Том (4). Купол надежды - Александр Казанцев

– Очень мило, – поджала Аэлита губы.

Она представила себе, как ее Николай Алексеевич дарит эффектной блондинке (почему-то она такой вообразила себе поэтессу) свой каламбур, а та нежно целует его за это. И неожиданно для себя она всхлипнула.

Анисимов подскочил в кресле.

– Что ты, девочка моя! Да за этот каламбур я наверняка пал в ее глазах!

Аэлита хотела и не могла справиться с собой. Да, она ревновала Анисимова. Ревновала без какого-либо повода и без всякого здравого смысла, ревновала к его прошлой жизни, ко всему, что было без нее.

Говорят, ревность рождена собственническим чувством. У Аэлиты это чувство не имело ничего общего с какими-то правами на Николая Алексеевича. Она просто казалась себе полным ничтожеством по сравнению с ним, а женское начало в ней бунтовало, ревнуя. Кто она рядом с той же Тамарой Неидзе? Какая она «героиня»?! Какая там «личность»?! «В науку въезжает на собачьей упряжке», как сострил Геннадий Александрович Ревич, подписывая подготовленную ею статью об опытах с Бемсом. Тамара – это творчество, фантазия, воображение! И темперамент! Вот и сейчас, после всего случившегося в Малом Гроте, она предложила делать Большой Грот многосводчатым, с колоннами или столбами как в Грановитой палате Московского Кремля. А теперь еще эта поэтесса «не от мира сего»! Аэлита же поистине «от мира сего»! «Обыкновенная обыкновенность», – как сказал все тот же Ревич, в очередной раз перенося защиту ее диссертации.

И все-таки Аэлита была счастлива с Николаем Алексеевичем и совсем не ощущала возрастной преграды, которая так пугала Анисимова.

Однажды Аэлита сказала:

– А помнишь утро после нашей встречи в горах? Я нашла тебя и… свой портрет, сделанный из снега.

– Еще бы! – рассмеялся Анисимов.

– У тебя это не просто «хобби»! Ты мог бы обогатить искусство.

– Если бы отдал этому жизнь. Мало одной жизни человеку. Вот ты и дала мне новую.

– А ты сделаешь еще одну скульптуру? Новую.

– Здесь? – удивился Николай Алексеевич.

– Надо же отвлечься. Доктор Танага советовал.

– Опять из снега?

– Можно и изо льда, – рассмеялась Аэлита. – Даже лучше!

– Изо льда? – академик сразу стал серьезным. – Как ты сказала? Изо льда?

И он стал совершать по предписанию врача обязательные прогулки к ближнему, вмерзшему в лед бухты айсбергу. Там академик задерживался часа на два, потом возвращался на ледокол – и закипало все вокруг. Развернулась подготовка к началу главных работ по протаиванию Большого Грота.

Но только Аэлита знала, чем он занимается во время отдыха.

Однажды доктор Танага пригласил ее к себе в лазарет. Аэлита, несколько удивленная, уселась на жесткий табурет перед белым столом, за которым сидел врач. Зачем он позвал ее?

– Аэри-тян, извините. Я должен называть вас госпожа Анисимова?

– Пусть останется Аэри-тян, как там… в госпитале.

– Аэри-тян, извините. Я очень обеспокоен. На корабле ползут скверные слухи. Бывший, бизнесмен Мигуэль Мурильо убеждает людей, что в результате травмы головы у командора опухоль мозга и он теряет рассудок.

– Опухоль мозга? – испугалась Аэлита.

– У них нет рентгеновских снимков, как у меня, – усмехнулся Танага. – Они судят только по тому, что видят. А наблюдают они, как почитаемый ученый, забравшись на айсберг, при свете луны дает волю своей ненависти против льда – бьет киркой по ледяной горе, словно хочет уничтожить ее. Извините. Любопытный для медицины синдром.

– Как это гадко! – поморщилась Аэлита.

– Мне хотелось бы открыть вам, Аэри-тян, что сеньор Мурильо, распространяющий сейчас эти слухи, навел меня на мысль, что взрывоопасными могут быть не только смеси газов, но и сборища людей. Сеньор Мурильо внушает мне подозрения.

– Как это низко! Я думала, что уж сюда-то идут лучшие люди.

– Люди есть люди, не гуманоиды, которых мы себе воображаем, наделяя их, быть может неоправданно, замечательными чертами, редкими и на других планетах. Сеньора Мурильо было бы ошибкой отнести к их числу. Кстати, он был единственным человеком, находившимся в Храме Энергии перед взрывом смеси водорода и кислорода, смешение которых там исключалось. И невольно размышляешь над тем, почему вышел из строя радар «Титана»? Почему исчезли запасные части вертолетов и они не могли взлететь, когда были особенно нужны? Если бы вы не прилетели и космонавт не помог нам, не удалось бы спасти пострадавших.

– Не говорите больше! Я холодею, честное слово!

– И вот теперь эти речи об опухоли мозга и безумии командора.

– Доктор! – решительно сказала Аэлита, уловив в интонации японца нечто глубоко ее задевшее. – Вам надо самому посмотреть на «безумства» вашего, пациента.

– Будет ли доволен командор, Аэри-тян?

– Мы пойдем вместе с Тамарой и Спартаком. Для всех важно!

Глава десятая. Подледный град Китеж

В лунном свете снег казался старинным потемневшим серебром. Аэлита вела всех по знакомой тропке, по которой провожала Николая Алексеевича и ходила за ним.

Сейчас он не ждал ее. Мерно вскидывал и опускал кайло, стоя на вершине айсберга. От каждого удара разлетались ледяные осколки. Некоторые на миг вспыхивали в лунном свете. Аэлита подумала, что раньше загадывали желания: при виде падающих звезд. Можно ли загадывать желания, когда разлетаются искры, и даже такие?

Впереди взбиралась Аэлита, за ней Тамара. Замыкал шествие, страхуя всех, Спартак.

Тамара увидела первая и крикнула:

– Да что это такое? Чур меня, чур!

Аэлита торжествующе рассмеялась.

– Что там, извините? – забеспокоился японец.

– Спартак, Спартак! Скорее влезай, посмотрись в зеркало, – звала Тамара.

– Какое зеркало? – удивился Спартак, карабкаюсь по льду.

Анисимов только сейчас увидел подошедших и прекратил работу.

– Это же Антей! Подледный Антей! – продолжала Тамара. – Смотрите, он держит на плечах ледяной свод. И сам он изо льда. А лицо знакомое. Не правда ли, Спартак? Будто смотришься в зеркало. Видишь?

– Вижу. Статуя.

– Чья?

– Неужели на меня смахивает? Вот чудо! – смущенно пробормотал он.

– Чудо, – подтвердил Танага и, обратившись к Аэлите, добавил: – Извините меня за мои сомнения.

Аэлита ликовала. Брат смотрел на свое изображение совсем так, как она когда-то на снежную головку, сделанную Анисимовым близ Эльбруса. И она гордилась своим Николаем Алексеевичем.

– Жаль, такую прелесть унесет летом в океан, – сокрушалась Тамара.