От Нефертити до Бенджамина Франклина - Наталия Басовская

В образе идальго Дон Кихота, который борется с ветряными мельницами, можно усмотреть образ Испании, сильно отставшей от века. Но есть там и другое. Есть образ самого Сервантеса с благородными порывами и устремлениями. Роман принят публикой, его читают, обсуждают. Кто-то, не самого далекого ума, смеется над Дон Кихотом, хотя мне кажется, что если и смеяться, то разве что сквозь слезы. Но люди смеются, потому что он мельницы путает с врагами, с чудовищами, потому что он проткнул бурдюк, думая, что это дикий вепрь, а оттуда вместо крови полилось вино. Заступился за избитого пастушонка, так в ответ его избили еще больше. Освободил каторжников, сочтя их невинными пленниками, — они его и поколотили. Ах, как смешно!

Не смешно — трагично. И, конечно, часть интеллектуальной публики это понимала. Сервантес пытался за иронической улыбкой, за придуманной, почти сказочной ситуацией спрятать истинное страдание. Рассмеяться, чтобы потом задуматься. Вот, например, из наставлений Дон Кихота для Санчо-губернатора: «Пусть слезы бедняка найдут в сердце твоем больше сострадания, чем дары богатых. Когда придется тебе судить виновного, смотри на него, как на слабого и несчастного человека».

Итак, книга принята, ее раскупают. Вот она, слава! Значит, сейчас придут и деньги. И вдруг некто, никому неизвестный, анонимный автор, пишет и издает продолжение «Дон Кихота»! В нем аноним поносит Сервантеса, всячески насмехается над ним, даже над тем, что он — калека. А маститые драматурги и поэты, во главе с баловнем судьбы Лопе де Вегой, очерняют всячески литературный стиль, качества его великой книги.

Конечно, зависть, ревность. Лопе де Вега, безусловно, был талантливым человеком. Его пьесы в те времена пользовались большим успехом, некоторые ставятся в театре и по сей день. Но масштабы несопоставимы. Сервантес — гений, и книга его — на все времена. И, конечно, коль скоро Лопе де Вега умен и талантлив, он должен был понимать, что такое «Дон Кихот», но как видно, сдержать себя не мог. И он заявляет: «Нельзя писать хуже Сервантеса. Сервантес — худший писатель». Как это унижает Лопе де Вега!

Если говорить это серьезно, решат, что ты сошел с ума. Уж лучше прикинуться человеком не от мира сего, и тогда сможешь сказать все, что захочешь. Какой спрос с юродивого? И юродивые во все времена имели колоссальную привилегию — говорить правду в глаза даже тиранам. В «Драконе» у Евгения Шварца притворяющийся безумным бургомистр говорит: «Люди… я сошел с ума, я сошел с ума! Люди, возлюбите друг друга!» Так маскировался Шварц. По-своему маскируется и Сервантес.

Однако, это был тяжелый удар для Сервантеса. Когда вышло фальшивое продолжение, где его откровенно оплевывали, казалось, он умрет от горя. Он вложил в эту книгу всю душу, все свои помыслы и желания. Но он был воин. И на поле брани, и в жизни. И принял единственно правильное решение — взялся писать вторую часть своей книги. Он сидел над ней дни и ночи и очень скоро закончил.

Теперь, по прошествии веков, мы можем поблагодарить плагиатора и анонима: не напиши он свой мерзкий пасквиль, не было бы второй книги «Дон Кихота». Сервантес уже болел, плохо себя чувствовал, у него было столько житейских проблем! Но фальшивка его подстегнула и заставила писать. Когда-то он говорил, что «лишив меня левой руки, Бог заставил мою правую трудиться сильнее и сильнее». В книге он говорит и о плагиаторе, навсегда клеймит его подлую и примитивную шутку.

К чести публики надо сказать, что она во всем разобралась. Случай довольно редкий. Подлинного «Дон Кихота» расхватали мгновенно. Классическая литература несет на себе печать истинности, тем она и притягательна. Ей веришь. Даже если нет в жизни Дон Кихота и ветряных мельниц. На самом-то деле они есть, и каждый из нас это знает. Еще при жизни Сервантеса интеллектуалы сравнивали его с Шекспиром и Рабле — его современниками. Его ставили в первый ряд великих художников всех времен. Сравнивали его впоследствии и с Франциском Ассизским, святым человеком XIII века. И, конечно, неслучайно. Глубочайшая вера и безмерная готовность пострадать за нее привели Сервантеса на склоне жизни в Орден францисканцев. Орден, в который вступили в свое время Данте и Рабле. Под влиянием Сервантеса его обе сестры и жена постригаются в монахини. Остается только изумляться, как во времена Инквизиции и тех злодейств, которые она порождает, он сохраняет истинную веру.

О Сервантесе столько написано! Но меня привлек Владимир Набоков, взявшийся прочесть в США курс лекций о нем. «Мы более не смеемся над ним (имелись в виду, конечно, и автор, и его герой). Его герб — жалость, его знамя — красота. Он олицетворяет все благородное, одинокое, чистое, бескорыстное и доблестное». Это фразы из лекций, и для меня очень важно, что именно Набоков, человек отнюдь не сентиментальный и не восторженный, всегда настроенный очень критически в отношении того, на что нацелен его точный и верный взгляд, глубоко окунувшись в бездонный мир Сервантеса, пришел к точным мыслям и прекрасным словам.

И наконец, последнее. В Москве, близ станции метро «Речной вокзал», стоит памятник Мигелю Сервантесу. Копия замечательного и единственного памятника великому писателю в Мадриде, отлитого в бронзе в XIX веке. Великолепная копия, великолепное лицо — истинное лицо Сервантеса. И что же началось, едва его поставили? Какие-то люди, наши сограждане, неоднократно отламывали ему шпагу. Тогда рядом поставили милиционера, и шпагу не трогали. А потом она вновь исчезла. Так и стоит по сей день Сервантес с обломком шпаги. Вряд ли эти люди читали Сервантеса, вряд ли знают про Дон Кихота. Но за державу обидно.

Ришелье

Государство превыше всего

Думаю, трудно найти человека, который бы не читал «Трех мушкетеров» Дюма. Пожалуй, это одна из самых любимых, самых «зачитанных» книг. Не могу представить себе юность без нее. Но и в зрелые годы снова к ней возвращаешься, уже, правда, по-другому, как к историческому источнику. Потому что события, описанные в книге и касающиеся, в частности, кардинала Ришелье, это не вымысел. Мало того, историческая правда! На самом деле Дюма опирался на мемуары современников, прежде всего воспоминания принца Ларошфуко — оппозиционера, недруга Ришелье. Они не любили друг друга. Но все-таки Ларошфуко остался в живых, несмотря на то что Ришелье был беспощаден к тем, кто, по его мнению, был опасен для государства.

Ларошфуко писал много, подробно и искренне о том, что происходило на его глазах или о чем он слышал из достоверных источников. Поэтому события, герои, их отношения, расстановка сил при дворе и даже история с подвесками — все это чистая правда. Перу Дюма принадлежат эмоциональные оттенки, окраска. Он художник, и художник талантливый. Красочный, эмоциональный фон ему совершенно необходим, иначе не было бы романа, и мы лишились бы этой радости — читать «Трех мушкетеров». Дюма не погрешил против истины, когда писал о любви Ришелье или, скажем мягче, его симпатии к Анне Австрийской. Это было замечено многими при дворе. Но… наш герой давал епископскую клятву, в которой назвал своей невестой Церковь.