Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А кто ее спрашивает?
– Орехов.
Лена подходит очень быстро – наверно, тоже шла на звонок.
– Борис, это вы?
– Да, как догуляли свадьбу?
– Плохо, скучно было, потом молодые ссориться начали, и я ушла в кино.
– А со мной в кино ты не хочешь сходить?
– Смотря какое.
– Хорошее, разумеется.
– Если хорошее, то почему бы и не сходить. Борис, вы извините, но мои укладываются спать, позвоните завтра.
Но трубку она не кладет, и это несколько утешает Орехова, скрашивает прохладный тон.
– Спокойной ночи, извини, что поздно позвонил.
Спросить, где она была утром, он не успевает, и остается только гадать… Не самое приятное занятие перед сном.
10
Взятое из жаргона картежников – не профессионалов, а просто людей, играющих на досуге в карты – слово «пруха» только вначале кажется очень грубым, а когда к нему привыкают, оно звучит почти нежно, согревающе звучит.
Пруха – это когда везет, прет валом, как рыба на нерест, когда только и остается, что подставлять сачок и вываливать улов на берег, грести не отвлекаясь, а потом уже сортировать и отделять нужное от лишнего, потом, когда рыба пройдет, времени будет предостаточно, а пока – постараться удачнее выбрать место и не прозевать момент.
Правда, все реже и реже встречаются рыбные реки. Но Орехов уверен, что в пределах дозволенного стихию можно всегда подправить, подрегулировать. Больше активности – и тогда: если не найдешь сам – найдут тебя.
Утром возле управления к нему подходит Тарасов. Видно, что он дожидался специально. Орехов не успевает выбраться из машины, а он уже рядом. Сидит как в собственной.
– Разве твой отпуск уже кончился? – спрашивает Орехов, не понимая, с какой стати Тарасов оказался здесь в такое время.
– Дело есть.
У Тарасова всегда дела. Но общих дел у них никогда не было – слишком разные люди.
Два дня назад в аварию попал – и сейчас без колес.
Орехов понимает, что его будут просить, и пытается побыстрее придумать повод для отказа. Связываться с Тарасовым ему не хочется, разумнее держаться подальше от сомнительных компаний. Но отказать прямо он не может, не в его привычках, и, чтобы выиграть время, спрашивает:
– Здорово пострадал?
– Прилично, ремонта на месяц и разбирательств на полгода. Но мне пока не до этого. Мы с товарищами в одном совхозе подрядились монтаж сделать. Темнить не буду – работа большая, а ездить не на чем, последний автобус уходит в четыре, считай – в середине дня, поэтому нужен человек с машиной. Присоединяйся к бригаде.
– Мне же каждый день на работу.
– Ну и ходи на здоровье, мы и без тебя управимся. Твоя забота – оттартать нас туда утром и вечером домой доставить. Езды – тридцать минут в один конец.
Орехов задумывается. Тарасов расценивает это как желание поторговаться и сразу называет сумму, услышав которую Орехову приходится сдерживать себя, чтобы скрыть удивление. Он слышал, что Тарасов работает с размахом, но считал сплетни преувеличенными.
– Ехать надо сегодня, через полчаса, – говорит Тарасов, не дожидаясь согласия.
– Но ведь я на работе, – оправдывается Орехов и тут же отмечает, что взял немного не тот тон, с Тарасовым надо жестче.
– Ты, Боря, как ребенок. Можно подумать, что за какой-то час без тебя все остановится. Кому ты здесь нужен?
Тарасова следовало бы послать подальше, но удовольствие окажется слишком дорогим.
– Ладно, если никому не нужен, попробую быть полезным для тебя. Подожди, я схожу отмечусь и молодых делом займу.
– Вот и заметано, а я пока Бельского в шахматы надеру.
Орехов поднимается в отдел переговорить с ребятами и расспросить, чем закончилась свадьба, но из приемной его окликает Мария:
– Борис Николаевич, шеф звонил и велел вам обязательно дождаться его.
– Откуда звонил?
– Из объединения, он там с утра на планерке.
Сглазил Тарасов – зря уверял, что никому не нужен. Понадобился, и все карты спутались. Но деньги терять жалко – и надо что-то придумывать.
– Как провели выходные дни? – спрашивает Орехов.
Мария поднимает выщипанные скобочки бровей и молчит.
– Ну, если вспоминаете – значит, есть что вспоминать, а если есть что вспоминать – значит, хорошо.
– Плохо.
– Скромность украшает, но нельзя быть слишком красивой, красивее уже некуда.
– А что это вы меня на «вы» начали называть?
– Только из любви и уважения. А шеф не сказал, когда он вернется?
Ничего не сказал, но велел обязательно разыскать вас и передать, чтобы дождались.
Он уговаривает себя быть спокойнее, но трудно успокоиться, когда и хочется, и колется, и мама не велит. Вернее, не мама, а папа, если иметь в виду начальника. Олег Васильевич не очень жалует Тарасова – это существенно, но важнее, что Тарасов неудобен и самому Орехову. Обычно ему удается регулировать отношения с тем или иным человеком, а здесь – осечка. Сразу как-то не получилось. Орехов чуть ли не робеет перед ним, но, если разобраться, перед кем робеть? Уважающие себя люди не принимают его всерьез. Правда, этих людей тоже можно спросить: не слишком ли они себя уважают? А Тарасова об этом не спросишь – он работает под простачка. Не то чтобы в начальники лез, он даже не ропщет на скромный оклад рядового инженера, это при его огромном опыте и завидной энергии. Но не ропщет, не клянчит копеечку на бедность. Потому что имеет больше любого начальника. Может, и Олег Васильевич робеет перед ним? Иначе как объяснить почти полную свободу Тарасова. На глазах у Орехова он сумел приучить и начальство, и коллег не задавать ему лишних вопросов: почему он опоздал на службу, почему ушел раньше других, почему не поедет в одну командировку, а поедет в другую – никаких почему. Значит, так надо. Надо, естественно, Тарасову. Но за какие заслуги – этого никто не мог понять. А сам Тарасов до объяснений не опускался. Надо, и все. Кому не нравится – может пожимать плечами, может смотреть сквозь пальцы, может презирать и думать что угодно и как угодно завидовать. Но можно и поучиться. Кое-что Орехов уже перенял, приспособил к своим методам. Нет, он, конечно, не будет работать «на грани фола», не будет обзаводиться полууголовными знакомыми, но почему бы вслед за Тарасовым не пригреть незаметных мальчиков и не заставить их вкалывать на себя? Ничего зазорного нет в том, что ты прост с молодежью. Это и естественно, и благородно. Нечего кичиться перед ней своими заслугами и опытом. Пусть Бельский хранит и холит нейтральную полосу между собой и теми, кто, по его мнению, находится несколькими ступеньками ниже, пусть заставляет называть себя по
