След «Семи Звезд» - Андрей Чернецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всадник, не удержавшись, вылетел из седла. Грянулся оземь… И тут же раздался грохот выстрела.
А за ним – жалобный вой-вопль: пса, атаковавшего лошадь, подбросило вверх, после чего тот упал в сугроб, засучил лапами, запах гарью и затих.
Перепуганная Матильда, как видно, решив, что с нее на сегодня хватит острых ощущений, умчалась прочь. Только копыта засверкали.
– Ха! – недоуменно вертел пистолет в руках немец. – Вы это видели, сударь? Порох воспламенился от искр, посыпавшихся у меня из глаз, когда я ударился головой! Кому сказать, не поверят!
Ивану некогда было реагировать на столь спорное утверждение, поскольку на него насел крупный кобель, норовивший ухватиться зубами за шпагу и вырвать ее из рук.
Через мгновение перестал удивляться и барон. На него набросился третий пес, явно возжелавший отмстить за сраженного товарища.
Пристав отбросил прочь отслужившее свое оружие, перезаряжать которое уже не было времени да и возможности: сума с припасом умчалась вместе с гривастым дезертиром. А красноглазое отродье действовало столь стремительно, что бравый тевтон не успел бы обнажить и шпагу. Пришлось положиться на крепость естественного оружия, то есть собственных рук.
Когда бестия, сбив барона с ног, навалилась на него всем своим немалым весом, он смог схватиться руками за распахнутые челюсти и принялся разрывать песью пасть, уподобившись Геркулесу или Самсону, сражавшимся со львами.
Ему повезло, что кожа перчаток оказалась прочной. Не французской, упаси бог, а добротной немецкой. А уж его-то земляки привыкли всю военную амуницию делать ладно, не зря же славятся лучшею в Европе армией. Так что острые клыки не смогли прокусить перчатки и поранить руки барона.
– Держитесь! – теперь уже Барков подбадривал своего союзника. – Я сейчас приду вам на помощь!
Да где уж там идти на выручку! Тут бы самому с ворогом управиться.
Противник попался нешуточный. Почти столь же матерый как тот вожак стаи, поверженный Иваном в степи. И повадки какие странные! Будто не собака вовсе, а человек. Оно, конечно, псы – зело разумные существа, но не до такой же степени, чтобы ухватками походить на зрелого мужчину.
Склонил, сволочь, голову набок, вздел глумливо левую бровь и поглядывает на Ивана, точно оценивает его возможности. Еще и слюну сплюнул презрительно. Кажется, сейчас встанет на задние лапы, а передние уставит в бока и зачнет отплясывать камаринского.
Неприятные у них, у этих псов, взоры, однако. До сердца пробирают.
Поэт и себе прищурился – да и взглянул на неприятеля по-особому.
Батюшки-светы! Как в воду глядел.
Мужик и есть. Только ряженый. Одетый в рыжую, мохнатую собачью шубу. С хвостом. К рукавам и подолу когтистые лапы приторочены. И песья глава вместо капюшона.
Искусно сработано. Знать бы, каков мастер шил. Вот кого в застенки-то к графу Александру Ивановичу Шувалову отправить надобно. То-то Приап порадовался бы, стараясь допытаться, по чьему заказу и замыслу сработана бесовская одежка.
Обнаружив, кто скрывается под личиной, господин копиист почувствовал прилив уверенности в себе и своих силах. Все-таки сражаться пусть и с обернутым, но человеком, спокойнее, чем с тварью неведомой. И приноровиться можно.
Вот ликантроп[19] сделал обманный бросок.
Ежели б Иван не увидел его истинной сущности, то ударил бы этак сверху и влево, чтоб поразить в голову. И наверняка промахнулся б, потому как никакой головы на том месте и в помине не было, а лишь одна видимость. А так поэт кольнул прямо в правую руку-лапу оборотня, вмиг раскровенив ее.
Враг от неожиданности замер, завороженно глядя на рану.
Барков, воспользовавшись оторопью чудища, сделал еще один выпад, целя прямо в глаз супостата. Но в последнее мгновение тот дернулся, и удар пришелся вскользь, распоров щеку и срезав неприятелю правое ухо.
Дикий вой огласил ночную улицу. Потерявший от боли всякое разумение, ликантроп бросился вперед, полностью раскрывшись. Чем Иван не преминул воспользоваться, вонзив свою шпагу прямо во вражью грудь. Еще и повернул оружие в ране два раза.
Оборотень замахал руками, дернулся назад, соскальзывая с вертела, и упал в снег навзничь. Господин копиист примерился, куда бы еще ткнуть, чтобы раз и навсегда покончить с тварью, но не успел.
Противник, сбросив шубу, швырнул ее в лицо не ждавшего такой проказы Баркова, а сам изо всех ног бросился с поля боя, уподобившись лошади барона.
– Х..! – вырвалось у Ивана.
Преследовать вражину он не стал. Надобно было выручать совсем выбившегося из сил пристава. На того напал такой же ликантроп, как и тот, что достался в поединщики самому поэту.
Но барон-то не умел глядеть особенно. Потому и не видел, что, пока он сражается с песьей личиной, разрывая мертвые челюсти, оборотень вцепился ему руками в горло. Немец же недоумевал, отчего это ему не хватает воздуха. Вроде и держит собачью голову вдали от собственной шеи, а дышать нечем.
И вдруг отпустило. И давленье челюстей на руки ослабло. Тогда, недолго думая, храбрый пристав засунул правую руку прямо в пасть собаченции и что есть мочи дернул за язык.
Пес засучил лапами. А в руках у барона оказалась
