КУЛИКОВСКАЯ БИТВА и рождение Московской Руси - Александр Широкорад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Софья Витовтовна немедленно послала грамоту сыну. Гонец нагнал Василия II и Ивана, когда те переправлялись через Волгу, недалеко от устья реки Дубны. Беглецы немедленно повернули обратно. Въехав в Москву 8 июля, Темный утешал народ, говоря: «Эта беда на вас ради моих грехов; но вы не унывайте, ставьте хоромы по своим местам, а я рад вас жаловать и льготу давать».
1 января 1452 г. московское войско во главе с Василием II и двенадцатилетним Иваном (оба, как мы знаем, носили титулы великих князей), покинуло столицу и пошло на север. 6 января оно уже было в Троице, а далее двинулось на Ярославль.
В Ярославле московское войско разделилось. Одна часть под формальным руководством Ивана должна была покарать кокша-ров (жителей плодородной устюжской волости по реке Кокшен-ге[278]), а вторая часть во главе с Василием II двинулась к Костроме. Таким образом, московские воеводы хотели взять Устюг, где по их предположениям находился Шемяка, в клещи.
Н.С. Борисов писал: «В Костроме к Василию Темному явился служилый татарский царевич Ягуп, сын Улу-Мухаммеда. Ему велено было идти на север, к Устюгу, и поступить под начало княжича Ивана»[279]. На самом деле оный Ягуп (Якуб) уже много лет правил Костромой и окрестными землями.
Узнав о подходе московских ратей, Шемяка сжег посады Устюга, оставил в городе своего наместника Ивана Киселева и ушел на Двину. Здесь он «застави двинян... полита (палить?) пониже города Орлеца». Орлец находился недалеко от устья Двины, южнее Холмогор. В погоню за Шемякой кинулись великокняжеские воеводы «с силою, Югом мимо Устюг», не задержавшись ни на один день под городом.
А тем временем княжич Иван и татарский царевич Якуб на реке Кокшенге расправились с кокшарами, «градкы их поима-ша, а землю всю поплениша и в полон поведоша». По Устюжской летописи путь их пролегал с Андреевых селищ и Галишны на реку Городишну, приток Сухоны, далее на Сухону, Селенгу и, наконец, на Кокшенгу (ее верховья близки к Сухоне). Здесь Иван Васильевич «город Кокшенскои взял, а кокшаров секл множество». Великокняжеская рать дошла до устья Ваги и Осинова Поля и вернулась «со многим пленом и великою корыстью».
Таким образом, кампания 1452 г. была бездарно проиграна московскими воеводами. Две огромные рати ничего не добились.
кроме избиения и ограбления мирного населения на Сухоне, Кок-шенге и в других местах.
После падения Устюга Дмитрий Шемяка несколько месяцев находился в районе реки Двины. А тем временем новгородцы весной 1452 г., «в Великое говенье», во главе с князем Чарторыским совершили поход на можайского князя Ивана Андреевича, еще в 1449 г. ставшего союзником Василия 11. Иван Можайский, узнав о походе новгородцев, бежал из своего удела, а новгородцы «много волостей великого князя воеваша и пожгоша и полону много при-ведоша». Великокняжеские волости летописец упоминает не случайно. За переход на свою сторону Василий II пожаловал Ивану Можайскому в 1449 г. Бежецкий Верх. Теперь же, считая Бежицы своей волостью, подлежащей совместному управлению с великим князем (а великим князем новгородцы считали не только Василия II, но и Дмитрия Шемяку), новгородцы только восстановили справедливость, выгнав захватчика.
В 1452 г. князь Александр Чарторыский женился на дочери Дмитрия Шемяки. Свадьба состоялась в Новгороде, но сам Шемяка в это время был с дружиной в далеком Заволочье. Вымская летопись сообщает, что в 1452 г. он «поймал» пермского епископа Питирима, направлявшегося в Москву, и бросил его в темницу.
Когда точно Дмитрий Шемяка вернулся из Заволочья в Новгород, неизвестно. Но уже 10 сентября 1452 г. он совершил набег на Кашин. Возможно, Шемяка собирался пробиться к Ржеве, которую считал своей вотчиной, хотя в ней уже с 1449 г. сидели наместники великого князя тверского Бориса. Кашин взять не удалось, и Шемяке пришлось ограничиться сожжением посада и ограблением окрестностей.
Воеводы тверского князя Бориса Александровича князья Андрей и Михаил Дмитриевичи отправились в погоню за войском Дмитрия Юрьевича, но так и не смогли догнать его. Шемяка ушел в Заволочье, а зимой 1452/53 г. вернулся в Новгород.
Василий II не рискнул послать войско на Новгород, чтобы захватить Шемяку. Уже много столетий русские и даже литовские князья, потерпевшие неудачу в усобицах, приезжали в Господин Великий Новгород и находили там приют. Причем Новгород ни разу не выдавал изгнанников и даже не мешал их свободе передвижения — они могли покидать республику и возвращаться.
Конечно, московским боярам было плевать на вековые неписаные законы Руси. Но войны и грабежи татар, приведенных Василием, окончательно разорили Московское княжество. А богатая республика имела храброго и опытного полководца, и поход на Новгород мог обернуться полным разгромом и даже приходом Шемяки в Москву.
За неимением лучшего в дело пустили митрополита Иону. Сохранились два послания, направленные в это время Ионой в Новгород и касавшиеся непосредственно Дмитрия Шемяки. В одном из них (точно датировать это послание не удается) Иона писал новгородскому архиепископу Евфимию, что уже неоднократно посылал ему своих послов с грамотами и речами. Новгородцы и князь Дмитрий должны были по «опасным грамотам» прислать своих послов, последний «с чистым покаянием», «без лукавства». Новгород и Псков посылали уже своих послов, «но прислали ни с чем», да и князь Дмитрий «прислал своего боярина Ивана Новосильцева... ни с чем». Он к тому же «грамоты посылает тайно, а с великою высостию: о своем преступленьи и о своей вине ни единого слова пригодного не приказал». Василий II милостиво пожаловал Новгород, «полон их к ним велел отпущати, и без окупа». А князю Дмитрию следует «бити челом, с покаянием, от чиста сердца». Митрополит надеялся также, что для продолжения переговоров из Новгорода приедут новые послы.
Во втором послании, скорее всего от 29 сентября 1452 г., Иона писал Евфимию, что до него дошли его «речи». В них Евфимий писал: «...будтось яз посылаю к тобе и пишу о князи Дмитреи Юрьевичи, а называя его сыном». Но посмотри в ту посланную мной грамоту, ведь в ней «не велю с ним ни пити, ни ести? Занеже сам себе от христианства отлучил... (пропуск в рукописи) своему брату старейшему великому князю Василию Васильевичу, а еще он же, своею волею, какую великую церковную тягость на себе положил и неблагословение всего великого Божиа священьства, да и грамоту на себе написал, что ему потом брату своему старей-шому великому князю и всему христьанству лиха никакого не хо-тети, ни починати; да то все изменил».
Евфимий писал митрополиту Ионе, что прежде князья приезжали в Новгород «и честь им въздавали по силе», а митрополиты таких грамот, как Иона «с тягостию», не присылали. Но ведь тогда и князья такого лиха не чинили, как Шемяка, возражал ему Иона. Князь Дмитрий ведь «княгиню свою, и дети, и весь свой кош оставя в вас в Великом Новегороде, да, от вас ходя в великое княжение, христианство губил». Митрополит писал, чтобы Ев-фимий с посадником, тысяцким и Великим Новгородом послали «с челобитьем и со всею управою» к Василию II, и обещал за них «печаловаться».
Как видим, «идеологическая атака» не удалась. Тогда Василий II решил покончить с соперником иным образом. В Новгород отправился посол — дьяк Василия Степан Бородатый с большой суммой денег и «лютым зельем». Ему удалось подкупить боярина Шемяки Ивана Котова, а тот, в свою очередь, подкупил повара, служившего Шемяке. И прозвище-то было у повара вполне подходящее — Поганка. И вот Поганка поднес князю яд «в куряти». Дмитрий болел 12 дней и 17 июля 1453 г. скончался.
23 июля, в понедельник, Василий II в Москве в церкви Бориса и Глеба, «что на рву», слушал вечерню, а 24 июля был день поминовения блаженных страстотерпцев князей Бориса и Глеба, которые стали жертвами убийц, подосланных братом («приятное» совпадение для Василия II и его бояр). Прямо в церковь ворвался гонец из Новгорода и сообщил великому князю о смерти Шемяки. Василий впал в неприличную радость. Гонец, а им оказался подьячий Василий Беда, был немедленно пожалован в дьяки. Позже дьяк Беда стал доверенным лицом Василия II и составителем его завещания.
Митрополит Иона, бывший соратник Шемяки, а теперь верой и правдой служивший Василию, запретил поминать отравленного князя. В ответ игумен Боровского монастыря Пафнутий самого Иону не велел именовать митрополитом.
Тогда Иона послал в Боровский монастырь митрополита и бояр с дружинниками, которые доставили Пафнутия в Москву. Там митрополит на игумена «страшную брань положил». Пафнутий же продолжал стоять на своем и очутился в железах в монастырской тюрьме. Однако эта расправа вызвала возмущение большой части духовенства. И, как сказано в летописи, «...митрополит смирился и сам пред Пафнотием повинился и мир дав ему и дарова его и отпусти его с миром о Христе Исусе. И Пафнотей до конца поминовал князя Дмитрея».