Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941) - Франсуа-Ксавье Нерар

ГЛАВА 15.

Какие «результаты»?

Когда газеты или официальные инстанции говорят о мерах, принятых после расследования сигналов, они используют слово «результат». То же слово часто употребляют авторы, завершая свои письма:

«Заканчивая свое сообщение я еще раз убедительно прошу выслать представителя из центра для выявление всех указанных мной ненормальностей и только тогда кончатся мои мучение и маринование меня и моей семьи. Собщите о результатах принятых вами мер»{852}.

Обратившимся к власти не терпится узнать, как «сработало» их письмо. Мы видели, что авторы, за немногим исключением, не были анонимными. Подавляющее большинство из них (девять из десяти) подписывали письма, и, более того, указывали свой адрес. Они надеялись таким способом быть в курсе расследования и его результатам. Речь идет не просто о нездоровом любопытстве. Внимание к последствиям сигнала — и с одной, и с другой стороны системы — вполне логично: информирование власти, каким бы оно ни было, имеет смысл, только если оно эффективно. Тот, кто пишет, должен заставить государственные структуры действовать: либо в свою пользу, либо против того, на кого жалуются. В этом, например, и состоит смысл рубрики «результаты» в правдинских «Листках РКИ». Какова же была эффективность аппарата по обработке обращений и в более общем плане — самих обращений? Какие меры принимались? Какие они имели последствия?

Увы, источники, которыми мы располагаем, не позволяют нам развернуто ответить на эти вопросы и в полной мере оценить объективные последствия доносительства. Первая трудность связана с материалами, хранящимися в архивах: лишь в небольшом числе случаев нам известны выводы расследования и принятые меры, если они были приняты. Но проблема коренится глубже. Уже в тридцатые годы сами работавшие с сигналами населения службы с трудом могли представить точный отчет о мерах, принятых по следам обращений. Свидетельство тому — следующее описание 1935 года, касающееся Наркомата земледелия:

«Зачисления дел в группу законченных произвольны и безответственны, во многих случаях совершенно неясно, почему и кем дело направлено в группу законченных, т. к. никаких заключений и пометок нет; в других случаях, хотя и есть пометка консультанта, что дело закончено (пометок Зав. Приемной, который собственно только и вправе направлять дела в архив, — на карточках нет), однако, не указана дата окончания дела и конечный результат, есть случаи, когда дело признается законченным только потому, что от учреждения, куда направлена жалоба, имеется сообщение о получении этим учреждением направленной из НКЗ жалобы.

Так, повыборочная проверка показала, что из 137 дел, числящихся законченным по Горьковскому краю, только на 12 карточках имеется виза консультантов и указан срок окончания дела, в 78 случаях все оформление законченности дела заключается в подчеркивании графы “окончено”, в 47 случаях даже и такой отметки нет и никому неизвестно, почему эти карточки и, следовательно, дела находяся в архиве. В части результатов оконченных дел, такая же безответственность и неразбериха. Так, по тем же 137 делам отметки “отказано” имеются на 13 карточках, отметки “удовлетворено” на 5, отметка “дано раз'яснение” на 29, на остальных же 90 карточках нет отметок и никто не знает, чем же расследование этих жалоб закончилось»{853}.

Это в еще большей мере делает уязвимыми выводы, которые мы здесь предлагаем. Чтобы сделать их, мы располагаем информацией двух типов: статистическими данными, представленными самими службами приема, и тем небольшим количеством конкретных фактов, которые можно установить по сохранившимся делам.

Отчеты, регулярно составлявшиеся бюро жалоб или многочисленными секретариатами, всегда подводят итоги расследования фактов, содержащихся в письмах граждан. Но эти данные крайне неточны. Подавляющее большинство писем распределено по самым общим, конкретно ничего не значащим категориям, и понять, какое же было принято решение чрезвычайно трудно. Поэтому большую часть этих статистических данных использовать нельзя. В более 85% случаев, зафиксированных чиновниками Горьковского областного бюро жалоб для отчета на IV партийной конференции 1933 года{854}, «меры» были «приняты», но в чем они состояли — неизвестно. Введение такой неопределенной категории как «даны указания» делает практически невозможным понять, судьбу 2968 писем из 3178 (почти 94%!). В остальном речь идет о конкретных санкциях в каждом отдельном случае: от простого предупреждения до передачи дела в суд. Этот анализ на основе статистических сведений, кроме того, неизбежно будет фрагментарным, поскольку у нас вообще нет данных за достаточно длительный отрезок времени.

Другой важнейший источник — это дела, которыми мы располагаем, и выводы, что имеются в некоторых из них. В этом случае сведения опять неполные и, главное, разнородные: их характер во многом зависит от архивного фонда. Областные архивы с этой точки зрения заслуживают гораздо больше доверия, чем центральные. Дела из «Крестьянской газеты» или Политического управления Красной армии относительно укомплектованы и часто содержат окончательное решение, другие совсем не так полны (например, дела из Центральной контрольной комиссии содержат множество документов, касающихся процесса расследования, но мало — отражающих конечный результат). Наконец, отсутствие доступа к архивам политической полиции особенно сильно сказывается на качестве обсуждения этой стороны вопроса. Практически невозможно отследить дело, когда решение принимается не тем органом, который проводит расследование. Так, например, передача дела в НКВД совершенно не обязательно автоматически означает, что подозреваемый был арестован, а его арест не всегда означает расстрел. То же относится к лицам, чьи дела были «переданы в суд», их участь как правило, неизвестна.

Диапазон решений, которые принимали расследующие органы, чьи архивы доступны, достаточно широк. Если письму дали ход, первая опасность, которая ему грозит, — это затеряться в процессе бюрократической процедуры. Мы видели: громоздкая «почтовая кадриль» в целом очень плохо контролировалась из центра, который многие свои полномочия делегировал на места, и это мешало эффективно отслеживать дела. Систему — часто и многие — обвиняли в том, что письма начинают теряться с того момента, как их регистрируют. Они исчезают и в процессе работы с ними: множество писем-напоминаний из центра остаются без ответа. Такая судьба постигла письмо украинца, написавшего 8 июля 1937 года Калинину о действиях председателя исполнительного комитета своего района. Письмо было передано в Центральный исполнительный комитет Украины 11 августа 1937 года. Напоминания были высланы 11 октября, 23 ноября и 7 декабря. Отчаявшись получить ответ, дело закрыли, хотя в нем не было ни одного документа обвиняющего или оправдывающего того, о ком шла речь{855}! С такими случаями особенно часто сталуиваешься в центральных архивах. Отсутствие дополнительных данных не позволяет сказать, почему хоронили заявления: от того ли, что административные структуры, занимавшиеся приемом, плохо работали из-за перегруженности, или письмо было просто потеряно, или же мы имеем дело с доказательством того, что местная власть определенно хотела, чтобы дело было забыто.

Решения нет: поражение писавшего

Значительная часть дел сдается в архив после расследования, т. е. конкретных последствий обращение к власти не имеет. Причин может быть множество: обвинения сочтены не соответствующими действительности или недостаточными, просьба о восстановлении или помощи — необоснованной.

Наиболее распространенный случай: расследование дало отрицательный результат. Формулировка носит ритуальный характер: «факты не подтвердились». Документы, на которых основывается решение сдать дело в архив, редко выходят за пределы области: поэтому часто очень трудно узнать, стоит ли за ним тщательная проверка. В некоторых случаях, конечно же, мы располагаем длинным подробным отчетом о проведенном расследовании{856}. Но часто приходится удовлетворяться краткой стандартной формулой: «Бондарский райзо сообщает, что <…> пьянка так и другие факты указаные в заметке при расследовании не подтвердилось»{857}. Шейла Фитцпатрик основывается на статистике, опубликованной в «Крестьянской газете» в июле 1935 года. Из 764 поступивших писем, 110 сигналов оказались необоснованными (т. е. чуть меньше 15%){858}. Подобная средняя цифра представляется нам вполне допустимой. Но показатели очень сильно колеблются в зависимости от момента и инстанции, в которую попадают: в тех случаях, когда мы располагаем точными данными, необоснованные сообщения могут составлять до 23% общего числа жалоб, обработанных Горьковским областным бюро с июня по октябрь 1935 года{859}. Несмотря на публикацию материалов без предварительной проверки, как раз в печати процент таких случаев, по-видимому, самый низкий. Из первых 235 статей{860} в «Листках» «Правды», только о 5,5% из них говорится как о содержащих неточную информацию, то же относится к 1,5% из 268 газетных материалов, с которыми работала Горьковская городская РКИ в первом полугодии 1933 года{861}.