Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вишня будет принадлежать тому, кто выиграет хотя бы два раза из трех, — шутили они.
Быстро темнело, и девушки перешли поближе к галерее. Дамы, подняв занавеси, внимательно следили за игрой, каждая молилась втайне, чтобы победа досталась ее госпоже.
Случилось так, что именно в тот вечер к То-дзидзю зашел Куродо-но Сёсё. Не застав юношу, который уехал со старшими братьями, и заметив, что в доме безлюдно и тихо, он украдкой приблизился к открытой двери галереи и заглянул внутрь. Сердце его радостно забилось. «Какая удача! Мне повезло не меньше, чем человеку, сподобившемуся присутствовать при явлении Будды», — подумал он. Поразительное легкомыслие!
Вечерний туман скрывал очертания предметов, но внимательный взгляд Куродо-но сёсё без труда отыскал ту, к которой стремилось его сердце. Облаченная в платье цвета «вишня» девушка была так хороша, что и в самом деле могла послужить напоминанием об упавших с веток цветах… (383). Но, увы, она была предназначена другому…
Рядом сидели молодые прислужницы, казавшиеся особенно привлекательными в лучах вечернего солнца.
Выиграла младшая сестра, сидевшая справа.
— Отчего же вы не приветствуете победительницу корейской здравицей?[141] — воскликнул кто-то из дам.
— Это дерево давно склонялось к правой стороне, не зря оно выросло так близко от западных покоев, — говорили прислужницы младшей сестры, радуясь за свою госпожу.
— А его предназначили левой, вот и стало оно предметом раздоров.
— Так, именно с этого все и началось…
Куродо-но сёсё, не совсем понимая, что происходит, с любопытством прислушивался. Ему очень хотелось вставить словечко, но он не смел, дамы ведь и представить себе не могли, что кто-то их видит. Он ушел, но снова и снова приходил в дом Найси-но ками, надеясь, что когда-нибудь…
Девушки весь день проспорили, кому принадлежит вишня, а вечером налетел неистовый порыв ветра, и цветы, взметнувшись, упали на землю. Проигравшая сестра сказала:
— Из-за вишни прекраснойПри каждом порыве ветраОт страха дрожу,Хоть и знаю — не для меняРаскрывает она цветы…
Дама по прозванию Сайсё, желая утешить ее, сложила:
— Раскрывшись едва,Цветы осыпаются с веток.И стоит ли, право,Вздыхать потому лишь, что имиВладеет кто-то другой?
А вот что сказала сестра-победительница:
— Так бывает всегда:Дует ветер — цветы опадают.Но не может никтоРавнодушно смотреть, как они,Опасть не успев, исчезают.
Ее дама по прозванию госпожа Таю тут же добавила:
— Словно все понимая,В воду у левого берегаУпали цветы.Пусть же волны легкую пену (384)Поскорее к нам принесут!
Девочки-служанки из свиты младшей сестры спустились в сад и, собрав облетевшие лепестки, поднесли их госпоже:
— С далеких небесПрилетев, ветер повсюдуРазбросал лепестки.Но мы бережно их соберем,Они ведь наши по праву…
А Нарэки, девочка, прислуживающая старшей сестре, ответила:
— Как ни хочется намУдержать на ветках цветыНежно-прелестные,Где отыскать рукава,Способные небо прикрыть? (148).
— Не слишком-то вы щедры, — язвительно добавила она. Так дни и луны сменяли друг друга, а все оставалось по-прежнему, и Найси-но ками пребывала в постоянной тревоге за судьбу своих дочерей.
От государя Рэйдзэй каждый день приходили письма. А вот что написала как-то нёго Кокидэн:
«Обидно, что Вы словно забыли о нашем родстве. Государь часто изволит сердиться, полагая, что именно из-за меня Вы отклоняете его предложение… Может быть, он шутит, но мне все равно неприятно. Решайтесь, прошу Вас…»
«Должно быть, это судьба, — подумала Найси-но ками. — Если бы нёго так не настаивала…»
Все самое главное было подготовлено заранее, оставалось позаботиться лишь о нарядах для прислужниц и прочих мелочах. Узнав об этих приготовлениях, Куродо-но сёсё в отчаянии бросился к матери, и, встревоженная, она написала Найси-но ками письмо следующего содержания:
«„Когда б душа моя не блуждала во мраке“ (3), я не осмелилась бы обратиться к Вам со столь щекотливой просьбой. О, я знаю, что и Вам не чужды материнские чувства, так постарайтесь же понять меня и будьте снисходительны…»
«Ах, как тягостно!» — вздохнула Найси-но ками, прочитав это послание, возбудившее в сердце ее невольную жалость.
«Поверьте, я сама оказалась в затруднительном положении, — ответила она. — Государь продолжает настаивать, и я не знаю… Если у Вашего сына действительно твердое намерение, он должен набраться терпения, и тогда по прошествии некоторого времени я смогу утешить его. Думаю, что так будет лучше, до и молва отнесется к нам более благосклонно…»
Было ясно, что она решила отдать Куродо-но сёсё младшую дочь вскоре после того, как старшая будет представлена ко двору государя Рэйдзэй.
Устраивать одновременно судьбу обеих дочерей было не совсем удобно, люди непременно обвинили бы ее в непомерном честолюбии. К тому же пока Куродо-но сёсё не повысили в ранге… Однако юноша и помыслить не мог о другой. С тех пор как он увидел девушку, ее образ неотступно преследовал его, он только и мечтал о том, что когда-нибудь счастливый случай… Но вот надежды его рухнули, и Куродо-но сёсё пришел в совершенное отчаяние. Желая хотя бы поделиться с кем-нибудь своим горем, он по обыкновению отправился к То-дзидзю.
Когда он вошел, тот как раз читал письмо, полученное от Дзидзю Четвертого ранга, и, завидя гостя, попытался его спрятать. Однако, сразу же догадавшись, от кого оно, Куродо-но сёсё выхватил листок бумаги у него из рук. Понимая, что сопротивление лишь усилит подозрения друга, То-дзидзю не стал мешать ему, тем более что ничего особенного в письме не было — так, неясные намеки и сетования на печальный мир…
«Луны и дниБезучастной текут чередою.Счет им ведя,Не заметил, как подошлаИ эта весна к концу…»
«Даже изливая обиды, он не теряет самообладания, — подумал Куродо-но сёсё, — а моя неумеренная пылкость, очевидно, не вызывает ничего, кроме насмешек. Я, наверное, наскучил всем своими жалобами…» Ему стало так больно, что он не мог выговорить ни слова.
Скоро он перешел в покои дамы по прозванию госпожа Тюдзё, которая всегда принимала в нем участие, и долго сидел там, молча вздыхая. Да и что толку было жаловаться?
То-дзидзю: «Надо ответить на письмо», — сказав, ушел в покои матери, и Куродо-но сёсё впал в совершенное уныние. Одна лишь дума владела его юной душой. Он был в таком отчаянии, что госпожа Тюдзё совсем растерялась. Обычные шутки не шли ей на ум, и она лишь молча смотрела на него.
Поведав ей о том вечере, когда ему удалось подглядеть девушек за игрой в «го», Куродо-но сёсё сказал:
— Когда б я мог снова увидеть этот сон! Для чего мне жить теперь? Вот и с вами сколько раз еще придется беседовать? Увы, не зря говорят: «И печали могут быть любезны сердцу…»
Госпоже Тюдзё было жаль юношу, но могла ли она ему помочь? Возможность получить утешение, на которое намекала Найси-но ками, судя по всему, его вовсе не радовала. Должно быть, увидев в тот вечер старшую сестру, он навсегда отдал ей свое сердце. И неудивительно — она была так хороша…
— Надеюсь, что госпожа не узнает о вашем поступке, — сказала Тюдзё, решив, что и ей пора зажигать наступательные огни. — Иначе она принуждена будет переменить свое отношение к вам. Откровенно говоря, и я не могу больше сочувствовать вам так, как сочувствовала прежде. Позволить себе такую дерзость! Да с вас просто глаз нельзя спускать…
— Ах, не все ль теперь равно? Я знаю, что это конец, и меня больше ничто не пугает. Обидно только, что она проиграла тогда в «го». Вот если бы вы тихонько провели меня… Я глазами показывал бы ей, куда ставить, и она непременно выиграла бы…
— Когда человекСтоль ничтожен, ему не пристало,Обо всем забывая,Упорно стремиться к победеИ поражений бояться, —
говорит он, а Тюдзё, улыбнувшись, отвечает:
— Речи твоиНеразумны. Всегда побеждаетТот, кто сильнее.Вправе ли мы полагатьсяЛишь на желанья свои?
Как видно, она и в самом деле больше не испытывала к нему сочувствия…
— Сжалься, прошу,Руку помощи мне протяниЕще только раз.Ведь и в жизни своей, и в смертиЯ привык от тебя зависеть…
То плача, то смеясь, они проговорили всю ночь до рассвета.
Следующий день был Первым днем Четвертой луны, и единоутробные братья Куродо-но сёсё поспешили во Дворец. Сам же он целый день просидел дома, погруженный в унылую задумчивость. У его матери глаза были полны слез.
