Ричард Длинные Руки – воин Господа - Гай Орловский

Копыта наших коней чересчур громко стучали по высохшей земле. Ворота распахнуты настежь, стражи лишь проводили нас ленивыми взглядами: с воинов ничего не возьмешь, а связываться со знатными себе дороже, зато когда показалась тяжело груженная подвода с битыми тушами оленей, сразу оживились, подобрались.

Сигизмунд перевел дух, когда мы проехали врата, мое сердце колотилось тоже учащенно, но перед Сигизмундом и Гуголом я делал вид, что все в порядке. Да и чего тревожиться, даже если раскроется, кто мы? Король Шарлегайл с королем Конрадом в войне не находится…

Когда мы проехали базар, Сигизмунд начал поглядывать на меня с немым вопросом в глазах. Я упорно ехал в центральную часть города по направлению к замку. Улицы становились чище, вместо укатанной земли пошла булыжная мостовая, перед замком – ровная площадь, никаких лавок или строений, чтобы к замку никто не подобрался незамеченным.

Из соседней улицы раздались шум, выкрики. На площадь вышла горланящая толпа, я слышал, как за моей спиной болезненно охнул и застонал Сигизмунд. Во главе толпы едут трое всадников, за ними идет Арнольд, руки его все же связаны за спиной, а на шее – толстая грубая веревка. За ним двигалось с полсотни тяжело вооруженных воинов, а из толпы слышались выкрики, плач, многие падали на колени и просили у Арнольда благословения.

Один из стражей, охранявших замок, повернулся и опрометью бросился внутрь. Всадники подвели пленника к воротам замка, но стражи скрестили копья. Сигизмунд сыпал проклятиями, стонал, всхлипывал, хватался за рукоять меча, едва не рвал на себе волосы.

Очень скоро мы увидели, как ворота распахнулись. Конрад почти выбежал в сопровождении знатных рыцарей, полководцев. Ему подвели коня, он торопливо взобрался в седло и уже с высоты оглядел всех, глаза его жадно впились в пленника.

– Наконец-то! – выдохнул он жадно. – Наконец-то палач получит… Эй, кто его поймал?

Трое всадников разом закричали, замахали руками. Один даже пытался двинуться ближе, но стража за спиной Конрада тут же подняла к плечам приклады арбалетов. Всадник поспешно подал коня назад, прокричал:

– Я!.. Это я!.. Я это поймал!

– Я! – крикнул второй зычно. – Ваше Величество, это я его увидел первым!

Третий закричал громче всех:

– Но подскакал к нему первым я!

– Потому что я крикнул, – закричал бешено второй, – что это и есть беглый преступник Арнольд!

Они орали, бранились, Конрад начал морщиться, наконец грянул, как рассерженный лев:

– Если не замолчите, я сейчас же разделю награду на троих!.. Три тысячи – это будет только справедливо, ведь вас трое!

Он взглянул поверх их голов на сбегающийся на площадь народ. Стоял гам, все переговаривались, вновь прибывшие жадно спрашивали, что случилось, им рассказывали, но все смотрели и на Конрада, что на огромном боевом жеребце смотрелся очень внушительно.

Арнольд протиснулся вперед, могучий голос без труда покрыл разномастный гул:

– Позвольте, я скажу, Ваше Величество!..

Конрад вскинул руку, гаркнул мощно:

– Все тихо! Иначе палач получит чью-то голову раньше, чем голову этого человека!

Сигизмунд ахнул, рванулся вперед, я ухватил его за руку, с силой дернул. Он застонал, в глазах были невыносимая тоска и жалость. Мы слышали в тишине ясный сильный голос Арнольда:

– Отыскал меня вот этот человек… Хегерт, да иди же сюда! Вот он меня… нашел, только ему и надо отдать все три тысячи монет.

Конрад пронзительно взглянул поверх голов. Двое всадников протащили вперед из задних рядов несчастного Хегерта, за ним с плачем протискивалась его жена. Хегерт рухнул на колени перед конем Конрада.

– Ты его отыскал? – возвысил голос Конрад. – Я хочу, чтобы весь мой народ… отныне это все мой народ!.. чтобы все видели, что награду получает именно тот, кто ее заслужил!

В звенящей тишине все услышали дрожащий, срывающийся от плача голос Хегерта:

– Ваше Величество!.. Умоляю!.. Никаких монет… я лучше умру в нищете и бедности!.. Я не стану причиной гибели этого святого человека!..

Конрад нахмурился.

– Объясни, – прогремел он ледяным голосом и зыркнул из-под нависших бровей на молчаливую толпу. На площади народу становилось все больше и больше, новоприбывшие торопливо спрашивали, что стряслось, на них зло шикали, страшась пропустить хоть слово короля или Хегерта. – Так ты отыскал этого человека… или это был не ты?

– Не я! – вскричал Хегерт. Всадники сразу оживились, начали горячить коней, стараясь привлечь к себе внимание. – Не я!.. Он сам, услышав о моей бедности, вышел и предложил мне, чтобы я… о, смилуйся, Господь!.. отвел его в ближайший замок и получил награду. Это последнее, что он может сделать в этой жизни для своих людей…

Он упал на колени, стал биться головой о землю, протягивать руки к Арнольду, к небу, к молчаливой толпе.

Конрад проревел страшно:

– Что ты хочешь, червь?

– Я, недостойный, – вскричал Хегерт, – прошу лишь, чтобы меня поразил гром небесный… или земля разверзлась у меня под ногами, покарав за такой грех…

На землю пала глубокая черная тень. Люди со страхом подняли головы, послышались испуганные вскрики: в небе откуда ни возьмись огромная туча целиком закрыла солнце. Поднялся ветер, пронесся, взметая пыль.

Конрад выпрямился, лицо стало красным от гнева. Конь под ним переступил нервно передними ногами, уши запрядали, на них падало горячее дыхание Конрада.

В передних рядах толпы заголосили женщины. Одна упала на колени и подняла над головой ребенка. Арнольд поморщился, но сделал скупой жест в ее сторону, благословляя. Еще одна женщина с горестным воплем подняла ребенка и протянула в сторону Арнольда. Страж грубо толкнул Арнольда, не давая тому совершить крестное знамение над ребенком. По толпе прокатился плач, горестные выкрики. Люди поднимали над головой детей, указывали младенцам на Арнольда, чтобы те увидели, запомнили, чтобы на них упала благодать от созерцания святого человека.

Мы с Сигизмундом видели, как по толпе словно пробежала волна. Люди опускались на колени, прощаясь с королем. Мужчины и женщины протягивали в его сторону руки, просили прощения, кто за то, что плохо о нем думал или говорил, кто за то, что помнил о своем доме, но забыл о стране, и все вместе смотрели в его сторону блестящими от слез глазами.

Море лиц, у всех одинаково блестят дорожки на лицах, у всех катятся слезы, а потом женский плач потонул в глухом непонятном шуме, даже я вытянул шею, сразу не понял, что это тяжко и неумело рыдают мужчины, прощаясь с королем-подвижником.

Конрад сидел все такой же выпрямленный, но багровость ушла, крупное лицо медленно и страшно бледнело. Под глазами обозначилась густая синева, на глазах натягивалась кожа на скулах.