Каллиграфия - Юлия Власова

Остановившись на том самом пригорке, где она несколькими минутами ранее любовалась морем, Кимура всем телом ощутил прилив восхитительного тепла и какой-то несказанной радости. Теперь он был уверен, что движется по горячим следам.

Люси догнала его на спуске к пустынному пляжу, чуть не промочив ноги в стекавшем с возвышенности ручейке.

— Он питается только эфиром.Он думает только о зыбком тумане.Выдающийся, знаменитый, он выбирает жизнь.Среди диких папоротников и горных ручьев.[43]

Процитировала она, поравнявшись с Кристианом, и на лице ее обозначилась улыбка. — Променял наше общество на тишину и плеск прибоя?

Кимура собрался было возразить, но она приложила палец к его губам.

— Тсс, ничего не говори. Я знаю, кого ты ищешь, — шепотом сказала она, заглядывая ему в глаза. — Позволь девочке побыть в одиночестве. По-моему, это как раз то, что ей сейчас нужно. А мне хочется побыть с тобой.

Она помолчала в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки перемены, хоть какую-нибудь реакцию, однако реакции не было и в помине: ничто не могло растрогать Кристиана, и он оставался всё таким же бесстрастным и равнодушным.

— Ты выбрал отличное место, мой друг, — переборов неловкость, выговорила Люси.

— Место для чего? — несколько удивленно спросил тот.

— Для нашего с тобой свидания, — по-лисьи заискивающе произнесла она, кладя руки ему на плечи.

— Не забывайся, моя дорогая, — Кимура отступил на шаг. — Ни о каких свиданиях речи не шло и идти не может.

— Но почему?! — вскричала та, побагровев от гнева и безысходности. — Неужели из-за нее?

— Не понимаю, о ком ты. А отношения между нами невозможны по той простой причине, что ты убийца. Именно ты покушалась на моего друга Актеона, и я прекрасно это знал, знал с самого начала, с первой твоей неудачной попытки. Лишь память о том, что мы пережили вместе, удерживала меня от донесения.

— Как? Не может быть, не верю! Это ложь!

— Я очень хорошо изучил тебя в прошлом, чтобы судить о тебе теперешней, — хладнокровно парировал Кристиан.

— Ты лжешь, лжешь! — в припадке ярости вскричала Люси, принявшись колотить кулаками ему в грудь. — За тобою грехов не меньше! Мы все катимся в одну и ту же бездну!

— Прекрати! — процедил он сквозь плотно сжатые зубы. — Уймись! Если тебя увидят в таком состоянии…

— Ты беспокоишься за Франческо и Джейн… и за Джулию? Мне на них на-пле-вать!

Вдруг Кристиан схватил ее за руки, да так крепко, что она взвыла от боли.

— Пусти! — взмолилась Люси.

— Тогда обещай, что будешь вести себя тихо. Никаких скандалов, никаких претензий.

Та с готовностью закивала. В какое кроткое и послушное создание превратилась она всего за один миг! Ее было не узнать.

— Возвращайся в кафе, возьми ребят и ждите меня в машине, — повелительным тоном произнес он. — И чтобы без глупостей!

Он прекрасно осознавал, что его влияние на Люси велико лишь до поры до времени. Стоило ему ослабить бдительность — и он тут же очутился бы на лопатках.

«Как с кошками, — подумал Кимура, прыгая с камней в рыхлый песок. — Они царапаются и кусаются, пока им не показать, кто в доме хозяин».

Он имел серьезные опасения относительно намерений Люси. Что, если она его раскусила? Что, если задумала погубить Джулию? Хотя открытой враждебности по отношению к ней Люси и не проявляла, назвать его тревогу беспричинной было нельзя. Этот напряженный разговор, вынужденная покорность светловолосой ревнивицы, ее манерность и угрожающий тон вполне могли служить признаками той злокачественной метаморфозы, которая рано или поздно должна была с нею произойти.

Кристиан ступил на галечный берег, отделяемый от моря широкой, светло-голубой лагуной, и, по наитию определив направление, зашагал вдоль воды. Джулия сидела на песке, прислонившись спиной к неровной скале, и швыряла камешки в бурлящие волны.

— В саду воздух настолько чист, что от него пьянеешь, — сказала она, не глядя на Кристиана.

— А здесь?

— А здесь пахнет кальмарами и тиной… Знаете, я так хочу улететь, куда-нибудь далеко-далеко, — с внезапной откровенностью прибавила она. — Построить воздушный шар и взмыть… эх… в бескрайнее небо!

Она умолкла, по-прежнему не удостаивая учителя взглядом. Пенистые волны лениво вползали на берег, шипели и, распадаясь на дрожащие потоки, нестройно скатывались в лагуну.

— С воздушным шаром чуть позднее, ладно? А сейчас прошу, — И Кимура нарочито изысканно протянул ей руку. — Вставайте, синьорина. Я ведь просил не убегать, но для вас мои просьбы, похоже, пустой звук.

Джулия посмотрела на него с укоризной и, отвергнув предложенную помощь, поднялась самостоятельно.

Прозанимавшись математикой всю ночь напролет и неприкрыто зевая теперь, Мирей рисковала пасть в глазах профессора ниже кайнозойской эры. Начитывать лекции по геологии к ним приставили Донеро, и он уже в который раз отходил от темы, пускаясь в рассуждения куда более увлекательные, чем основной предмет.

«Самой древней книгой, — рассказывал он, — считается так называемый папирус Присса, найденный в одной из пирамид города Фивы. Датой его написания считают три тысячи триста пятидесятый год до нашей эры. И вот что любопытно: автор древнейшей из рукописей затрагивает вопрос, актуальный даже по сей день! Он, представьте себе, жалуется на невоспитанность и порочность молодежи! Порицает лень и дурной вкус. Будь у меня эта книга, я непременно рекомендовал бы ее как пособие по этике. Из вас вышли бы первоклассные древние египтяне, мда… Так о чем бишь я?»

Мирей больше не могла сопротивляться: ее голову неотвратимо притягивало к парте, и Донеро уже бросал в ее сторону настороженные взгляды, покашливая чаще обыкновенного и нервно поправляя шарф. Когда на его лекциях засыпали, он выходил из себя.

— Эй, имей совесть! — француженку беспардонно пихнули в бок. — Дрыхнуть будешь ты, а двойное задание получит вся группа!

Мирей издала какой-то странный, лошадиный звук, после чего пихнула соседку в ответ.

— Позорище! — шепнула ей Роза с верхнего ряда. — Бери лучше пример с Елизаветы: какая осанка, какая сосредоточенность!

— Тьфу, — сказала Мирей. — Она в географе души не чает. Втрескалась, небось, по уши! А мы простые смертные, нам бы хоть как-нибудь высидеть.

Донеро рассерженно кашлянул:

— Мирей Флори, встаньте! — визгливо потребовал он. — За болтовню на моих лекциях полагается штраф в виде доклада на десять страниц и получасового пребывания в вертикальном положении.