Итальянец - Артуро Перес-Реверте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тезео оказался предателем… Он был не единственный такой, но это его не оправдывает.
Казалось, мое удивление его развлекло.
– Позор его бесчестного предательства, – продолжал он, – не в отказе от фашизма – это-то и так уже случилось… Оскорбление в том, что были запятнаны достоинство итальянского народа, честь вооруженных сил и память о погибших на войне. – Он испытующе поглядел на меня. – Он всех нас сделал дезертирами, понимаете?
Я сказал, что да, вроде бы понимаю, и старый водолаз продолжил рассказ. Войны, сказал он, мы не хотели. Это была ошибка Дуче – втянуть нас в нее. Что касается самого Скуарчалупо, он никогда не уважал немцев – они ему казались жестокими и высокомерными, не лучше англичан. Но итальянцы были их союзниками, и им приходилось воевать под немецким флагом. За одну ночь обратить их против немцев и, что еще хуже, обратить Германию со всей ее мощью против Италии – это был бред. Так что некоторые, и таких оказалось немало, решили сделать свой выбор.
– В Рамгархе англичане нас об этом спрашивали. Предлагали свободу, если мы захотим сражаться против Германии… Кое-кто, как Тезео, согласились присоединиться к союзникам. Другие, как я, подобное бесчестье отвергли. Я предпочел не менять знамя и оставался в плену до конца войны.
– А остальные члены отряда?.. Те из Десятой флотилии, кто еще оставался в строю?
Он провел рукой по лицу, испещренному морщинами и покрытому шрамами.
– С ними то же самое, – сказал он. – Одни продолжали сражаться рядом с немцами, атаковали корабли союзников в Анцио, Неттуно и Анконе, и те, которые участвовали в высадках на юге Франции. Другие, как Тезео, воевали вместе с англичанами и американцами, иногда даже были их инструкторами и атаковали Специю и Геную, где когда-то были их базы. – Он посмотрел на меня с сомнением. – Понимаете масштаб?
– Верность идее или бесчестье. Вы так это видите?
– А как еще мне это видеть?
– Вы подвергались репрессиям по возвращении из плена?
В ответ он фыркнул и скривился в горькой улыбке.
– Разумеется, подвергался, – сказал он затем. – Когда война окончилась, несмотря на все, что мы сделали, для тех из нас, кто не сотрудничал, то есть упертых, как они говорили, фашистов, настали последствия: презрение и забвение… Ну да ладно. Я из Неаполя, здесь всегда можно как-то устроиться. Я так и сделал: работал водолазом в порту, поднимал на поверхность разный хлам. Теперь у меня эта закусочная. Тем и живу.
Он умолк, помрачнев. Потом с неприятной гримасой добавил, что он не единственный, про кого забыли. Другие его товарищи, на чьей бы стороне ни были после перемирия 1943 года, тоже оказались в нищете и забвении.
– Например, Спартако Скергат, еще один из Десятой флотилии. Мы вместе были в школе водолазов… Он был одним из тех шестерых, кто атаковал порт Александрии. – Он опять испытующе посмотрел на меня. – Знаете этот эпизод?
– Да, – заверил я. – Потоплены два линкора и нефтяной танкер.
– Точно: «Вэлиант», «Куин Элизабет» и «Сагона». А знаете, как Скергат окончил свои дни?
– Нет.
– Охранником в Университете Триеста… Как вам это?
– Печально.
– И не говорите. Италия никогда не умела благодарить своих героев.
– И не только она. Почти все.
У него вырвался сиплый смешок, который перешел в сухой кашель.
– Эти все тоже бывают разные.
Я вернул разговор к его товарищу по Гибралтару. К Тезео Ломбардо.
– Вы с ним потом еще виделись?
– Да, через десять лет после войны. Один раз. Его жена, испанка, приезжала с ним. – Он указал на дверь закусочной. – Они появились здесь, оба. Были в Неаполе проездом, и Тезео пришло в голову увидеться.
– И как прошла встреча?
– Это была неудачная идея.
Он задумался, глядя на проходивших мимо людей. Потом энергично почесал подбородок, скребя ногтями щетину.
– Все уже было разрушено, понимаете меня?.. В тот день, когда в лагере военнопленных он согласился воевать против Германии, мы разошлись навсегда.
Он печально покачал головой. Я вернулся к Елене Арбуэс.
– Она была с вами, когда вы разговаривали?
– Нет, она из деликатности оставила нас одних. Пошла погулять… Она была настоящая сеньора.
– Так о чем шел разговор?
– Я был взволнован, хотя старался это скрывать. Тезео волновался еще больше. Помню, он сказал: «Надо было со всем этим покончить, Дженна. С фашистским безумием, с Муссолини, который уже был марионеткой, с нацистами-убийцами, со всем этим…» Интересно получается, вам не кажется? С точки зрения новой Италии, которая вышла из войны, плохо поступил я. А он приехал просить меня…
Он умолк, подыскивая слово. А может, просто не хотел его произносить.
– О понимании? – подсказал я.
Он немного подумал. Его лицо скривилось в гримасе, напоминающей улыбку.
– О прощении, я бы сказал… В какой-то момент его глаза наполнились слезами, он потянулся ко мне, будто желая обнять, но увидел, какое у меня лицо, и сдержался.
– И?
– И ничего. Это все. Он застыл и молча смотрел на меня. А потом встал и ушел, и больше мы с ним никогда не виделись.
Разговор закончился, и магнитофонная пленка остановилась. Я нажал на клавишу и отключил запись.
– А вы знаете, что в книжном магазине Елены Арбуэс, в Венеции, на стене висит ваша с Ломбардо фотография, где вы стоите на подводной лодке «Шире»?
Он удивился:
– Нет… я этого не знал.
– И тем не менее.
Он задумчиво смотрел на меня, пока я убирал в рюкзак магнитофон и тетрадь с записями.
– Никому не перечеркнуть того, что мы сделали с ним вместе, когда были молодыми, храбрыми и преданными родине, – неожиданно сказал он. – Хоть жги нашу мокрую шкуру каленым железом… Все, что было на Гибралтаре, осталось в книгах по истории.
В голосе старого водолаза слышались отзвуки гордости. Подняв взгляд, я увидел в
