Момент истины (В августе сорок четвертого) - Владимир Богомолов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На рассвете второго дня немцы пустили танки. Три удалось подбить, но четвертый прорвался к запасному окопу, где помещались тяжелораненые, ослепшие. Они и подорвали его. Его и себя… Видел ли когда-нибудь этот Алехин, как умирающие слепые бойцы бросаются с гранатами на рев мотора под танк?!
В то утро капитан (тогда он был лейтенантом) потерял еще шестерых, но с остатками роты удерживал колодец. Вместе с ним — дважды раненным — в строю оставалось всего трое, когда пришел приказ отступить. И только тогда, взорвав колодец связкой противотанковых гранат, они отошли.
И никто не поучал его, как школьника! И никто не вымогал у него бдительность!.. А столь памятный бой за развилку шоссейных дорог?.. И сколько было еще таких боев… Жестоких! Смертельных! Неимоверно тяжелых! Когда противник превосходил в пять, в десять, в пятнадцать раз!.. Воюют не числом, а умением! Это правило вся армия исповедует с самого начала войны. Армия, но не особисты. Для них не жалеют ни средств, ни сил. И это при катастрофическом некомплекте личного состава в частях фронта.
Оторвали от выполнения своих прямых обязанностей тысячи людей, причем все экстренно, с заклинаниями о бдительности, секретности и особой важности. И что дальше — для чего это делалось?.. Неужели для того, чтобы вот так забраться в лес, нажраться до отвала и отрабатывать «взаимодействие щеки с подушкой», точнее — за неимением подушки — с вещевым мешком. Перекур с дремотой на четыреста минут!
Помощнику коменданта вспомнился старый язвительный армейский анекдот: «Чем отличаются особисты от медведя?.. А тем, что медведь спит только зиму, а особисты — круглый год…»
При всей сдержанности и внешнем спокойствии капитана, буханки белого хлеба подействовали на него, как красная тряпка на быка. Он с трудом справился со своим возмущением.
Белый хлеб и другие деликатесные по военному времени продукты, которые были положены и выдавались строго по норме, кроме летного состава ВВС, только раненым в госпиталях — он и сам получал и хорошо помнил эти тщательно вывешенные порции, — особисты потребляли до отвала — кто сколько хотел. Лишь из одного вещмешка вытащили две большие буханки и резали толстыми ломтями, хотя находились в полном здоровье и к авиации никакого отношения не имели.
По какому праву?! Он знал точно: особисты довольствуются по тем же нормам, что и другие офицеры Действующей армии, исключая летный состав. Впрочем, для них законы не писаны, что хотят, то и делают. И все молчат — побаиваются.
Но лично он никогда их не боялся и не боится. Чтобы Алехин это понял, он и говорил ему, не стесняясь, то, что думал, — без обиняков, зная, между прочим, что подобная манера разговора действует сдерживающе даже на людей от природы наглых.
Как ни странно, беззлобная реакция Алехина на его колкие высказывания и простоватая мягкая покладистость настораживали помощника коменданта. В его представлении особист без какого-либо заднего умысла не мог быть так приветлив и доброжелателен.
Остальные ему тоже не понравились.
И этот мальчишка-лейтенант, который привязался:
«Товарищ капитан, вы не из Москвы?.. Вы на кого-то похожи!..» Щенок, пытающийся заставить себя бояться. Жалкая попытка запугать!.. Не на того напали!
И этот старшина, торопливо и шумно сожравший полбуханки белого хлеба и целую банку нежнейших консервированных сосисок.
Такую же точно банку ему прислал с оказией в госпиталь отец, и он роздал по сосиске всей палате. Но его отец был начальник политотдела гвардейского корпуса, без малого генерал, участник революции, гражданской и Отечественной войн, прослуживший в Красной Армии четверть века. А какие заслуги могли быть у этих людей?..
Спавший же без просыпу под березками старший лейтенант за один свой внешний вид заслуживал строгой гауптвахты. Такую безобразную гимнастерку мог бы надеть — на земляные работы! — боец саперного батальона, но никак не строевой офицер. Армейский и не надел бы — не посмел, а особисту дозволено…
«Да что тебе с ними, детей крестить?» — в который уж раз говорил самому себе помощник коменданта и старался настроиться на иной лад и думать о чем-либо другом, более приятном.
День медленно подвигался к вечеру, и ему оставалось только одно: терпеливо ждать, когда все это кончится.
Было без пяти минут четыре. Через час старик отправится за букетом цветов; в том, что он выполнит поручение и сделает все самым добросовестным образом, помощник коменданта не сомневался.
С детства брезгливый, капитан не терпел в людях неопрятности, и этот старый еврей с вечной каплей под носом, естественно, не мог быть ему симпатичен. Однако он уважал талант и мастерство в любой деятельности человека, в любом проявлении, а старик, несомненно, был Мастером. И думал помощник коменданта о нем с чувством почтения и признательности за отличную работу. Жалость к этому одинокому, обездоленному войной старику снова посетила его, когда справа, оттуда, где находилась рация, послышался негромкий взволнованный голос старшины-радиста.
76. «ПО МЕСТАМ!»
— Товарищ капитан, товарищ капитан… — Старшина-радист тряс Алехина за плечо. — «Девятка» передает: трое в военной форме пересекли просеку левее их. Движутся по дороге в нашем направлении… С двумя вещмешками!.. Оружие в кобурах!..
— Разбуди его! — живо поднимаясь и указывая глазами на Таманцева, велел Блинову Алехин.
Андрей с силой растолкал Таманцева, тот сел на плащ-палатке, увидел перед собой парадно одетого помощника коменданта и даже глазами заморгал — уж не сон ли это?
— Мамочка моя родная! — хрипловатым спросонок голосом воскликнул он, оглядывая капитана. — Явление Христа народу!
— Ты что, мозги отоспал?! — негромко, но до враждебного резко одернул его Алехин.
— Культурное обращение с младшим по званию, нечего сказать! — делая вид, что обиделся, проговорил Таманцев; от сна у него поправилось настроение, и ему до чертиков хотелось подурачиться, поблажить. — А если действительно отоспал?.. Нежности в вас нет, — потягиваясь, с укоризной заметил он. — Некачественно вы ко мне относитесь!
Алехин, проворно ополоснув лицо водой из фляжки, достал носовой платок.
— Умойся! — приказал он. — Живо! Минут через пятнадцать они могут быть здесь!
Это подействовало — Таманцев подскочил, будто его подбросили, и сейчас же спросил:
— Сколько их?
— Трое… В военной форме… Идут со стороны Каменки… С двумя вещмешками… Оружие в кобурах…
— С вещмешками. — Таманцев не скрывал свою радость. — Я влюблен!.. Малыш, полей мне! В темпе!.. — велел он Блинову и заметил: — Вообще-то, если есть пятнадцать минут, и пожрать бы не мешало!
— Пойди сюда!
Алехин отвел Таманцева в сторону и тихо сказал:
— Сейчас нет времени, а потом я тебе прочищу мозги! Пора уже повзрослеть!.. В семнадцать ноль-ноль начнется войсковая операция…
— Значит, все-таки дожали! — Таманцев взглянул на часы и от возмущения сплюнул. — Вот гадство!.. Уж если не считаются с Эн Фэ и генералом… — он развел руками, — Москва бьет с носка и слезам не верит!.. Этих-то трех до прочесывания мы вполне успеем прокачать.
— Я тоже так думаю. Если только они не свернут на развилке влево, а пойдут по этой дороге… — Одернув гимнастерку, Алехин обернулся в сторону, где стояли помощник коменданта и Блинов, и, перетягивая повыше нарукавную повязку, распорядился: — Всем проверить оружие и оправить обмундирование! Если есть вопросы — давайте!
Помощник коменданта оглядел свой костюм, поправил по примеру Алехина повязку и подтянул голенища своих новеньких сапог.
— Товарищ капитан, — подходя к нему, сказал Алехин, — вы свои обязанности помните?
— Да, еще не забыл.
— Напоминаю последовательность проверки: сначала основные документы, затем — второстепенные, а потом вещевые мешки!.. Если мне придется сочинять — значит, это необходимость! В любом случае вы должны поддерживать все мои действия и требования, а я, в свою очередь, ваши! Держитесь спокойно, уверенно и активно! В случае чего — стрелять только по конечностям! Даже если вас будут убивать — стрелять только по конечностям! Вопросы ко мне есть?
— Нет.
Выждав еще малость, пока Таманцев, успевший умыться и утереть лицо рукавом гимнастерки, достал из вещмешка и надел на поясной ремень кобуру со вторым наганом, Алехин скомандовал:
— Идемте!
Они направились к поляне, и Блинов уже вошел в кустарник, когда сзади неожиданно послышался голос старшины:
— Товарищ капитан, Первый передает: всему личному составу немедленно вернуться в расположение части.
Это означало: всем немедленно покинуть лес. Алехин обернулся к рации и смотрел, не понимая; другие тоже остановились.
— Они что, чокнулись?! — возмущенно воскликнул Таманцев. — Они соображают?! Лично я никуда не пойду!
