Гнездо дракона - Ани Сетон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Абигайль скрывала свое беспокойство за излишней раздражительностью. Эфраим, мальчики и даже маленькая Чарити постоянно страдали теперь от ее растущей придирчивости.
Что же до Джеффа, то до самой осени 1849 года Миранда ни разу с ним не встречалась. Некоторое время после смерти ребенка она полагала, что сможет часто его видеть, потому что Николас, которому, похоже, нравился молодой врач — ведь он же обратился к нему за помощью, — будет приглашать его в Драгонвик.
Но Николас не только не приглашал Джеффа, но запретил Миранде даже видеться с ним. Так что она не могла поехать с Пегги к молодому врачу, чтобы он осмотрел ногу девушки. Она вообще не должна была иметь с доктором Тернером никаких дел.
Миранда уже давно перестала доискиваться до причин поступков мужа, но тут она поняла, что Николас просто не хотел видеть тех, чье присутствие могло напомнить ему о смерти сына. Она подчинилась и этому, с тем большей готовностью, что испытывала чувство вины по отношению к Джеффу. Ее интерес к нему, ее благодарность и нежность не очень-то к лицу замужней женщине. И потому она поступала так, как хотел Николас.
Однако десятого мая в Нью-Йорке этот период жизни Миранды неожиданно закончился, и повинна в этом была бойня на Астор-Плейс.
Ван Рины были приглашены к четырем вечера на обед Клементом Вандергрейвом, после чего должны были отправиться в Астор-Плейс-Опера-Хауз на постановку «Макбета» Уильяма Чарльза Макриди. Туда же отправлялся и весь свет Нью-Йорка, и не только потому, что Опера-Хауз был необыкновенно изысканным местом — здание было возведено в 1847 году на средства ста пятидесяти известных и богатых джентльменов — но и потому, что постановка Макриди обещала стать событием года. За три дня до этого, седьмого мая, нелепое соперничество между англичанином Макриди и американцем Эдвином Форрестом привело к тому, что они оба в один и тот же вечер выступили в «Макбете» — Макриди в Астор-Плейс-
Опера-Хаузе, а Форрест на Бродвее. На обоих спектаклях наблюдались беспорядки. Оба зала были полны поклонников, радостно приветствующих своих кумиров, и противников, всеми средствами пытающихся сорвать спектакль. И там и туг зрители от души развлекались. Всем было известно, что одинаковые права на постановку приводили соперников в ярость.
Если не считать потерю достоинства и недостаток элементарной вежливости, проявленный обоими талантливыми актерами, премьера спектакля не имела бы никакого резонанса, если бы распря не вышла за привычные рамки и не была подхвачена недовольными в городе. Нелепая ссора была представлена символом классовой борьбы.
Макриди был англичанином и любимцем нью-йоркского светского общества. Форрест был любим простыми людьми, не только потому, что был американцем, но и потому, что в ролях Джека Кеда и Спартака, ассоциирующихся у всех с борьбой обездоленных против их угнетателей, казался наиболее убедителен.
Николас и Миранда — в собственной карете — выехали из своего дома около четырех и направились к Вандергрейвам на Грамерси-Сквер. Миранда была счастлива. Майский денек был свеж и благоухал ароматом цветов. Николас был в хорошем настроении, и они предвкушали удовольствие от спектакля в обществе своих друзей. Миранде нравились Вандергрейвы, и она обожала драматический театр, свою вторую любовь после оперы, ставшей ее восхитительным открытием.
Миранда осознавала, что сегодня выглядит она великолепно. И она, и Николас были одеты безукоризненно, именно так, как это предписывалось правилами. Эти правила были обязательны не только для обитателей лож, но и для всех зрителей в Астор-Плейс-Опера-Хаузе, в том числе и для простонародья, которые также желали увидеть лучшую оперную или драматическую постановку в городе, но не могли этого сделать. Без черного фрака, белого жилета и белых лайковых перчаток ни один мужчина не был бы пропущен в театр. Для того, чтобы оживить строгость своего наряда, Николас поместил в петлицу крохотную гвоздику и надел сапфировые запонки.
Миранда с восторгом смотрела на Николаса. Несмотря на внутреннее напряжение в их взаимоотношениях, а возможно, и благодаря этому она никак не могла научиться воспринимать мужа буднично. Она до сих пор смотрела на него не с равнодушием, часто возникающим от давней привычки, а, наоборот, с вечной настороженностью. Его твердый точеный профиль, черные волосы и удивительная голубизна глаз под густыми бровями — все это до сих пор заставляло ее сердце биться сильнее.
— Вам нравится мое новое платье, Николас? — спросила она, страстно жаждя внимания, в котором за последнее время он ей часто отказывал.
Но сегодня он был великодушен. Он повернулся к жене и с улыбкой оглядел ее. Платье Миранды было темно-синего цвета и именно того оттенка, который особенно идет блондинкам, а корсаж с низким вырезом был выполнен наподобие баски. Миранда очень гордилась этим платьем. Оно было последним писком моды и выписано прямо из Парижа, и вряд ли этот фасон уже успел утвердиться в Нью-Йорке в этом году. Молодая женщина отказалась от всевозможных рюшек и оборок, считавшихся обязательными, и воспользовалась для украшения лишь бантом с бриллиантом на груди, а также бриллиантовой стрелой и маленькими синими перьями в чудесных, высоко взбитых волосах.
Николас коснулся рукой в белых перчатках своих губ.
— Вы прекрасны, любовь моя. У вас превосходное чувство вкуса. Мне это всегда нравилось.
— Я по-прежнему вам нравлюсь, Николас? — задумчиво спросила она. Он так редко говорил ей комплименты.
Он замолчал на целую минуту, и она сразу же подумала: «Как же я глупа, что спрашиваю!» Никто из них не упоминал об этом, но она знала, о чем он постоянно думает. Она до сих пор не подарила ему другого сына. Втайне она уже ходила консультироваться по этому деликатному вопросу к доктору Френсису и была им вполне обнадежена. С ней все было в полном порядке. Надо было лишь ждать. Природа непредсказуема.
— Вы бы не сидели здесь со мной в карете, если бы не нравились мне, — ответил Николас и рассмеялся.
Решительно, сегодня он был в прекрасном настроении.
Карета остановилась в западной части Грамерси-Парка перед лестницей, ведущей к белому дверному проему, блестящему латунью. Дом Вандергрейвов был таким же сияющим и роскошным, как и Драгонвик. Оба супруга были кругленькими, розовыми и добродушными. Как и многие счастливые супружеские пары они стали казаться похожими друг на друга, и улыбающееся лицо Ребекки между двумя аккуратными блестящими волнами темно-каштановых волос в точности напоминало лицо ее мужа между столь же аккуратными и блестящими бакенбардами. Наверху в детских резвились восемь маленьких Вандергрейвов, все с теми же темными каштановыми волосами, кругленькие и розовые, как и их родители.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});