Трагические судьбы - Николай Андреев

7 мая 1963 года над Пеньковским и Винном начался суд. Он был открытым. Суд проходил не для того, чтобы выяснить, виноваты обвиняемые или нет. Конечно, виноваты. Суд проходил в пропагандистских целях. И в то же время процесс должен был обозначить, что советское судопроизводство теперь базируется на принципах справедливости и демократии. Только что был принят новый закон о суде, который был назван новым гигантским шагом на пути к подлинной социалистической законности. Потому все как в цивилизованных странах — судья, обвинитель, адвокат. Не хватало только присяжных.

Суд проходил гладко. Судья задавал вопросы — подсудимые отвечали. Обвинитель обвинял. Чуть было не написал — адвокат защищал. Не в этом состояла задача советского адвоката — защищать. Он должен был поддержать обвинение, но сделать это так виртуозно, чтобы сложилось впечатление, будто он отстаивает интересы своего клиента. Защитник Александр Апраксин блестяще справился с этой непростой задачей. Он нарисовал такой портрет своего подзащитного: «За короткий период он прошел путь от курсанта артиллерийского училища до полковника и стал командиром противотанкового полка… Меня особенно поражают легкость и блеск военной карьеры Пеньковского… За послевоенный период благодаря своим способностям, любви к работе и настойчивости — а всего этого у него отнять нельзя — он смог окончить два высших учебных заведения. Затем, расставшись с армией, он нашел свое место и на гражданке. В Государственном комитете по координации научно-исследовательских работ, где последнее время работал Пеньковский, он занимал руководящую должность и имел достаточно широкие полномочия».

За ходом процесса в зале наблюдал сотрудник британского посольства Джефри Мюррел. Я с ним познакомился в 90-х годах. Сейчас он живет в Лондоне. По моей просьбе он прислал свои воспоминания о процессе над Пеньковским и Винном:

Главное впечатление от суда — это его театральность. Зал был залит светом, щелкали фотокамеры, стрекотали кинокамеры, было полное впечатление, что снимается фильм. Пеньковский, чувствовалось, был напряжен, глаза его были тусклыми, казалось, он почти получал удовольствие быть знаменитым и играть в представлении главную роль. Не было сомнений, что ему обещано милосердие, если он хорошо исполнит свою роль.

Винн представлял собой довольно жалкое зрелище, которое усиливалось стриженой головой. Было ясно, что он тоже настроен играть отведенную ему роль. Рвение адвоката было направлено не на его защиту, а чтобы подыгрывать прокурору, то есть не отвергать обвинение, а призывать к снисхождению к своему подзащитному. Адвокат утверждал, что Винн не более чем игрушка в руках британских и американских спецслужб.

Публика в зале напоминала спортивных болельщиков. Они постоянно переговаривались, время от времени издавали крики негодования в сторону коварных защитников негодяев.

Когда Пеньковскому был оглашен смертный приговор, в зале долго звучали овации. Дородные матроны (возможно это были жены офицеров КГБ) вскочили в ажиотаже на скамейки. Когда же судья объявил, что Винн приговорен к восьми годам тюрьмы, публика закричала: «Мало! Мало!»

Адвокат Апраксин не привел характеристик из ГРУ, не зачитал многочисленных благодарностей, сопровождавших служебный путь Пеньковского. Кстати, тот факт, что подсудимый имеет отношение к разведорганам, на суде вообще не фигурировал. Так, некий отставной полковник, случайно, чуть ли не с с улицы попавший на важную должность в Госкомите по науке и технике… Но что же привело тогда блестящего офицера к предательству? Защитник тоже задается этим вопросом: «Что же на самом деле привело Пеньковского в лагерь агентов британских и американских спецслужб? Разница во взглядах относительно пути дальнейшего развития нашего общества? Иные политические убеждения? Несогласие с курсом на построение коммунистического общества? А может, ненависть к своему народу? Нет, я думаю, что это все здесь ни при чем. Преступления по политическим мотивам в нашей стране давно никто не совершает… Таким образом, мы можем смело утверждать, что Пеньковский пошел на преступление не из-за своих политических убеждений, а из чисто карьеристских убеждений и жажды накопительства».

Интересно, что и Аллен Даллес, первый шеф ЦРУ, случаи предательства американцев объясняет похоже — жажда накопительства и карьеристские наклонности.

Советский прокурор Горный не читал книги Даллеса, но с ним солидарен: «На скамью подсудимых его привели зависть, тщеславие, жажда легкой жизни, распутство и пристрастие к алкоголю». Почти такие же слова через много лет скажут в американском суде про Олдрича Эймса: алкоголик, неумелый работник, завистливый. Известно, какими красками пишется портрет предателя. И повисает вопрос: если Эймс или Пеньковский были алкоголиками и некомпетентными работниками, то с чего это им доверяли такие важнейшие секреты?

Как все кажется элементарно, когда читаешь речь прокурора Горного. И все не так с Пеньковским. Совсем другой образ встает со страниц его дневника (неизвестного, кстати, ни следствию, ни суду), совсем другой человек. Об этом свидетельствует весь стиль его жизни. Трудоголик, на работе себя не щадил. Легкий в общении человек, его компании искали многие. Не жадный — готов был поделиться всем, что имел. Вы знаете, сколько он получил за все про все от ЦРУ? 3000 рублей! Деньги, разумеется, немалые по тем временам, на них можно было купить две автомашины, но за ту гору информации, которую он передал на Запад, — это смехотворная сумма. Правда, ему был установлен оклад в 2 тысячи фунтов в месяц плюс премии за особо важные донесения о ракетной технике. Для Пеньковского открыли счет в западном банке, но, естественно, что в Советском Союзе он не мог им пользоваться. Еще на деньги ЦРУ покупал подарки в Лондоне и Париже — для родственников, друзей, знакомых, приятелей, сослуживцев, начальства. Чемоданами раздавал, что говорит о широте душевной.

Он легко тратил деньги на застолья в ресторанах. Сколько бы ни оказалось человек за столом, расплачивался всегда только Пеньковский. На суде его укорили: не читал книг, не ходил в театры. Прокурор вытянул из одного свидетеля убийственный факт: Пеньковский пил вино из туфли любовницы. Вот ведь до какой низости доводит тлетворное, разлагающее влияние Запада, вот какие низменные привычки приобрел предатель в Париже и Лондоне…

Пеньковского приговорили к расстрелу.

Ходили устойчивые слухи, что его заживо, как большевика Сергея Лазо, сожгли в печи. Иосиф Бродский счел необходимым описать, как это происходило: «Когда Олег Пеньковский — сотрудник ГРУ, который в 1960-х годах выдал советские военные тайны англичанам, был, наконец, схвачен (по крайней мере, так мне рассказывали), его казнь снималась на кинопленку. Привязанного к носилкам Пеньковского ввозят в камеру московского городского крематория. Один служащий открывает дверь топки, а двое других начинают заталкивать носилки вместе с содержимым в ревущий огонь; языки пламени уже лижут пятки вопящего благим матом человека. В этот момент голос в громкоговорителе требует прервать процедуру, потому что по расписанию данная пятиминутка отведена для другого тела. Вопящего, связанного Пеньковского откатывают в сторону; появляется другое тело и после короткой церемонии закатывается в печь. Снова раздается голос из громкоговорителя: теперь действительно очередь Пеньковского, и его отправляют в огонь. Сценка небольшая, но сильная. Посильнее всякого Беккета, укрепляет мораль и при этом незабываема: обжигает память, как клеймо. Или — как марка: для внутренней корреспонденции. В четырех стенах. И за семью замками».