История катастрофических провалов военной разведки - Джон Хьюз-Уилсон

В этот момент западное разведывательное сообщество должно было бы забить тревогу. Остается загадкой, почему этого не случилось. Трудности, испытываемые сотрудниками западной разведки при анализе нюансов арабских разведданных, отчасти заключаются в языковом барьере. Арабская риторика имеет мало общего с четкими, более прагматично сформулированными сведениями, поступающими по западным каналам. В арабской речи самые страшные угрозы зачастую являются лишь чисто лингвистическим выражением различных степеней неодобрения. При такой постоянной гиперболизации слушателю, не искушенному в арабской культуре, бывает трудно понять, угроза это или нет. Здесь перед аналитиком стоит примерно та же задача, которая стояла перед так называемыми советологами — единственными специалистами, умевшими интерпретировать малопонятный «партийный жаргон» советских заявлений в годы холодной войны. Для Советского Союза средством утаивания реального положения дел и затруднения понимания смысла служил язык марксизма. В случае арабского мира для различения истинных угроз и чисто ритуальных обличений требуется свой особый критерий, или разведывательный дискриминатор.

В данном случае аналитики разведки не смогли распознать смещение в спектре. Сигналы тревоги, которые должны были бы прозвучать в связи с серьезной угрозой конфликта 16 июля 1990 года, всего за семнадцать дней до вторжения в Кувейт, похоже, не сработали.

По какой-то необъяснимой причине явные признаки растущей готовности иракцев прибегнуть к крайним мерам были расценены лишь как очередная попытка иракского лидера усилить дипломатический нажим.

Они были расценены неверно: 15 и 16 июля 1990 года две дивизии элитной Республиканской гвардии Ирака демонстративно двинулись на юг и заняли боевые позиции в пустыне в двадцати милях севернее границы Кувейта. Как впоследствии выразился один аналитик разведки США при НАТО, работавший над проблемой с августа 1990 по март 1991 года, это был «легкий намек» на намерения Саддама.

Буквально на следующий день Саддам собственной персоной поднял ставки еще выше. В качестве платформы для своего обращения к нации по случаю годовщины баасистской революции он выбрал прямую угрозу Кувейту и ОАЭ, обвинив Кувейт в краже иракской нефти, преднамеренной сверхдобыче нефти как враждебном акте и, впервые за все время, в нарушении границ. Это, по его словам, можно было приравнять к преднамеренному акту агрессии. Наконец, чтобы добавить масла в огонь, Саддам заявил, что вероломные кувейтцы вступили с западными и сионистскими империалистами в заговор, направленный на раскол арабского мира. Он потребовал от двух «государств, не признающих международных норм» немедленно одуматься, «пока еще все можно решить мирными средствами», и выступил с открытым предупреждением на тот случай, если они этого не сделают: «Если мы не сможем защитить себя словами, у нас останется единственный выход — прибегнуть к реальным действиям, чтобы исправить положение».

Это подозрительно напоминает ультиматум. Такая речь должна была бы побудить сотрудников разведки и высокопоставленных политиков к принятию срочных мер, особенно с учетом бедственного экономического положения Ирака, передвижений элитных вооруженных дивизий и паранойи Саддама. Совершенно недвусмысленным намеком прозвучали заключительные слова Саддама, после которых у слушателей, по идее, не должно было остаться никаких сомнений. Он сказал, что «для переговоров не осталось времени» и что, если Кувейт не согласится на требования Ирака, «пусть пеняет на себя».

Америка, разумеется, засекла перемещения войск. Как на Ближнем Востоке, так и в любой другой точке земного шара мало что может ускользнуть от орлиного взгляда спутников Национального управления воздушнокосмической разведки США. Полученные данные в сочетании с агрессивными иракскими заявлениями вызвали однозначную и твердую реакцию со стороны администрации Буша, предупредившей Ирак, что США «поддержат своих друзей» в регионе. Однако это предупреждение при всей своей оперативности было далеко не таким весомым, каким могло показаться. Это был лишь своего рода предупредительный выстрел. На самом деле заявление США было основано на том неверном предположении, что Саддам не имел в виду то, что он сказал.

Госдепартамент и ЦРУ были убеждены, что Саддам блефует и не намеревается предпринимать никаких действий, и кувейтцы, теперь уже не на шутку напуганные, согласились с этим, обратившись к своим американским друзьям с просьбой не делать никаких агрессивных заявлений, «так как они могут накалить обстановку». Саддам использует угрозы лишь в качестве средства давления, считали кувейтцы, и к тому же (здесь был намек на многочисленные грубые промахи разведки) они уже сталкивались с подобной ситуацией — Саддам Хусейн выступал с подобными угрозами и прежде. Не было «никаких оснований для тревоги, и США следовало бы воздержаться от обострения ситуации». В одном отношении, однако, кувейтцы ошибались. Саддам действительно делал аналогичные заявления в прошлом, но при этом они звучали исключительно на закрытых встречах представителей арабских стран. Прежде он никогда не выступал с подобными угрозами публично. На этот раз, с учетом его сомнительного положения в качестве самозваного лидера арабов-антисионистов, он рисковал многое потерять, особенно в собственной стране, если бы ему не удалось подкрепить свои слова делами.

Прислушиваясь к опасениям Кувейта, Америка изменила тон своих официальных заявлений, однако ее действия показывают, что не все члены разведывательного и политического сообщества США были согласны с правильностью этого шага. Администрация США засомневалась в том, что Саддам просто «бряцал оружием» (как он уверял встревоженного президента Египта Мубарака), 24—25 июля 1990 года. США начали готовить к отправке в Персидский залив самолет-топливозаправщик КС-135 и объявили о проведении крупных совместных учений, чем сильно обеспокоили кувейтцев. В багдадской прессе появились тревожные сообщения об «иностранных войсках, вторгающихся в регион». Для Кувейта «иностранные войска» могли означать две разных вещи — американцев или иракцев. Они не хотели видеть ни тех, ни других и призывали Вашингтон к сдержанности.

При ретроспективном взгляде на события двух последних недель июля 1990 года хорошо видно, насколько быстро развивалась ситуация. В какой-то момент Саддам Хусейн принял решение начать процесс вторжения, но трудно сказать точно, когда это произошло. В этом отношении мог бы оказаться полезным надежный агентурный источник в Совете революционного командования. Конспирологические теории о давнишних планах Ирака по захвату Кувейта не выдерживают никакой критики. Ирак с давних пор мечтал завладеть Кувейтом и его нефтью и со столь же давних пор имел возможность сделать это — военный потенциал Ирака позволял ему захватить Кувейт когда угодно. Любое действие совершается тогда, когда появляется намерение действовать. Окончательное решение, по всей видимости, было принято Саддамом в самый последний момент. То, что 15—16 июня Ирак всего-навсего бряцал оружием, не подлежит сомнению. К 25 июля Саддам уже решил предпринять вторжение и начал вынимать клинок из ножен.

Перед аналитиком разведки встают два вопроса: можно ли было удержать Ирак и что подтолкнуло Саддама Хусейна перейти от пустых угроз к рискованным действиям? Ясно, что первые признаки реально надвигающейся опасности появились где-то в мае 1990 года, когда Саддам начал свою пропагандистскую кампанию против ОАЭ и Кувейта из-за цен за нефть. Разумеется, это становится ясно лишь постфактум, и здравый смысл подсказывает нам, что ни одна страна не пойдет на риск военного кризиса на основании нескольких заявлений со стороны хвастливого и неплатежеспособного соседнего государства, даже если последнее находится под властью паранойяльного диктатора. Любая разумная оценка, сделанная в то время, заставила бы усомниться в серьезности угроз Саддама, особенно с учетом его затруднительного положения.

Однако те первые признаки с течением временем стали подкрепляться непрерывным барабанным боем агрессивных заявлений и растущих требований. За период с конца мая по июль 1990 года количество угрожающих разведывательных индикаторов выросло с одного-двух до нескольких десятков. Панели сигналов и оповещений западных разведслужб показывали весьма недвусмысленную картину. Между маем и июлем 1990 года кто-нибудь должен был принять меры по удержанию Саддама от перехода за черту дозволенного.

Даже если предположить, что западная разведка допускала возможность нападения на Кувейт, проблема сдерживания Саддама со временем растворилась в дипломатической неопределенности, когда США ослабляли свою жесткую позицию необычайно противоречивыми «разъяснениями». Например, когда 21 июля США направили в Персидский залив самолет-топливозаправщик КС-135 и военные суда, чтобы, как заявил Пентагон, «показать Саддаму Хусейну, с чем ему придется иметь дело», помощник министра военно-морских сил поспешил «разъяснить ситуацию», сообщив прессе, что на судах не поддерживается состояние боевой готовности. 24 июля, когда Пентагон заявил, что «США обязаны... поддержать самооборону наших друзей в Заливе», официальные лица наотрез отказались подтвердить, что США придут на помощь Кувейту, если Кувейт будет атакован. Это напоминало агентство новостей, в котором все сошли с ума. «Разъяснения» пиарщиков не усиливали, а заглушали дипломатические сигналы.