Война с демонами. Книги 1-5 - Питер В. Бретт

«Или хуже», – подумал Аббан. Он сделал глубокий вдох. Пока его ставят ниже воина, но он подскочит в цене, едва Хасик распробует свинину.

Однако Хасик не подал команды приступить к трапезе. Он ударил в ладоши и закрыл глаза. Остальные немедленно зажмурились тоже.

– Благословенный Эверам, – проговорил Хасик. – Тот, кто почитает сильных. Благодарим тебя за этот пир. Возможно, вкушать свинину – не по твоим законам, но ты показал нам, что эти законы писаны для слабых.

Он выдержал паузу.

– Когда-то и я был слаб. Гоним желанием усладить плоть, хотя это снова и снова причиняло мне боль и страдания. Я отдался этой слабости. – Он выпрямился. – Теперь слабая часть отсечена и я наконец свободен. Свободен взирать на окружающий мир, не будучи немощным. Я впервые в жизни различаю в барханах песчинки и знаю, что стал сильнее.

Он посмотрел на баджинов:

– Нет сомнений, что все вы при случае вонзите мне в спину копье, но сейчас увидите, насколько и вы свободны. Какую силу мы обрели.

Он перевел взгляд на Ормана:

– Есть ли в окрестностях другие шарумы?

Орман кивнул:

– Дюжина ханджинов захватила ферму, которая подальше, если идти по дороге.

– У тебя и твоих людей скоро появится возможность распространить свой позор на ваших ночных братьев, – улыбнулся Хасик. – Вы увидите – ничто не облегчает муку лучше, чем возможность ее разделить.

Лица баджинов остались мрачными, но Аббан заметил, что эти слова разожгли в их глазах голод иного рода. Хасик не ошибся.

Переключившись на чинов, тот перешел на их язык:

– Эверам улыбается вам, чины. При новом порядке даже вы вправе претендовать на честь. Выбор за вами. Можете оставаться рабами или учитесь драться и присоединяйтесь к нам.

Молодые обмерли и бросили взгляд на своего патриарха. Тот замялся, но только на миг. Он поклонился, как научил Аббан, – уперся ладонями в пол и уткнулся лбом между ними:

– Мы будем драться.

– Тогда скрепим это пиром! – призвал Хасик.

Он поднял свиную ляжку, которую отрубил для него Аббан, и кожа треснула, когда он впился в нее зубами, вырывая здоровый шмат мяса. Глаза у него округлились, а дальше начался хаос: мужчины набросились на еду.

Аббан страдальчески наблюдал, как они набивают животы, но сохранил личину и наградил Хасика достаточно жалобным взглядом, чтобы тот остался доволен, дразня хаффита жирными губами и пальцами.

Северный эль лился рекой, пока они насыщались. Вскоре баджины уже смеялись, и даже чины немного расслабились. Когда тарелки опустели, и снова наполнились, и опустели опять, они начали жевать медленнее, и больше для удовольствия, нежели с целью утолить голод. Зазвучали походные песни, и Хасик откинулся на подушки.

Наконец женщины вынесли из комнаты пустые миски и обглоданный скелет, а Хасик взглянул на чинов.

– Вы ели мою свинью, – сказал он. – И теперь только одно мешает вам присоединиться к Евнухам.

Чины смятенно переглянулись, Орман же со смехом обнажил нож.

Глава 8

Монастырь

334◦П.◦В.

Дюжина тучных рабов, одетых, как я, – пообещал Аббан. – Их будут поставлять по одному в первый день месяца, и ты сможешь пытать их до Ущерба. А потом – убивать изощренным и невиданным способом, и с нового месяца все начнется заново.

– Признаться, это дельное предложение, – кивнул Хасик.

– Пощади меня, и я воплощу его в реальность.

Хасик поцокал языком:

– Вот тут-то и закавыка, хаффит. Что хорошего в том, чтобы битый год разыгрывать мщение, а настоящая месть ускользнет?

– Тогда я буду жить взаймы, – предложил Аббан. – По одному рабу в моем платье на каждый Ущерб, пока не соберешь коллекцию хаффитов.

Хасик поджал губы:

– Идея не лишена прелести. Я беру несколько месяцев на размышление.

С этими словами он взмахнул молотком, и Аббан закричал.

Евнухи и рабы успели привыкнуть к их утреннему ритуалу и не обращали внимания на вопли и стенания Аббана. Однажды он чуть не умер от кровяной лихорадки из-за раздробленной кости, и за него попросила Заря.

Хасик пометил Аббану ногу и смазал ее зловонным ихором алагай. Кровь демона оживила метки и вылечила хаффита. Его силы и дух восстановились, боль улетучилась, но искалеченные кости голени и ступни сплавились в уродливый сгусток. Аббан сомневался, что и сама Дамаджах, целительница великая, сумеет вернуть ему способность ходить.

Затем Хасик отрезал Заре и ее дочерям нос, навеки заказав всем и каждому жалеть Аббана.

Хасик уже ушел к тому времени, когда Аббан превозмог боль и забрался в кресло. Лагерь полнился суматохой, рабы сновали взад и вперед, обслуживая воинов. Аббан подъехал к шатру Хасика.

За минувшие пять недель численность Евнухов намного возросла. Сперва новички появлялись от случая к случаю, по мере того как Хасик охотился за дезертирами-шарумами, отлавливая воинов то по одному, то по двое, а иногда и целыми шайками. Новобранцы неизменно первыми и с наибольшим жаром вызывались захватывать и оскоплять новых воинов, как будто могли исцелиться сами, отсекая чужие уды.

Чем больше их становилось, тем чаще они совершали налеты на фермы и хутора, где вдоволь заправлялись провизией. Невозможно поверить, но люди потянулись к ним сами. Шарумы, которым не повезло с поисками добычи, умоляли принять их, готовые проститься с гениталиями в обмен на полные желудки и привычное чувство причастности к превосходящей силе.

В свою очередь, чем больше прибывало людей в лагерь, тем лучше становилось положение Аббана. Теперь Хасик лечил хаффита постоянно, нуждаясь в его зорких глазах и незамутненном рассудке. Недавно сосланный на кухню, Аббан вернулся к знакомому занятию – вел счетные книги Хасика и исполнял обязанности квартирмейстера для его отрядов и караванов рабов.

Хасик возлежал в шатре на подушках и поедал яйца с беконом.

– Черное сердце Най, хаффит! – сказал он. – Если бы я знал, что свинина столь восхитительна, я бы давным-давно отрекся от закона Эверама.

– Да, это великое облегчение, – согласился Аббан, – отложить Эведжах, чтобы есть и пить в свое удовольствие.

Хасик оторвал зубами очередной ломтик бекона, губы у него блестели от жира.

– Прочти мне итоги.

Аббан стиснул зубы и подкатил к своему письменному столу.

– Итак, у тебя… трое кай’шарумов, сто семьдесят два даль’шарума, восемьсот семнадцать ха’шарумов, двести шесть чи’шарумов и четыреста тридцать шесть рабов. У нас семьсот сорок две лошади…

Хасик закинул руки за голову и смежил веки, словно слушая музыку. Вождя хорошего, вроде Ахмана, подсчеты обременяли, но человек породы Хасика воспринимал их как перечисление его личного богатства, и Аббан не