Такое короткое лето - Станислав Васильевич Вторушин

— Какой я агитатор, — обиделся Канунников и развел руками. — Расписаться и то как следует не могу.

— А тут и расписываться не надо, — заявил Зиновьев. — Прав тот, у кого больше на столе. Сейчас больше у тебя.

— Но ежели единоличник лучше живет, зачем тогда ему колхоз? — возразил Евдоким. — Человек завсегда стремится к лучшему.

— Это ты правильно заметил. И колхозы создали для того, чтобы людям лучше было. Пока не все получается, но то, что будем жить лучше тебя, сомнений нет.

— Вот когда будете, тогда и я в колхоз вступлю.

— Тогда мы тебя не примем, — нахмурил брови Зиновьев. — Знаешь поговорку: «На чужой каравай рот не разевай!» Чтобы создать добро, нужно поработать.

Зиновьев играл из себя бодрячка, а у самого скребли на душе кошки. Дела шли хуже некуда. Беда была не только в пожаре, он лишь усугубил ее. Зиновьев словно попал в заколдованный круг и не знал, как оттуда выбраться. Началось все уже с самой организации колхоза.

Зиновьева прислали в Луговое из района, где он работал в земельном отделе райисполкома. Решение об этом было для него крайне неожиданным.

Еще несколько месяцев назад о немедленной всеобщей коллективизации не было и речи. Она началась после приезда Сталина в Сибирь. Вождя сильно напугало невыполнение плана по хлебозаготовкам. Крестьяне не хотели сдавать зерно по ценам, установленным государством.

В середине января Сталин выехал в Сибирь. 18 января он провел заседание Сибирского крайкома ВКП(б) совместно с представителями заготовительных организаций в Новосибирске. Через четыре дня Сталин выступил на совещании, посвященном выполнению плана хлебозаготовок в Барнауле. А 23 января произнес речь на заседании Рубцовского окружного комитета ВКП(б), в которой тоже говорил о хлебозаготовках. Все его речи сводились к трем основным пунктам.

Во-первых, любой ценой не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок. Во-вторых, широко и повсеместно применять против кулаков статью 107 Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшую уголовное наказание за отказ сдавать хлеб государству по установленным ценам и его полную конфискацию. Откуда Сталин взял, что в каждом кулацком хозяйстве упрятано по 50–60 тысяч пудов хлеба, никто не мог понять. Все провалы со сдачей он объяснял тем, что прокуроры и судьи живут на квартирах у кулаков и поэтому прикрывают их. «Что касается ваших прокурорских и судебных властей, то всех негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими людьми. Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты и вам удастся не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок».

Но, говорил Сталин, этим дело не исчерпывается. Гарантии того, что со стороны кулаков не повторится хлебный саботаж, нет. Чтобы избежать этого, необходимо развернуть строительство колхозов и совхозов. И это был третий, и главный, пункт его программы решения хлебного вопроса. После отъезда Сталина и началась массовая коллективизация крестьян. Зиновьев сам принимал в ней участие.

Обычно людей не спрашивали, хотят они вступать в колхоз или нет. За несколько дней их предупреждали о том, что в деревне будет собрание. Его проводили районные уполномоченные, иногда вместе с сотрудниками ГПУ. На собрании записывали желающих вступить в колхоз. Тех, кто не вступал, считали кулаками или подкулачниками. Их раскулачивали и ссылали.

«Была ли в этом жестокость?» — часто задавал себе вопрос Зиновьев. И сам же отвечал: конечно, была. Но без нее не может обойтись ни одна революция. И если светлое будущее, за которое уже положено столько человеческих жизней, требует новых жертв, на них надо идти, не задумываясь. Тем более, что Сталин дал точные указания в отношении того, какую политику проводить в деревне. Вскоре после возвращения из Сибири на объединенном пленуме ЦК и ЦКК в апреле того же 1928 года он сказал: «Кто думает вести в деревне такую политику, которая всем нравится, и богатым и бедным, тот не марксист, а дурак, ибо такой политики не существует в природе». А в начале 1929 года на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК, где он давал отпор группе Бухарина и правому уклону в партии, заявил: «Кулак есть заклятый враг трудящихся, заклятый враг нашего строя».

Сразу же после этого выступления в райкоме партии и райисполкоме прошло совещание, на котором решали, кого считать кулаком. Мнение было единодушным: того, кто не хочет вступать в колхоз. Зиновьев участвовал в этом совещании и его позиция не отличалась от остальных. Но одно дело, когда речь идет о кулаке, как об отвлеченном понятии, и совсем другое, когда это касается конкретного человека, смотрящего тебе прямо в глаза. Один такой взгляд Зиновьев, наверное, не забудет до конца жизни. И случилось это в Луговом уже в пору его председательства.

Луговое оказалось одним из последних сел, не охваченных коллективизацией. И когда председатель райисполкома, вызвав к себе Зиновьева, спросил, почему в деревне еще не создан колхоз, тот ответил:

— Не можем найти председателя.

— Вот ты туда и езжай председателем, — заявил глава районной народной власти. — Портить сводку темпов коллективизации я не позволю никому. — И, уже смягчившись, добавил: — Деревня там хорошая, наладишь дело, вернешься в район.

Собрание по организации колхоза и выборам председателя прошло в Луговом спокойно. Люди уже знали, что ожидает несогласных, поэтому никто не выступал против и всего лишь двое отказались вступить в колхоз. Через три дня их вместе с семьями сослали в Нарым. Неприятная история случилась позже, когда с крестьянских дворов стали сводить скот под одну крышу.

Крестьянин Сероглазов наотрез отказался отдавать свою кобылу, которая была на сносях. Эту кобылу он купил год назад и все в деревне знали, как бедствовали Сероглазовы, собирая на нее деньги. И вот теперь, когда сбылась мечта, можно сказать, всей жизни, кобылу потребовали отдать. Жене Сероглазова до того стало жалко саму себя, что она закричала в голос:

— Господи, за что же мы терпели-то столько лет?! За что же отказывали себе во всем?

И она начала поносить колхоз последними словами. На ту беду в деревне оказался уполномоченный ГПУ Крутых. Это был двадцатилетний парень, работавший в органах всего два года. Ему не довелось встречаться с врагами советской власти на поле боя во время гражданской войны. Но он знал, что и после нее у советской власти осталось немало врагов. Они лишь затаились и стараются втихомолку вредить везде, где могут. Вот и та же Сероглазова до сих пор скрывала свое истинное лицо. А теперь оно открылось. Крутых вспомнил наставление: бдительность и еще раз бдительность! Враги существуют в