Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Кому-то, может быть, и покажется такая идея зримым проявлением коварства и отсутствия каких-либо принципов в международных делах. Мне же эта идея представляется выражением подлинного реализма и четкого прагматичного подхода к проблемам, связанным с международными отношениями вообще и конфликтами в особенности. Об этом в открытую руководители капиталистических стран предпочитали не говорить. Но действовали же они в полном соответствии с высказанной Сталиным линией поведения.

Как видим, еще в середине 20-х годов у Сталина сформировались ясные и четкие взгляды, которые затем нашли свое воплощение в его политическом курсе накануне второй мировой войны. Иными словами, сталинская внешнеполитическая концепция зарождалась и принимала вполне законченный вид как концепция активной, наступательной внешней политики, а не политики, шаги которой будут определять другие, тогда гораздо более мощные державы. Эта концепция, таким образом, была ориентирована не только на какой-то ограниченный отрезок времени, а на широкую историческую перспективу. И это придавало ей динамичность, столь необходимую для внешней политики государства, которому предстояло утвердить свое законное место в мире. Речь шла не о том, чтобы стать гегемоном в мировых отношениях, что было исключено самой международной обстановкой той поры. Цель заключалась в другом — стать полноправным членом в клубе великих держав. И в этом стремлении едва ли даже самый предвзятый человек способен узреть агрессивные и экспансионистские поползновения.

Суммируя, хочется оттенить следующую мысль: разработка Сталиным собственной внешнеполитической концепции, несомненно, служит доказательством того, что он являл собой тип незаурядного политического мыслителя не только в сфере социально-политических вопросов, но и в такой области, как международные отношения и внешняя политика. Его внешнеполитическая концепция не всегда отличалась стройностью и отсутствием в ней внутренних противоречий. Однако по своей направленности и своему духу она в полной мере отвечала потребностям той эпохи и — а это самое главное — национально-государственным интересам Советской России, которой предстояло еще доказать свое право на существование в сложном, противоречивом и взрывоопасном мире. Эта концепция явилась не плодом каких-то специальных теоретических изысканий, а итогом длительной внутренней борьбы с оппонентами из лагеря оппозиции. Что, естественно, не могло не наложить на нее своеобразного отпечатка.

Общая оценка политической деятельности Сталина, равно как и понимание сущности и наиболее важных особенностей его внешнеполитического курса в предвоенный, военный и послевоенный периоды, — все это в полной мере должно рассматриваться с учетом его внешнеполитической концепции в целом. Многие мысли и идеи, сформулированные в 20-е годы, легли в основу последующей практики советской внешней политики. Взгляд в прошлое, не затуманенный тенденциозностью, помогает понять и будущую политику Сталина, нацеленную на возвышение роли нашей страны в мировых делах.

2. Сталин устанавливает контроль над Коминтерном

В характере самой большевистской власти была имманентно заложена такая ее особенность, как всеобъемлющий контроль над всеми основными сферами жизни общества и государства. Естественно, что сюда входила и такая область, как деятельность Коммунистического интернационала, хотя по логике вещей и всем формальным критериям Коминтерн должен был являться вполне самостоятельной и независимой международной структурой. Задуманный как орудие осуществления идеи мировой пролетарской революции, он объединял в своих рядах коммунистические партии Запада и Востока, являвшиеся самостоятельными субъектами мирового революционного процесса. Однако все это касалось скорее теории, чем реальной практики. В действительности с самого начала Коминтерн был превращен, если не в придаток большевистской партии, то в инструмент реализации международных целей Советской власти.

Было бы неверным полагать, что такое положение стало результатом целенаправленной политики Сталина. Фундаментальные ее основы были заложены еще при жизни Ленина. Сталину принадлежит пальма первенства в том, что он такую систему довел до своего рода совершенства. Иными словами, сделал Коминтерн, а частично и входящие в нее партии, орудием реализации целей своей международной политики. Надо сказать, что такая трактовка роли и значения Коминтерна при Сталине отнюдь не равнозначна утверждению, будто во всем и по всем параметрам Коминтерн и входящие в него партии выступали как слепые и всегда послушные орудия его власти. Были здесь и трения, были здесь и серьезные проблемы и споры, прежде чем Сталину удалось установить свой контроль над Коминтерном.

Важной особенностью процесса «подминания» Коминтерна под власть Сталина являлось то, что сам этот процесс органически был связан с ходом и развитием внутрипартийной борьбы в коммунистической партии Советской России. С 1919 года, со времени основания Коминтерна, во главе его стоял Зиновьев. К середине 20-х годов, когда внутрипартийная борьба приняла особенно ожесточенные формы и по существу всеобъемлющий характер, Зиновьев стал считать себя чуть ли не вождем мирового революционного движения и крупнейшим теоретиком большевизма. В реальности, конечно, его подлинный вес и значение были абсолютно неадекватны его собственным представлениям о себе. Сталину предстояло, в числе прочих задач, не только развенчать авторитет Зиновьева в международном коммунистическом движении, но и в напряженной борьбе доказать несостоятельность политической линии, проводимой Зиновьевым в делах Коминтерна. Последний ревниво относился к тому, что генсек, начиная с 1923–1924 гг., стал проявлять самый пристальный интерес к вопросам Коминтерна. Зиновьев считал, что Сталин, не имея на то никаких оснований (ни в плане знания теории, ни в плане практического опыта в международных делах) вторгается в его вотчину. Однако по мере того, как генсек упрочивал свои позиции в высших эшелонах большевистской партии, у него появлялись вполне реальные шансы выступить в качестве активной — и отнюдь не второстепенной — фигуры на арене деятельности Коминтерна. Первые такие попытки относятся к периоду подготовки революции в Германии в 1923 году, оказавшейся на практике всего лишь политическим выкидышем.

Поражение германской революции и ряда выступлений в других странах не могло самым отрицательным образом не отразиться на репутации Зиновьева и тех, кто считал себя крупными специалистами по организации революционных выступлений (Радек и др.). Сталин умело использовал эти обстоятельства. В июле 1924 года он был избран членом Исполкома и Президиума Исполкома Коминтерна[283] (В скобках отмечу, что некоторое недоумение вызывает тот факт, что в биографии Сталина, написанной его секретарем И. Товстухой и опубликованной к 10-летию Октябрьской революции, это избрание автор относит к 1925 году. Хотя текст биографической справки был просмотрен самим генсеком[284]).

Пятый конгресс Коминтерна, состоявшийся в 1924 году, провозгласил курс на большевизацию коммунистических партий. Я не стану в деталях освещать смысл и цели этой кампании, поскольку из самой постановки вопроса вытекает и его истолкование. Скажу лишь, что Сталин был если не инициатором, то активным проводником процесса перестройки всей структуры и деятельности зарубежных компартий на манер российской партии. Цели при этом были очевидны, хотя и прикрывались благородными мотивами повышения революционного уровня компартий и обогащения их опытом РКП(б). Стоит упомянуть, что Сталин в тот период достаточно реалистично и даже, можно сказать, с долей либерализма характеризовал смысл большевизации. В частности, он подчеркивал: «Некоторые товарищи думают, что укрепить партию и большевизировать её — это значит вышибить из партии всех инакомыслящих. Это, конечно, неверно… Я решительно против вышибательской политики в отношении всех инакомыслящих товарищей. Я против такой политики не потому, что жалею инакомыслящих, а потому, что такая политика родит в партии режим запугивания, режим застращивания, режим, убивающий дух самокритики и инициативы. Нехорошо, если вождей партии боятся, но не уважают. Вожди партии могут быть действительными вождями лишь в том случае, если их не только боятся (выделено мной — Н.К.), но и уважают в партии, признают их авторитет. Создать таких вождей трудно, это дело длительное и нелёгкое, но абсолютно необходимое, ибо без этого условия партия не может быть названа настоящей большевистской партией, а дисциплина партии не может быть сознательной дисциплиной»[285].

Приведенное высказывание весьма примечательно для понимания Сталина и всей его политической философии. Еще не будучи общепризнанным вождем, еще находясь на начальной стадии борьбы за то, чтобы стать таким вождем, Сталин в качестве органического элемента власти вождя выделяет то, что вождя нужно бояться, испытывать к нему не только уважение, но и определенное чувство страха. Что же, весьма красноречивое понимание роли вождя! Сталин говорил это, когда его еще не боялись, когда он не внушал своим оппонентам чувства страха. До наступления таких времен было еще сравнительно далеко. Но очень показательно, что подобная интерпретация роли вождя вполне логически укладывалась во всю систему сталинского политического мышления. В последующем она разовьется и примет такие формы и такие масштабы, которые позволили многим не только его противникам, но и вполне объективным наблюдателям характеризовать систему власти Сталина как личную диктатуру. В дальнейшем мне еще не раз придется касаться данного сюжета. Здесь же я считаю уместным обратить внимание читателя на истоки, так сказать, зародыши системы власти, получившей впоследствии название сталинизма. При этом, мне представляется, в интерпретации сталинизма как системы власти акцент на личную диктатуру далеко не является универсальным, поэтому многое невозможно объяснить, руководствуясь лишь данным критерием.