Кораблики, или Помоги мне в пути - Владислав Крапивин

— Видишь, я не опоздал.

— Ну и хорошо… Обед на кухне, Эдда Андриановна покажет.

— Пит, ну не злись…

— Я не злюсь, — объяснил я искренне. — Только… не знаю. Все как-то не так.

— Пит, я завтра никуда не пойду. Тут я слегка повеселел.

На следующий день мы опять навестили отца Венедикта, Сивку и Зайчонка. Они приводили в порядок квартиру: двигали мебель и вешали шторы. Мы взялись помогать.

Отец Венедикт был в необычном костюме: в башмаках с крагами, темно-синих брюках и такой же, военного фасона, куртке с голубым бархатным крестом над левым карманом. Увидев, как мы изумились, объяснил:

— Старая форма. Когда-то был я капелланом в бригаде береговой охраны. Вот, вспомнил прежние годы на старости лет.

Мы заверили экс-капеллана, что нет у него никакой старости, а есть самый цветущий бодрый возраст…

О «Розалине» мы, как по уговору, не беседовали.

После обеда я и мальчишки поехали на «Остров Белоснежки» — это такой парк аттракционов со стереоэффектами: идешь по аллеям и видишь, как вокруг меняются пейзажи разных стран и планет…

Потом проводили Сивку и Зайчонка к отцу Венедикту. И почувствовали, что ужасно устали.

— Пит, ловим фаэтон и домой! Ага?

«Домой, — подумал я. — Быстро привыкли мы к старой комнате в Усадебном переулке. Будто и правда дом родной». В машине я бодро сказал:

— Петушок, надо решать. Будем по-прежнему жить у Эдды или снимем более комфортабельное жилье. А?

— Зачем комфортабельное… — откликнулся он рассеянно. — И так хорошо…

Эта рассеянность опять царапнула меня тревогой.

— Петь, давай-ка не отрешайся от житейских забот. Надо, кстати, и о школе думать. Сентябрь на носу.

Петька молчал.

Я сказал уже с явным беспокойством:

— Неподалеку есть частный лицей. В государственную гимназию могут не взять, ты не гражданин здешней Республики… Ну, что ты молчишь?

— Пит… я не молчу. Я сказать хочу… Пит, не надо сейчас мне в школу.

— Почему?

— Я поплыву с ребятами. На «Розалине»…

Я как будто заранее чуял что-то подобное. Даже не удивился. Только опять навалилось ощущение потери.

Я молчал. А неторопливый фаэтон покачивал нас на рессорах.

Я понимал, что отговаривать и спорить нет смысла. Не поможет. И только спросил с горькой досадой:

— Что же ты раньше-то не сказал?

— Раньше… я и сам не думал. А тут узнал, сколько там наших. Они хотят, чтобы и я…

— Они хотят… И ты хочешь, да? Он кивнул.

— Обо мне ты, конечно, не подумал.

— Пит, я подумал… Но я ведь вернусь. Через полгода. А там я… ну надо мне обязательно. Ребята к моим песням привыкли, и я должен… пока голос еще не начал ломаться… И вообще…

— Что «вообще»?

— Дело не в том, что я хочу, а в том, что… так надо. Понимаешь, когда я тот кораблик в подвале ставил, я же обет дал. Что не уйду с пути. А теперь получается, будто сбежал.

— Да почему ты решил, что плавание «Розалины» — твой путь?

— Потому что там ребята… Получается, что я их спас, а сам в это не верю и боюсь. Ну и вообще… Тут много всего. Обет…

«Ты ведь тоже ставил кораблик, — сказал я себе. — А где твой путь? Ты прошел его до конца? Говоришь, Конус погиб! Но ведь Юджин старается что-то спасти, бьется. И другие…»

Но не мог я думать о Конусе. Я думал о Петьке. Думал с безнадежным чувством близкого прощания.

Петька будто прочитал, что я думаю:

— Пит, тебе нельзя всего себя… на меня расходовать. Я же все равно скоро вырасту. А ты… что?

— А я состарюсь и, слава Богу, помру.

— Я серьезно. Тебе надо вместе с Юджином. Это же твое главное дело.

— Как-нибудь разберусь… Какое мое главное дело. А что я еще мог сказать?

Несколько раз мелькала мысль: напроситься на «Розалину». В роли воспитателя или еще кого-нибудь. И не хлопоты меня останавливали, а ясное понимание: Петьке это будет не по душе. Так не по душе, что можем рассориться накрепко.

Если трезво подумать, ничего страшного не случилось. Полгода — невелик срок. Поработаю в самом деле с Юджином, потом Петька вернется, и мы будем жить-поживать вместе.

Но я понимал, что спокойной жизни не будет. И дело даже не в том, что Петька вернется еще более выросшим и отчужденным. Просто я чувствовал, что в прощании нашем есть какая-то роковая предопределенность. Будто оно — навсегда.

Чего я боялся? Полоза нет, не грозит он больше ни мне, ни Петьке. Безопасность плавания теперь обеспечена стократно. Это даже хорошо, что Петька повидает мир. И что у него такое вот понимание долга…

Но мысли были здравые, а чувства — наоборот… Не было у меня никакой прочности в будущем. Словно я сошел на случайном полустанке, а поезд укатил, не дождавшись меня. И будут ли еще поезда, не знает никто. Что делать? Жить здесь? Или идти по шпалам? А куда?

Город-полустанок, планета-полустанок, жизнь-полустанок…

Но последние два дня до отплытия мы с Петькой провели нормально. По-дружески. Разговаривали о том, как он вернется и станем опять жить вместе. Обсуждали маршрут предстоящего путешествия: какие города и острова Петька повидает.

Он даже взял у Эдды Андриановны обшарпанную гитару и спел мне пару песен — из тех, что выучил на Пристанях. Ничего, славные были песни. Одна — о незнакомой планете, которая снится мальчишке, другая — о грустном пирате: у него потерялся щенок, и стало не до сокровищ и абордажей… Вот такие были песни, без всякого блатного и уголовного оттенка. Витька Чиж сочинил…

Двадцать пятого августа был прохладный и облачный день, похожий на вечер. С утра в Корабельную-Детскую церковь потянулись вереницы мальчишек и девочек с деревянными и бумажными корабликами в руках. На каждом горела капля-фонарик. Этакий электрический светлячок (они продавались за копейки в любой лавочке).

Ребят в церкви встречали молодой отец Федор и отец Венедикт, который опять был назначен настоятелем этого храма.

Ребята не ставили кораблики на полки: такое количество там все равно не уместилось бы. Они сразу опускали свои суденышки в бегущий по желобу ручей. И те, светясь огоньками, уплывали по Тополинке в море…

Шествие это было долгим и растянулось до вечера. Я, Петька, Сивка и Зайчик смотрели на него со стороны. Петька сказал, что свой (то есть наш) кораблик он поставил уже давно. А Сивке и Гошке это было ни к чему, они ведь не уплывали, оставались с отцом Венедиктом.

Сивка то и дело надоедал Петьке всякими вопросами, Петька огрызался довольно сурово. Я наконец не выдержал: