Церковь Духа Святого - Протопресвитер Николай Афанасьев

В тоталитарном государстве вообще не существует никаких границ владения личностью. Оно принципиально не допускает возможности, что право может ограничивать государство в пользу личности. Оно требует всего человека, претендуя на господство и над его внутренним миром. Право приобретает почти исключительно положительный характер, а потому перестает охранять личность от покушения на нее со стороны государства. Тоталитарному государству личность не только не нужна, но она ему в известной степени мешает, т. к. основные элементы личности не согласуемы с понятием тоталитарного государства. Здесь не имеет значения, является ли государство самоцелью, или оно признает, что цель, для которой служит государство, лежит вне его. В одном и другом случае оно стремится всецело овладеть своими членами. Оно охраняет интересы своих членов, но в пределах государственных интересов, которые доминируют над интересами отдельных ее членов, т. к. оно охраняет не личность, а коллектив. В силу этого тоталитарное государство может всецело жертвовать интересами своих членов, когда этого требуют его интересы.

Как ни глубоки различия между правовым и тоталитарным государством, они относятся только к области характера права и его роли в жизни государства. Переход от правового государства к тоталитарному в разных его видах не так труден, как принято думать, т. к. природа государства одна и та же. В тоталитарном государстве она выступает в обнаженном виде, тогда как в правовом она прикрыта правом. Поскольку ослабляется его действие и меняется характер права, постольку само правовое государство скользит в направлении к тоталитарному государству.

4. Церковь признает право в эмпирической жизни. Она признает его, как самый важный фактор общественно–государственной жизни, в которой Церковь пребывает. Она не может не быть заинтересованной в этой жизни, т. к. в ней живут и действуют ее члены. Она не может быть безразличной к ней, т. к. ее существование в ней тесно связано с основными принципами устройства общественно–государственной жизни, которую регулирует право. Охраняя личность, право гарантирует в известной степени жизнь и действие членов Церкви, как внутри государства, так и вне его, а тем самым оно гарантирует возможность ее свободного и независимого пребывания в нем. Положение Церкви в правовом государстве, а особенно в том, которое незаметно для себя вступает на путь тоталитаризма через покушение на внутреннюю жизнь своих членов, может быть временно тяжелее, чем в тоталитарном. Тем не менее, правовое государство при всех своих возможных искажениях не может отнять у Церкви возможность открытого существования, т. к. оно, оставаясь самим собою, не может окончательно отнять у своих членов их права свободы религиозной совести. Поэтому Церковь не только признает право в эмпирической жизни, но, не вмешиваясь в формы государственно–общественной жизни, стремится к тому, чтобы они покоились на основах подлинного права, выполняющего свою основную зад чу охраны личности.

Тоталитарное государство может признавать церковь и предоставлять ей возможность свободного действия в пределах, которые само государство определяет, но может отрицать ее существование или настолько ограничивать сферу ее деятельности, что фактическое существование Церкви становится почти или совсем нелегальным. Покровительство тоталитарного государства всегда требует некоторых жертв со стороны церкви, т. к. тоталитарное государство никогда ничем не жертвует в пользу своих членов или других организмов, существующих внутри его. Равновесие между церковью и тоталитарным государством может быть при известных условиях достигнуто, но оно будет неустойчивым, т. к. Церковь не может признавать тоталитарного государства, а последнее Церковь. Поэтому конечный конфликт между ними неизбежен, хотя может быть отсрочен на более или менее продолжительное время. Тоталитарное государство отрицает Церковь, так как оно не может допустить существование духовной области, которая сама по себе была бы автономна. Церковь не может признать тоталитарное государство, так как такое признание означало бы до некоторой степени отказ от самой себя, во всяком случае отказ от своей миссии в мире. Независимо от идеологии, которую исповедует тоталитарное государство, Церковь не может его признать, так как она не может согласиться на порабощение личности даже во имя самых высоких целей. В истории до сих пор ещ не существовало такого идеологического государства, которое бы не стремилось всецело овладеть личностью. Поэтому, если бы Церкви предоставлялся выбор между «лаическим», правовым государством и «христианским» тоталитарным государством, то Церковь должна была бы предпочесть первое.

5. Защищая право вне сферы своего существования и даже в нем нуждаясь, тем не менее внутри себя Церковь отрицает право [497]. Как ни высоко значение права в эмпирической жизни, оно является выражением этой жизни и, что еще существеннее, ее несовершенства. Право появилось в результате охлаждения любви между людьми. Если право охраняет личность, то в праве нет нужды, когда между личностями существуют любовные отношения. В эмпирической жизни в силу ее греховности большею частью нет любовных отношений, и сама личность в ней является несовершенной в своей невозрожденной природе. Отсюда необходимость охраны личности, как со стороны других личностей, так и со стороны общества и государства. В Церкви преодолевается несовершенство эмпирической жизни через ее возрождение: подзаконная, правовая жизнь становится благодатной. В благодатном порядке нет места для права, т. к. нет необходимости в охране личности. По своей природе благодать исключает право подобно тому, как благодать, преодолев ветхозаветный закон через восполнение, исключила его. Одна из величайших заслуг ап. Павла заключается в постановке в христианском сознании проблемы права и благодати. «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. И уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу по плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня. Не отвергаю благодати Божьей, а если законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал. 2,19–21). Смерть для ветхозаветного Закона есть вместе с тем смерть для права. В Церкви человек рождается для новой жизни, чтобы «жить для Бога», основа которой есть любовь, т. к. «Бог есть любовь» (I Ин. 4,8). Поэтому, по выражению Игнатия Богоносца, сама Церковь есть любовь (agaph). Церковь есть любовь, т. к. она создана через любовь Христа, возлюбившего и предавшего за нас душу Свою. «Любовь познали мы в том что Он положил за нас душу Свою и мы должны полагать души свои за братьев» (I Ин. 3,16). Пребывая в Боге, христиане пребывают в любви, образ которой является любовь Бога, Пославшего Своего Сына в мир. «Мы позвали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем». (1 Ин. 4,16). Пребывание в Церкви есть жизнь во Христе и жизнь Христа в пребывающем в Церкви. «И уже не я живу, а живет во мне Христос ( zw de ouketi egw, zh de en emoi Cristoj). Через жизнь человека во Христе он становится в Церкви личностью. Абсолютной личностью является Бог, т. к. только Он имеет в самом себе полноту жизни, а человек становится личностью через усыновление, которое в Духе дается в Церкви. «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы называться и быть детьми Божьими» (I Ин. 3,1). Пребывающий в любви, не может стремиться расширить свою личность за счет других личностей, т. к. в каждой живет Христос. Напротив, в силу совершенной любви он готов отказаться от самого себя в пользу других личностей вплоть до того, чтобы положить свою за братьев своих. «И мы должны полагать души свои за братьев», т. к. «сберегший душу свою потеряет ее и потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мт. 10,39). Жертвенная отдача себя ради Христа есть отказ от самых существенных прав личности в эмпирической жизни: охранение физического бытия является начальной и конечной, первой и последней, задачей права, которую право было бессильно осуществить в эмпирической жизни.

Отказ от права есть его преодоление, как несовершенного явления ради совершенного. И этот отказ от права в человеческих отношениях исповедывала первоначальная церковь. «Вы слышали, что сказано… А Я говорю вам…». То, что было сказано древним, был закон, совершенний не только для того времени, но совершенный в самом себе. Этот закон, как бы он ни был совершенен, преодолевается любовью, как проявлением свободной любви свободных сынов Божьих в Духе и через Духа. Любовь в новозаветных писаниях стоит всегда в связи с Духом. Она есть высший дар Духа, который «пребывает», «хотя пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание прекратится» (I Кор. 13,8). Это не был новый закон, основанный на новых принципах права, это была совершенная отмена права, т. к. то, что говорил Христос в Нагорной проповеди, не вмещается в право. Сошествие Духа на день IIятидесятницы знаменовало конец Закона. Новый Синай был Синаем не Закона, а Духа, с которым связана любовь. На место одного вступает другое в момент актуализации Церкви.