни.

— Потом, потом, — сказала я, целуя их перед лифтом. Конечно, могла уехать с ними, но один шанс из тысячи, что это не маньяк, у меня всё же был. Входную дверь я оставила полуприкрытой.

— Берите бумагу и ручку, сейчас всё будете записывать! Чайник я уже поставил сам, — гаркнул он, я приготовилась записывать.

— Значит, так, — он уже пил чай и курил вонючие папиросы. — Угроза ядерной войны… Понимаете? Гонка вооружения… Ловите?

— Нет, — призналась я.

— О, господи. А мне так вас хвалили, говорили, всё с лёту ловит! — расстроился он.

— Кто хвалил?

— Кто-кто, дед Пихто… Так вот, два физика, русский и американский. Крупные учёные, почти нобелианты, друзья, — он говорил совершенно бессвязно, вращая безумными глазами. — Они ведь вполне могут быть друзьями, они часто встречаются на симпозиумах. И в их руках практически планета. Они плывут на огромном корабле. И только они знают, как спасти этот шарик. Вы записывайте, записывайте, я не люблю повторять.

Я начала записывать эту галиматью. Незнакомого психа надо получше выслушать, чтобы собрать информацию о степени его опасности.

— И женщина… такая штучка на шпильках с ловкой походкой. Пусть её зовут Джейн. Она ассистентка американца. Конечно, она ложится под русского, вы бабы все таковы… Впрочем, пусть лучше она будет шпионкой. Их. Или нашей? И море на закате… Побольше моря на закате. А музыку мне есть кому заказать.

Тут в приоткрытую дверь позвонили.

— Кто ещё? — недовольно спросил Фантомас.

— Это подруга с приятелем. Приятель, кстати, каратист, — вякнула я.

— Хорошо, встретьте, но пусть уйдут в другую комнату. Пусть не мешают. Мы работаем, — распорядился он.

Я вышла к Ларисе и приятелю.

— Ребята, ворвался какой-то псих. Я его боюсь смертельно. Бредит какой-то ядерной катастрофой и каким-то кино. Не знаю, как быть, — зашептала я.

Гости ввалились в кухню и оторопели от его вида.

— Добрый день! В чём дело? У меня очень мало времени! Мы будем работать? — отрывисто гаркнул он. В присутствии друзей я осмелела.

— Вы кто? — спросила я.

— Вы что, глухая? — удивился он. — Я режиссёр Николаев. Я вам уже сказал.

— Зачем вы пришли? — продолжала я.

— Вы что, не в себе? Я же вам сказал, я пришёл к вам делать двухсерийный фильм.

— В каком смысле?

— Вы пишете сценарий, я снимаю. Вы Арбатова или нет? Или у вас с головой плохо? — разъярился он.

— Откуда вы узнали мой адрес?

— Пришёл в «Дебют», спрашиваю, кто лучше всех пишет диалоги. Мне дали ваши пьесы. Я попёрся в этот медвежий край, чтоб вы мне задавали вопросы. Садитесь и пишите. За двухсерийный фильм вам заплатят столько, что вы будете вспоминать жизнь в этой дыре, как страшный сон. Что вы на меня пялите свои накрашенные глаза? Я известный режиссёр, я сделал шесть фильмов, я классик. А вы никто, вы должны мне ноги мыть и воду пить за то, что я вам предлагаю работу! И вообще, дайте водки. Меня не предупредили, что вы сумасшедшая, и вам всё надо объяснять по сто раз. Садитесь и пишите! — орал он.

У меня отлегло от сердца. Он был не маньяк, точнее, не социально опасный маньяк. Он был режиссёр режиссёрыч и так заигрался, что уже не читался свежим глазом. К тому же я не представляла себе, что кто-то может приехать в Ясенево, чтоб предлагать мне делать двухсерийный фильм. Гонорар представлялся нереальным.

Я быстро написала заявку, включив в неё всех знакомых артистов. Ритка, конечно, должна была играть Джейн, а мой муж — русского кагэбэшника. Фантомас потащил заявку куда надо. Она прошла «на ура». И вдруг во мне что-то остановилось. Ведь я не видала ни одного его фильма. Это не театр, где всё же остаётся твой текст. Я встала на уши, нашла ход в Госкино, меня тайком посадили в зал Ермаша и показали все фильмы Фантомаса. Когда я шла домой, я чуть не плакала. Это была такая фанера, такая липа, такой ужас. Я ещё оплакивала несостоявшиеся гонорары, но уже знала чёткое «нет».

Конечно, Фантомас еще несколько раз орал на меня, но я его уже не боялась. Конечно, на меня обиделись все, кого я пообещала снять в этой вампуке. Конечно, все драматурги сказали, что я полная дура. Но я страшно благодарна судьбе, что хватило сил отказаться. Как говорила Раневская: «Деньги я проем, а стыд останется!» Я вернулась в свою жизнь, и до сих пор ни секунды об этом не жалею. Я видела, во что превращаются люди, хоть однажды взявшиеся за халтуру. Как гласит испанская пословица, которую часто повторяет моя однокурсница по Литературному институту Лена Эрнандес: «Дорога в ад отклоняется от дороги в рай сначала всего на один миллиметр».

Дети росли, Саша гастролировал, Витя репетировал. Я готовила еду, проверяла уроки, водила детей в театры и на выставки и совсем не понимала, что происходит. То ли я остаюсь в браке, то ли создаю новый. С Сашей у нас была общая семья и любовь, с Витей — общая работа и любовь.

И тут предложили поехать на кинематографический семинар в Репино. Саша всю жизнь приучал меня к тому, что без него я пропаду. И, действительно, для меня были совершенно непостижимы некоторые вещи: я, например, не могла сама заплатить за квартиру — не хватало мозгов заполнить дурацкий бланк, я делала ошибку, тётка в сберкассе орала на меня, я уходила почти в слезах. Я не умела складывать вещи в чемодан так, чтобы всё уместилось. У меня был топографический кретинизм, могла заблудиться и погибнуть в трёх соснах. И ещё какие-то мелкие диагнозы, короче, в путешествиях я умела только выглядывать из-за мужнего плеча. А тут надо было доехать до Ленинграда и на электричке добраться до Репино.

Саша был на гастролях. Провожал Витя. Он нарисовал подробные планы и схемы, написал номера и время электричек, но я взирала на шпаргалку, как Мария-Антуанетта на гильотину. В конце концов он зашёл в купе, где, кроме меня, ехали трое мужчин, и сказал: «Мужики, доверяю вам свою любимую женщину. Ей надо в Репино, но она полная идиотка и, скорее всего, заблудится уже на вокзале, где её ограбят, изнасилуют и убьют».

— Нет проблем, старик, — отозвался мужик с верхней полки. — У меня машина на стоянке у вокзала. Довезу её до Репино.