Маршалы Сталина - Юрий Рубцов

Председатель Совмина не мог не понимать, что у участников пленума да и населения страны в целом обязательно возникнет недоумение, почему же в таком случае с заговорщиком Берией не только не разобрались раньше, но и поддерживали многие его предложения постановлениями президиума ЦК и правительства. Следовало предвосхитить подобные вопросы, заранее заглушить возможную критику. Но как: ведь он, естественно, не мог сказать, что такова была логика борьбы за власть. Каждый из. членов высшего руководства дожидался, пока определится расстановка сил и выявится главный конкурент, а уже потом осторожно переходил к поиску союзников. Ясно, что в одиночку составить конкуренцию Берии было никому не под силу.

Не мог Маленков сказать и о том, что арест был осуществлен в нарушение требований тогдашнего законодательства. Это был самый настоящий заговор руководящего партийного органа против одного из своих членов. Налицо были все признаки заговора: строгая конспирация, закулисные переговоры, формирование вооруженной группы, предназначенной для осуществления ареста.

Что же ответил Маленков? Как бывало чаще всего, растяжимо: «На этот счет надо сказать следующее. Прошло 3, около 4 месяцев после смерти т. Сталина. Надо было всем увидеть его как нарушителя, подрывника единства нашего ЦК. Надо было сплотиться, чтобы единодушно, я подчеркиваю — вполне единодушно, решить вопрос о Берия. Когда мы в Президиуме ЦК все убедились, с кем имеем дело, мы созвали заседание Президиума ЦК и в присутствии Берия предъявили ему обвинения».

Итак, Берия преступно замыслил поставить МВД над партией? Действительно, он выступил против многих канонов, утвердившихся в практике партийного руководства. Но было ли это криминалом? Ему, например, претило вмешательство партийных органов во все сферы социальной и хозяйственной жизни, к тому же далеко не всегда компетентное, однако неизменно категоричное. По свидетельству Хрущева на июльском пленуме ЦК, Лаврентий Павлович стоял за четкое разграничение функций партийных и советских органов: «Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой». Факт подобных «криминальных» разговоров подтвердил и Каганович, один из заместителей главы правительства: «Подлец Берия не раз говорил: ЦК должен заниматься только пропагандой и частично кадрами — к этому он сводил роль ЦК. А для нас, старых большевиков, ЦК — это партийное, политическое и экономическое руководство всей жизнью партии, страны и государства».

Чтобы наглядно показать членам высшего руководства страны вред от некомпетентного вмешательства партийных органов в хозяйственную жизнь, министр внутренних дел дал указание подчиненным ему органам собрать на местах соответствующий материал. Такое приказание — собрать и донести в МВД сведения о национальном составе руководящих кадров партийных органов от парткома колхоза до обкома включительно, а также о недостатках их работы на предприятиях, в колхозах и т. д. — от министра внутренних дел Украины П. Я. Мешика получил и начальник управления МВД по Львовской области Т. А. Строкач. По словам докладчика на июльском пленуме Г. М. Маленкова, именно информация Строкача, переданная в ЦК КПСС через первого секретаря Львовского обкома партии З. Т. Сердюка, заставила ЦК «по-новому, другими глазами смотреть на его[26] деятельность». Это было расценено как попытка поставить органы МВД над партией, вывести их из-под партийного руководства.

Одним из первых Берия заговорил и «о культе личности Сталина». Да, это известный парадокс: человек, который одним из первых закладывал этот культ, первым же на него и ополчился. Что ж, вновь повторимся, такова наша история. Он первым, уже на похоронах генсека, отказался от вождистской риторики. По его инициативе периодическая печать прекратила прежние безудержные славословия в адрес вождя.

Каганович с трибуны июльского пленума негодовал: «Начал он атаку на партию с атаки на Сталина… Он оскорблял, изображал Сталина самыми неприятными, оскорбительными словами. И все это подносилось под видом того, что нам нужно жить теперь по-новому. Надо сказать, что кое-чего он добился. Сталин постепенно стал сходить со страниц печати».

Осуждая эти действия, члены высшего руководства, по крайней мере, не все из них, были искренни. Ведь через короткий промежуток времени Хрущев сам развернул критику культа личности Сталина, и это записывалось ему в заслугу. Усилия же Берии в этом направлении расценивались как все то же покушение на «монолитное» организационное и идейное единство партии и ее руководства.

Его особая позиция по послевоенному устройству Германии, путям разрешения кризиса в советско-югославских отношениях и другим вопросам внешней политики стали еще одним сильнейшим раздражителем для членов послесталинского руководства.

По информации заграничных резидентур МВД Берия хорошо знал, насколько провальным оказался избранный в ГДР курс на ускоренное, форсированное строительство социализма. Население голосовало против в буквальном слове ногами: только в январе 1951 — апреле 1953 г. в Западную Германию бежало 450 тысяч человек, в том числе многие тысячи коммунистов. В Москве становилось все более очевидным, что без советских штыков режим рано или поздно рухнет.

В конце мая 1953 г. Молотов как министр иностранных дел вынес вопрос о положении в ГДР на заседание президиума Совета Министров СССР. Суть его предложения состояла в том, чтобы не проводить там форсированную политику строительства социализма.

Взявший слово Берия не просто возразил против акцента на прилагательное «форсированный», но и в целом оценил курс на строительство социализма в ГДР как ошибочный. По его мнению, гораздо важнее для СССР иметь единую мирную Германию, даже с буржуазным строем. В этом случае она выступала бы естественным союзником Советского Союза в борьбе против американского экспансионизма в Западной Европе.

Разразившееся уже в июне самое настоящее восстание в Берлине, Ростоке, Лейпциге и других городах, которое удалось подавить только силой, показало, кто из участников того обсуждения был дальновиднее. Граница между Западной и Восточной Германией на десятилетия стала не только «передовым рубежом социализма», но и источником постоянной международной напряженности. А Западная Германия, в отличие, скажем, от Франции, оказалась надежно прикованной, как любили выражаться партийные публицисты, к колеснице американского империализма.

Берия попытался нормализовать также отношения с Югославией, испорченные из-за резкой реакции Сталина на отказ Тито идти в фарватере советской политики. После смерти советского диктатора мало что изменилось: югославские руководители по-прежнему рассматривались как наймиты англо-американского империализма. Говоря словами Молотова, «было решено установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами, связанными с Североатлантическим агрессивным блоком: послы, официальные телеграммы, деловые встречи и пр.».