Русская жизнь-цитаты 1-7 сентября 2023 - Русская жизнь-цитаты
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Vlad Vorobev - Litres:""Один из самых замечательных писателей ХХ... | Facebook","Litres:""Один из самых замечательных писателей ХХ столетия Юрий Нагибин вел дневники с 1942 по 1986 год. За 15 дней до кончины писатель лично отдал дневники в публикацию, объяснив, что «совершенная искренность и беспощадность к себе этого полудневника-полумемуаров могут заинтересовать других людей, ибо помогают самопознанию». Юрий Нагибин.. 4 февраля 1969 г. Я опять попал в какой‑то душевный капкан. Схватило меня суетливым и щемящим ужасом и не отпускает. ...я решительно неспособен принять возвращение этакого стыдливого сталинизма. ..Я утратил чувство ориентации в окружающем и стал неконтактен. И никак не могу настроить себя на волну кромешной государственной лжи. Я близок к умопомешательству от газетной вони, я почти плачу, случайно услышав радио или наткнувшись «а гадкую рожу телеобозревателя. Я впервые не могу писать. Мне противно писать даже нейтральные вещи, когда нужны трубы Иерихонские. Как пройти сквозь всё это и сохранить себя? Ведь уже не раз доходил я до края. И тогда что‑то менялось, и глоток чистого (не слишком) воздуха облегчал грудь. Верить цели и смыслу своего существования?.. 20 ноября 1969 г. Стоит хоть на день выйти из суеты работы и задуматься, как охватывают ужас и отчаяние. Странно, но в глубине души я всегда был уверен, что мы обязательно вернемся к своей блевотине. Даже в самые обнадеживающие времена я знал, что это мираж, обман, заблуждение, и мы с рыданием припадем к гниющему трупу. Какая тоска, какая скука! И как все охотно стремятся к прежнему отупению, низости, немоте. Лишь очень немногие были душевно готовы к достойной жизни, жизни разума и сердца; у большинства не было на это сил. Даже слова позабылись, не то что чувства. Люди пугались даже призрака свободы, ее слабой тени. Сейчас им возвращена привычная милая ложь, вновь снят запрет с подлости, предательства; опять — никаких нравственных запретов, никакой ответственности, — детский цинизм, языческая безвинность, неандертальская мораль. 14 июля 1983 г Ходим на просмотры в Дом кино. Грустно. Кроме профессионально крепкого фильма Лидзани, ничего, хотя бы пристойного не было. Горделивое сообщение в фестивальном журнале: «Завязываются тесные связи с кинопредпринимателями Мозамбика и Мадагаскара». Это ж надо додуматься!.. Провал полный, а газеты бьют в литавры, как во время страшной Олимпиады. А кого, собственно, обманывают? Весь мир знает о полном падении давно уже опустившегося фестивалишки 10 августа 1983 г. Почему я в таком ужасе от «окружающей действительности»? Разве нынешняя Россия настолько хуже той, какой она была во время Гоголя, Герцена, Салтыкова — Щедрина? Хуже, конечно, куда хуже. Россия всегда была страшна, но во мраке горели костры, те же Гоголь, Герцен, Салтыков-Щедрин. Сейчас костры потухли. Сплошной непроглядный мрак 13 сентября 1983 г. Были неделю в Венгрии. И всё же их жизнь несравнима с нашей. И дело не в продуктовом обилии, не в легком быте, а в самосознании граждан, в отсутствии черной, всё разъедающей лжи и одуряющего страха. 17 октября 1983 г. Вонь крепчает, духота усиливается. И странно, что я всё это предвидел. Я ждал, что рано или поздно они обрушатся на историческую литературу. Так и случилось. Роль застрельщика взяла на себя, разумеется, смрадная «Литературная газета». Если захлопнется и эта дверца, то писать будет не о чем. Совсем непросто остаться приличным человеком в наше время, даже такой пассивный подвиг дается кровью. 12 ноября 1983 г. Наши бездарные, прозрачно — пустые писатели (Софронов, Алексеев, Марков, Иванов и др.) закутываются в чины и звания, как уэллсовский невидимка в тряпье и бинты, чтобы стать видимым. Похоже, что они не верят в реальность своего существования и хотят убедить и самих себя, и окружающих в том, что они есть. Отсюда такое болезненное отношение баловня судьбы Михалкова к премиям. Медали должны облечь его тело, как кольчуга, тогда он будет всем виден, тогда он материален. В зеркале вечности наши писатели не отражаются, как вурдалаки в обычных зеркалах. ...видел, как двое подростков третировали своего товарища. Уж не знаю, чем он им не угодил, но они время от времени пытались сшибить его с ног, а когда он отбегал, кидали в него чем попало. Он всё принимал, как должное. Мне мучительно видеть даже не самое издевательство, а гнусную покорность жертвы. Русские люди всегда знают за собой какую‑то вину и безмолвно принимают наказание. 30 ноября 1983 г. Наша грубая, примитивная и назойливая пропаганда достигает цели. «Врите, врите — что‑нибудь да останется», — мы взяли это на вооружение. Нет ничего проще управления с позиции силы, особенно когда этой силе ничего не противостоит. Талдычь без конца одно и то же, рассудку вопреки и правде наперекор, и народ, ослабленный страхом, с бациллой рабства в крови, примет эту ложь за истину, большей частью — искренне. Ну а для тех, кто не сразу принял, есть удавка. Так всех убедили, что американцы умирают от голода. Массажистка мне на полном серьезе сказала: «У нас денег полно, а купить нечего, а у тех всё есть, а купить не на что». Потом, правда, добавила задумчиво: чегой‑то безработные одеты больно хорошо. И снова провалилась в свой рабский идиотизм. Народу и не нужно другого строя. Как испугались в исходе шестидесятых тощего призрака свободы и с какой охотой кинулись назад в камеру, где не надо ничего решать, не надо выбирать, не надо отвечать за свои поступки, где всё отдано надзирателю, а твое дело жрать, спать, срать, гулять, трепаться о погоде с однокамерниками, мечтать о выпивке и отрабатывать легкий, необременительный урок. Воистину — быдло. Был ли когда‑нибудь народ насто лько покорный, безмозглый, доверчивый, несмотря на все обманы? И все‑таки, это не врожденная безмозглость, а сознательный отказ от ума — из страха перед удавкой. Наконец‑то из ножен извлекли самое старое и заслуженное оружие: бдительность. Неважно, что оно проржавело, затупилось, другого нет, вернее, есть, но оно не по руке пасущим стадо. И ведь сами отлично знают, что оружие это легко обращается против тех, кто его поднял, но окостенелый
