Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря - Серафим (Чичагов)

Настоящая беседа моя со старцем внушила мне, между прочим, мысль на другой день исповедаться у него; я сообщила об этом желании о. Дамаскину. Но он сказал, что это желание решительно неудобоисполнимо. Несмотря на то, я всю ночь продумала и просила Бога о том, чтобы Он удостоил меня, грешную, исповедаться у святого старца Серафима. Утром опять я отправилась к нему, и когда слуга мой отворил дверь в сени его кельи, я увидела старца опять подле его гроба. Он ввел меня в келью, приказал перекреститься и трижды дал пить мне св. воды, сам поднося ее к губам моим; потом попросил мой платок. Я подала ему конец шали, которая была на мне, и он насыпал туда пригоршню сухарей, говоря: "Вот, матушка, не хлопочите: это на раздачу, раздавайте усердствующим". Я тотчас вспомнила о вчерашнем своем поступке с тремя частицами просфоры, данными мне старцем, и изумилась его чудной прозорливости. После того с благоговением и страхом, чтобы не оскорбить праведного старца, осмелилась я объявить ему о своем желании исповедоваться у него, говоря: "Святый отец! Позвольте мне сказать вам одно слово". Он отвечал: "Извольте, матушка", потом вдруг, к невыразимому удивлению и ужасу моему, а вместе с тем и радости, взял меня за обе руки и начал читать молитву: "Боже, ослаби, остави, прости ми согрешения моя, елика ти согреших" и т. д. Я повторила за ним эту молитву, громко рыдая, потом упала на колени, и он стал также на колени подле меня, и во все время чтения этой молитвы он держал мои руки. После отпуска, какой обыкновенно делается после исповеди, дал мне приложиться к медному кресту своему и, взяв мою правую руку, сказал: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Св. Духа буди с вами во всю жизнь вашу, во время кончины и после успения вашего". Я была вне себя от радости и целовала его руки.

После того, благословив меня в обратный путь, он сказал: "Господь вам поможет". И действительно, святыми его молитвами Господь дал мне благополучно доехать домой, тогда как кругом меня повсеместно свирепствовала сильнейшая холера.

Еще должна я сказать об одном событии, как Господь Бог услышал молитву праведного старца Серафима. У одной женщины было много детей, но все они умирали на первом году своего возраста. Бедная мать просила меня убедительно взять ее, с последней новорожденной дочерью, вместе с собой в Саровскую пустынь. Я обещала исполнить ее просьбу и в первую свою поездку в Саров взяла их с собой. Когда мать принесла девочку к о. Серафиму и стала просить его помолиться о ней, говоря, что все дети ее умирают, не дожив до года, он положил свою руку на голову дитяти и сказал: "Утешайтесь ею". Действительно, за молитвы праведника девочка эта осталась жива, а после нее рождавшиеся у этой женщины дети опять умирали».

Игумен Николо-Барковской пустыни Георгий, бывший гостинник Саровский Гурий, сообщил много случаев из жизни о. Серафима и из своих бесед (тетрадь № 2). Так, он пишет, что «старец, говоря об имуществе Саровской пустыни, сказал: "Леса, земля и прочие имущества — это вечное достояние обители; я, убогий Серафим, бдел две недели, просил Матерь Божию, чтобы Она Своею милостию усвоила все имущество на вечные времена обители, и Матерь Божия не оставила меня убогого и благословила мне открыть, что Ей угодно, чтобы все имущество обители этой вечно неотъемлемо осталось за нею, до скончания века!"

Многие являлись к о. Серафиму, — говорит игумен Георгий, — просить благословение удалиться для спасения души на Афон, но старец никому благословения не давал, говоря, что там очень трудно, невыносимо скучно. Спасаться, по его мнению, всего удобнее в Православной России. "Если мы здесь плачем, — говорил о. Серафим, — то туда идти — для стократного плача, а если мы здесь не плачем, то и думать нечего о св. обители". Другие приходили к старцу просить благословения быть юродивыми, на что не только он не давал совета, но и с негодованием говорил: "Кто берет путь юродства на себя, без особого звания Божия, все в прелесть впадают; из юродивых едва ли один отыщется, чтобы не в прелести находился, и погибали или вспять возвращались. Старцы наши никому юродствовать не позволяли; при мне только один обнаружил юродство, запел в церкви кошачьим голосом, старец же Пахомий в ту же минуту приказал юродивого вывести из церкви и проводить за монастырские ворота. Три пути, на которые не должно выходить без особого звания: путь затворничества, юродства и путь настоятельства"».

Одному из Саровских иноков о. Серафим открыл великую тайну, как он сподобился быть восхищенным в небесные обители (Жизнь и подвиги о. Серафима. СПб., изд. 1849-1856 гг.). Когда другой узнал это, то тоже пожелал выслушать старца и пришел к нему. Но только он хотел открыть уста, как старец загородил их своей рукой и сказал: «Огради себя молчанием». Тут же он начал рассказывать перед ним историю пророков, апостолов, св. отцов и мучеников, со свойственной ему простотой. Он описывал их подвиги и страдания, твердую веру и пламенную любовь к Спасителю, по стезям Которого они неуклонно шли, неся каждый крест свой для получения спасения; вспоминал и разные их чудотворения, которые они производили благодатию Божией, к славе Господа. Описывал также многих подвижников, в иночестве прославившихся своими подвигами в терпении и непрестанном бдении. Он говорил, что все святые, которых прославляет Церковь Христова, оставили нам, по своем успении, жизнь свою, как пример для подражания; но исполнением в точности, от всей души, заповедей Христовых достигли совершенства и спасения, обрели благодать и сподобились разнообразных даров Духа Святого. Исполнение же заповедей Христовых для каждого христианина есть бремя легкое, как сказал Сам Спаситель наш, только нужно всегда иметь их в памяти; а для этого всегда нужно иметь в уме и на устах молитву Иисусову, а пред очами представлять жизнь и страдания Господа нашего Иисуса Христа, Который из любви к роду человеческому пострадал до смерти крестныя. В то же время нужно очищать совесть исповеданием грехов своих и приобщением Пречистых Тайн Тела и Крови Христовой.

«Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!» — сказал о. Серафим иноку и тут же начал объяснять, что значит стяжание мирного духа. Это значит привести себя в такое состояние, чтобы дух наш ничем не возмущался. Надобно быть подобно мертвому или совершенно глухому или слепому при всех скорбях, клеветах, поношениях и гонениях, которые неминуемо приходят ко всем, желающим идти по спасительным стезям Христовым. Ибо многими скорбями подобает нам внити в Царство Небесное. Так спаслись все праведники и наследовали Царство Небесное; а перед ним вся слава мира сего как ничто; все наслаждения мирские и тени не имеют того, что уготовано любящим Бога в небесных обителях; там вечная радость и торжество. Для того чтобы дать духу нашему свободу возноситься туда и питаться от сладчайшей беседы с Господом, нужно смирять себя непрестанным бдением, молитвой и памятованием Господа.

«Вот я, убогий Серафим, — сказал старец, — для сего прохожу Евангелие ежедневно: в понедельник читаю от Матфея, от начала до конца, во вторник от Марка, в среду от Луки, в четверг от Иоанна; в последние же дни разделяю Деяния и Послания Апостольские, и ни одного дня не пропускаю, чтобы не прочитать Евангелия и Апостола дневного и Святому. Через это не только душа моя, но и самое тело услаждается и оживотворяется, оттого что я беседую с Господом, содержу в памяти моей жизнь и страдание Его, и день и ночь славословлю, хвалю и благодарю Искупителя моего за все Его милости, изливаемые к роду человеческому и ко мне недостойному».

Вслед за этим в неизобразимой радости он произнес: «Вот, я тебе скажу об убогом Серафиме! Я усладился словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: в дому Отца Моего обители мнози суть (то есть для тех, которые служат Ему и прославляют Его святое Имя). На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возжелал видеть оные небесные обители и молил Господа моего Иисуса Христа, чтобы Он показал мне эти обители; и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости, Он исполнил мое желание и прошение: вот я и был восхищен в эти небесные обители; только не знаю, с телом или кроме тела, Бог весть, это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я там вкушал, сказать тебе невозможно». И с этими словами о. Серафим замолчал... Он поник головою, гладя тихонько рукою против сердца, лицо его стало постепенно меняться и наконец до того просветилось, что невозможно было смотреть на него. Во время таинственного своего молчания он как будто созерцал что-то с умилением. Потом о. Серафим снова заговорил:

«Ах, если бы ты знал, — сказал старец иноку, — какая сладость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келья наша (при этом он показал на свою келью) была полна червей и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости, какую уготовал Бог любящим Его. Там нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания; там сладость и радость неизглаголанные; там праведники просветятся, как солнце. Но если той небесной славы и радости не мог изъяснить и сам св. Апостол Павел (2 Кор. 12, 2-4), то какой же другой язык человеческий может изъяснить красоту горного селения, в котором водворятся души праведных?!»