Чаша отравы (СИ) - Герасимов Игорь Владимирович

Егор Иванович подошел к шкафу, достал книгу Натальи Бехтеревой, раскрыл ее, нашел нужную страницу и процитировал:

— «Я не хочу делать вид, что этого нет. Потому что я надеюсь, придет время – и "странные" явления будут более понятными, что, кстати, отсечет дорогу и шарлатанам всех мастей. Потому что лишь приняв их в расчет — и, конечно, не только то, о чем я пишу, а и многое, о чем я не пишу, — можно будет себе представить более полную картину того, как же мыслит человек. И, может быть, более полно, — что такое человек».

— Да, помню, конечно, — сказала Наташа.

— Вот. И я утверждаю, что это есть объективно, в чем ты скоро убедишься сама. После этого у нас обоих будут основания размышлять вместе уже более предметно... Ладно, я пока буду готовиться, жду тебя через двадцать минут.

Москва, 3 февраля 2020 года

В камеру Ивана вошел конвоир:

— Смирнов, на выход, без вещей.

Его вывели в коридор, предварительно надев на глаза черную повязку.

И повели. Куда-то направо повернули. Потом еще направо.

Потом спустились вниз.

Наконец, зашли в какое-то помещение. Сняли с глаз повязку.

Это было похоже на кабинет врача. И сам врач — или тот, кто его изображал, — сидел там же. И еще стояли два ассистента. Все трое в белых халатах, в обширных хирургических масках, из-под которых на лицах виднелись только глаза.

— Это специальное карантинное отделение. Вы тут побудете некоторое время, — сказал он. — Вашу одежду обработают. Складывайте ее сюда, всю. Я вас осмотрю.

С некоторым недоумением Смирнов выполнил это приказание.

Последовал стандартный медосмотр, а также обыск. Уложили на кушетку и сняли электрокардиограмму. Взяли из пальца кровь.

Потом «врач» приказал Ивану снова открыть рот и аккуратно вставил туда нечто эластичное, сложной трубчатой формы. Предмет, похожий на кляп, плотно охватывал ряды зубов и, видимо, еще страховал язык от прикусывания. Дыханию он не мешал.

После этого Смирнова схватили под руки и подняли с кушетки.

— Противопоказаний нет, допускаю, — сказал человек в какой-то переговорный аппарат, предварительно нажав кнопку.

— Введите, — послышался ответ.

Ассистенты, всё так же держа Ивана под руки, провели его по направлению к двери в смежное помещение. Следом за ними вошел и тот, который его осматривал.

Там на стульях уже сидели Беляков-младший и еще трое сотрудников КОКСа: Жаров, Могильный и Лыба.

Это было нечто вроде операционной.

Посреди нее возвышалось покрытое одноразовой пленкой хитроумное кресло-кушетка. Этот плод высокой инженерной мысли был способен произвольно трансформироваться. Сочленения могли менять свое положение друг относительно друга — в зависимости от того, в какой позе требовалось зафиксировать «пациента» и какую часть тела открыть для «работы».

Сверху нависала стандартная лампа, вроде тех, под которыми хирурги или стоматологи проводят свои манипуляции.

А сбоку, по другую сторону от «гостевых» стульев, было размещено «оборудование». Какие-то аппараты с проводами. Хирургические инструменты. Гибкие зонды для проникновения в полости тела. Шокеры. Укладки со шприцами, пузырьками и ампулами. Дефибриллятор. Дыхательные маски с длинными шлангами, которые можно подсоединять на выбор к стоящим там же баллонам и емкостям с жидкостями...

— Иван Викторович Смирнов, — начал Скворцов. — Начальник Комитета охраны конституционного строя остался вами крайне недоволен. Перед тем, как с вами начнут следственные действия, вы должны по его указанию усвоить урок того, как следует вести себя в дальнейшем. У нас, как вы видите, имеется много средств, но сейчас мы не будем проявлять разнообразия. Сейчас вы узнаете, что ощущает организм, когда сквозь него проходит электрический ток. Для этого служит вот этот аппарат, — показал на коробку с регуляторами и кнопками, от которой отходили провода, заканчивающиеся электродами.

Смирнов резко дернулся, но дюжие ассистенты держали его крепко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не надо, берегите силы. Они вам понадобятся, — сказал Скворцов. — Сеанс будет продолжаться несколько часов. Но если вы всё же решите, что готовы на нас работать, или у вас есть полезные и важные для нас сведения, то дайте нам знать — и процедура немедленно прекратится. Калечить вас не будут, не бойтесь. Андрей Валерьевич, проявляя бесконечное терпение, доброту и великодушие, распорядился вас сейчас пощадить — то есть провести процедуру в такой форме и на таких режимах, которые исключают необратимые повреждения тканей... и даже не будем воздействовать... на это самое. Это мы тоже делаем, мы не стеснительны, но на следующих стадиях. Мы не желаем вам зла, мы просто хотим донести необходимость нам повиноваться. Вы, похоже, витали и продолжаете витать в облаках, а сейчас спуститесь на землю.

Ивана поместили на установку, отрегулировали держатели для конечностей, после чего туго примотали к ним руки и ноги — в нескольких местах, вплоть до ладоней и ступней. Так, что он оказался фактически распятым, с раскинутыми руками, в полулежащем положении. Надели на глаза нечто вроде подушечек, закрепленных на ремешке, — опоясали, заклеив на липучку. Наконец, прочно зафиксировали голову.

— Мы здесь, даже если вы нас не видите, — послышался голос Скворцова. — Еще раз повторяю — если захотите дать понять, что отказываетесь от своего упрямства, просто начните что-то говорить.

Влад помолчал, видимо, ожидая, что Иван с перепугу начнет «что-то говорить» уже прямо сейчас. Однако не дождался.

— Мощность будет меняться с каждым разом, — продолжил он секунд через десять. — Поначалу несильно, так сказать, для предварительного ознакомления, а потом, если вы будете упорствовать, начнется форсирование. Затем решения об интенсивности, о продолжительности активной фазы и паузы будут приниматься в зависимости от переносимости вами этой процедуры. Потерять сознание вам в любом случае не дадут.

Еще пауза.

И — молчание.

— Хорошо, — сказал замначальника КОКСа. — Приготовьтесь — сейчас вы испытаете то, что и представить за всю свою жизнь не могли... Ну, са-а-авок, добро пожаловать в ад, — фамильярно добавил он и весело, заливисто засмеялся.

Смирнов почувствовал, как к его коже в разных местах начали прикладывать электроды.

Минск, 3 февраля 2020 года

Сначала Наташа не почувствовала ничего. Но вскоре появилось и начало стремительно нарастать какое-то непонятное, необъяснимое чувство. Которое можно отдаленно сравнить с провалом из бодрствования в сон — только если это и был сон, то такой, где человек полностью осознает себя и прекрасно понимает, что находится в необычной реальности. Так называемое осознанное сновидение.

Девушка вдруг поняла, что индивидуальное сознание уже не является полностью ей подвластным, что разум начинает быстро и мощно «дополняться» чем-то внешним по отношению к ее личности. Почувствовала, что в ее мозг напрямую, минуя традиционные органы чувств, начинает мощным потоком откуда-то стекаться информация самого различного рода, порой весьма причудливо структурированная.

И это явно не было галлюцинацией. И не было опьянением. Это было что-то похожее на мир, который распахнулся перед ней во всю свою ширь и во всех измерениях сразу.

Она подумала о муже. И вдруг перед ней возник образ. Максим с напарником, старшим сержантом Петровым, на служебной машине едут по улице Славинского — это практически их же район, всё там родное и знакомое. Остановились на автостанции. Максим зашел туда, вышел спустя какое-то время, с чебуреками и двумя упаковками с соком. Сели в машину, поехали дальше. Да, вроде обеденное время уже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Каким-то усилием воли Наташа заставила себя «подняться» вверх — и перед ней внизу распахнулся весь Минск, с высоты даже не птичьего полета, а с многокилометровой высоты. Еще какая-то мысль промелькнула — скорее даже связанная не с текущими картинами, а с аспирантским рефератом по философии. В последние дни она работала над поистине необъятной и универсальной темой — представлением двух начал, условно говоря, светлого и темного, в различных учениях Запада и Востока. Начал разных, противоположных, но в то же время сосуществующих вместе, сплетающихся, проникающих друг в друга. Она как раз собирала и упорядочивала информацию о том, как они обозначаются, какие свойства им приписываются, что под ними в тех или иных философских системах понимается.