Мир приключений 1964 - Георгий Кубанский

— Не с Машей нужно об этом, а с Анатолием Георгиевичем…

— Ладно, помалкивай!

Но вот наконец звонок Маши.

— Что случилось, Юра? — испуганно спрашивает она.

— Пока ничего… Нужно только уточнить кое-что. У меня тут Холопов…

— Ах, Холопов! Ну тогда все ясно.

— И это правда, Маша?

Она молчит некоторое время, потом отвечает:

— Правда… Но не опасно. Мы обнаружили это уже давно, и с нами ничего пока не случилось.

— Но ведь вы срывались несколько раз.

— Да, срывались, но потому только, что это было неожиданно для нас. А теперь мы настороже. Вы не знаете, говорил Холопов еще с кем-нибудь, кроме вас?

— Кажется, только с Ириной Михайловной.

— Ну, тогда постарайтесь, чтобы он не сообщил об этом никому больше.

— Я постараюсь, Маша.

Пока Елецкий разговаривает, Холопов внимательно прислушивается к его словам, стараясь угадать, что отвечает ему Маша.

— Маша удивлялась, наверное, почему я сообщил об этом тебе, а не Анатолию Георгиевичу? — спрашивает он.

Юрий не удостаивает его ответом.

— Но ведь и тебе, наверное, интересно, почему я этого не сделал?

Елецкий все еще молчит, хотя ему действительно интересно знать, почему Холопов рассказал это ему, а не главному режиссеру.

— А не сделал я это потому, — не дождавшись вопроса Елецкого, продолжает Холопов, — что уверен — никто из них не встревожится так за судьбу Маши, как ты. Их она может уговорить, будто это не опасно, как Ирину Михайловну, наверное. Но ведь тебе-то она дороже, чем им. Как же ты можешь спокойно сидеть здесь да еще не позволяешь мне предотвратить несчастье?

— Не провоцируй меня, Митрофан, и лучше уж помолчи, — бросает на него грозный взгляд Юрий, а сам думает с тревогой: “А что, если и в самом деле произойдет несчастье?..”

— Пока еще не поздно, предприми что-нибудь, Юрий! — теперь уже почти грозит ему Холопов. — Учти, если с ними случится беда, тебе придется за это отвечать.

— Заткнись! — презрительно бросает ему Юрий.

А время все бежит. Наверное, кончилось уже первое отделение и скоро начнется второе, в котором выступают Зарницины. Что же делать, что предпринять? Может быть, запереть тут Холопова и помчаться в цирк, чтобы быть там, поближе к Маше? Если она снова сорвется, может быть, опять удастся спасти ее…

Он уже собирается осуществить этот замысел, как вдруг раздается звонок у входной двери. Кто бы это мог быть? Неужели тетя ушла из цирка? Не может этого быть, никогда еще не случалось с ней такого…

А звонок дребезжит не переставая. Нужно открывать. Юрий поворачивает ключ и распахивает дверь. Перед ним стоит Антон Мошкин.

— Тут еще Холопов? — почти выкрикивает он.

— А ты откуда?

— Из цирка. Маша послала к тебе на помощь.

— Ну вот и очень хорошо! — радуется Елецкий. — Ты покарауль здесь Холопова, а я в цирк. Надо успеть до начала второго отделения.

Антон не уверен, справится ли один с Холоповым, но хорошо понимает, что в такой момент Юрий не может не быть рядом с Машей.

— Да, тебе непременно нужно поспеть туда, — твердо произносит он, поборов минутную слабость. И добавляет, бросив грозный взгляд на Холопова: — А с ним я и один тут справлюсь.

30

К началу второго отделения Елецкий хотя и успевает, но не видит всего выступления Михаила Богдановича — ему приходится потратить немало времени на розыски Маши. Поговорить с ней ему так и не удается, однако, — она в это время переодевалась, готовясь к выходу на манеж. Разговаривал он лишь с Алешей, которому сообщил, что их номер не отменят. А уж Алеша потом сам успокаивал брата и сестру:

— Пока Холопов под охраной Антона, нам не грозят никакие его козни.

— Разве он в состоянии удержать такого верзилу, как Холопов? — усомнилась Маша, представив себе маленького, щуплого Антона рядом с атлетически сложенным, рослым Холоповым.

— Справится, — решительно мотнул головой Алеша. — Холопов ведь трус, а у Антона сердце д’Артаньяна. Ничего бы я так не хотел на свете, как иметь такого преданного друга! Ведь он для Юры готов на любую жертву, на любой подвиг. А почему? Да потому, что Юра настоящий человек, достойный такой дружбы, и чертовски досадно, что кое-кто из нас этого не понимает…

— Кто же именно? — удивляется Сергей.

— А вот наша сестра, — кивает Алеша на Машу.

— Напрасно ты так думаешь, Алеша, — очень серьезно произносит Маша. — Я понимаю это не только не хуже, но, думается мне, лучше вас…

А Елецкий в это время с трудом устраивается на приставном стуле в одном из проходов первого ряда партера.

На манеже все еще Михаил Богданович. Он уже продемонстрировал пантомиму “Алхимик”, в которой вызвал к жизни Гомункулуса, Подверг он его и последующей трансформации, превратив в более совершенное и уже явно кибернетическое “существо”, именуемое в цирковой афише “Кибером”. Михаил Богданович тоже теперь уже не коверный клоун Балага, а мим “Косинус”. Сейчас он задумчиво ходит по манежу, хорошо отработанными движениями выражая раздумье, размышление, какой-то сложный внутренний монолог. На нем лабораторный халат, покрытый белой светящейся краской, на лице пластическая маска, тоже светящаяся, и очки в массивной оправе.

Его “Кибер” — головастый лысый человечек в голубоватом, светящемся комбинезоне, внимательно следит за ним, понимающе кивает и записывает что-то в большой блокнот.

Манеж погружен в темноту. Светятся только эти две фигуры да тоненькие, покрытые люминесцентной краской ниточки, схематически изображающие какие-то измерительные приборы и электронно-счетную машину. Все это прикреплено к барьеру вокруг манежа, а “Косинус” с “Кибером” находятся внутри этой своеобразной лаборатории.

Жестикуляция “Косинуса” все усиливается, темп его движения по манежу нарастает. Кажется, что он нашел наконец решение какой-то проблемы. “Кибер” всматривается в него еще пристальнее и вдруг начинает быстро чертить по воздуху, как по грифельной доске, каким-то светящимся кусочком, похожим на мел. Это формулы теории относительности, и среди них знаменитая формула связи массы и энергии Эйнштейна.

“Кибер” торжественно выводит ее крупными буквами:

Она светится в воздухе так же, как и все другое, написанное им прежде.

“Косинус” радостно улыбается. Он доволен. А “Кибер” все чертит и чертит. В воздухе висят теперь не только формулы и цифры, но и геометрические фигуры, среди которых выделяется чертеж, похожий на схематическое изображение атомной бомбы.