От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы - Абрам Рейтблат

Существовали и многие другие серии: «Сыщица Этель Кинг», «Билль Каннон, знаменитый американский сыскной комиссар», «Ока Шима, знаменитый японский сыщик», «Приключения графа Стагарда, знаменитого немецкого сыщика» и др. Брошюры были дешевы (5—15 к. за выпуск), выходили регулярно (в наиболее популярных сериях – еженедельно) и продавались в газетных киосках и у уличных разносчиков. Тираж их составлял десятки тысяч. Брошюры о Картере переводились с английского, о Пинкертоне – с немецкого, но многие выпуски этих да и других серий писались отечественными авторами. Печатались они, как правило, анонимно (по свидетельству Л.И. Борисова, в их число входили даже такие известные писатели, как А.И. Куприн, М.А. Кузмин, Н.Н. Брешко-Брешковский652) или скрывали свои имена под псевдонимами (Роман Добрый [Антропов Р.Л.]. Гений русского сыска И.Д. Путилин. СПб., 1908—1909. Вып. 1—48; Никитин П. Новейшие приключения Шерлока Холмса в России. М., 1908. Вып. 1—16), стыдясь причастности к такого рода литературе.

В основе рассказов о Пинкертоне и Картере лежит не логический анализ, а действие – преследование, драка и т.д. В этом они близки старой авантюрно-приключенческой литературе.

Критика и педагоги резко отрицательно оценивали брошюры о сыщиках, отмечая, что «они грязны, безнравственны и, по-видимому, могут отвечать лишь на грубые запросы полуграмотного читателя»653 и что это «не литература, а жалкое бормотание какого-то пьяного дикаря»654. В школах учителя наказывали за чтение «пинкертоновщины», так же поступали и многие родители655. Однако серии «сыщицких» брошюр пользовались огромной популярностью и читались представителями разных социальных групп656. Современники свидетельствовали: «Вот уже более года, как литература “сыска” доминирует над всеми остальными видами повседневной и лубочной литературы, завоевав себе первенствующее место в уличных, газетных киосках, в вагоне трамвая и железной дороги, в прихожей и в кухне, в комнате учащихся сына и дочери, под классным столом на уроках в учебном заведении, в руках студента и иногда даже взрослого дельца, – всюду бросается в глаза эта сыщицкая литература»657. «Лубочно раскрашенные книжечки – в руках молодежи, учащейся и не учащейся, в руках рабочего, изящно одетой дамы <…> я видел своими глазами: маман читала “Пинкертона”, в то время как сын-гимназист жадно глотал страницу за страницей “Шерлока Холмса”»658. Н.П. Розанов вспоминал про «увлечение пинкертоновщиной, проникшее не только в низшие слои московского населения, но даже в сравнительно образованные части общества. Бывало, везде положительно наткнешься на книжонки в желтенькой или синенькой обложке, где изображались приключения знаменитых сыщиков Пинкертона, Картера и др.»659. Брошюры о сыщиках читали философ В.В. Розанов и студентка, будущая писательница М.С. Шагинян660, но увлекались ими и сельские жители661. А.Г. Моисеев, крестьянин Серпуховского уезда, вспоминал: «Была и у нас своя библиотека, книги которой подразделялись на два вида: приключенческие и духовно-нравственные. К первому виду принадлежали приключения знаменитых сыщиков: Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера. В таком же духе были романы “Пещера Лейхтвейса”, “Король сыщиков и король контрабандистов Видок” и еще несколько романов с не менее заманчивыми названиями. Такой литературой снабжал нас отец. В выборе книг для семейного чтения он руководствовался их дешевизной и содержанием с захватывающими сюжетами»662. Однако основным потребителем «пинкертоновщины» было юношество, и прежде всего гимназисты. Сохранилась масса свидетельств об их эпидемическом увлечении литературой подобного рода в 1907—1909 гг., например: «На чердаке соседнего с нами дома жили два эстонских мальчика <…>. Получавшие из сельской местности от своих родителей лишь скромнейшие суммы на пропитание и оплату учебы (в той же гимназии, в которую поступил я), они ценою добровольного недоедания стали обладателями целой библиотеки о подвигах Ната Пинкертона, Ника Картера, Шерлока Холмса <…>. Чтение “Пинкертонов” надолго стало ежедневною моей усладою»663.

Проведенные в 1909 г. в ряде гимназий опросы показали, что 80% учащихся относились к «сыщицкой» литературе с интересом664. Юных читателей привлекал сильный и энергичный герой, карающий зло и восстанавливающий порядок в обществе. Сыщики стали образцом для подражания (например, треть опрошенных мальчиков из тифлисских школ, отвечая на вопрос: «На кого вы желали бы быть более всего похожими из числа тех, кого видели или о ком слышали или читали?», назвали того или иного сыщика)665. Дети играли в сыщиков, а иногда и всерьез пытались выступать в этой роли. Один из мемуаристов вспоминал: «Летом 1908 года я познакомился с газетчиком <…>. Я имел возможность читать у него – не разрезая, конечно, – журналы и особенно наводнившие тогда Петербург выпуски книжонок про сыщиков и авантюристов. Там были Нат Пинкертон, Шерлок Холмс, Ник Картер, сыщик Путилин и всякие “благородные разбойники”, вроде Генриха Pay и других <…>. Начитавшись этих книжонок, я счел даже себя подготовленным к сыщицкой работе и однажды долго следил за каким-то человеком, который, как я решил, утащил у нас двух куриц: они пропали незадолго перед этим»666.

В Киеве в 1908 г. даже действовало «Общество почитателей Холмса и Пинкертона», состоявшее из учащихся и возглавлявшееся сыщиком-профессионалом. Члены общества создали обширную библиотеку, которая включала все издания «сыщицкой» литературы, и на регулярных собраниях делали доклады о том или ином сыщике и вырабатывали новейшие «теории сыска»667.

В 1910-х гг. популярность «сыщицкой» литературы снизилась, однако она оставалась в круге юношеского чтения668. О наличии соответствующей потребности свидетельствует и тот факт, что в 1916 г. издательство «Развлечение» переиздало серии брошюр о Пинкертоне и Картере.

Подведем итоги. Мы можем констатировать, что ко второму десятилетию XX в. в России детектив занял определенное место и в литературно-издательской системе, и в чтении. К этому времени сформировались механизмы создания и распространения детективной издательской продукции, сложилась читательская аудитория этого жанра. Однако, наблюдая за ходом этого процесса, можно сделать следующие выводы.

1. Хотя интерес к криминальной проблематике был в России очень высок, процесс «приживления» детектива на русской почве шел довольно медленно.

2. Распространение получил здесь не чистый, так называемый «классический» детектив (Коллинз, Конан Дойль и использовавшие их опыт другие англо-американские литераторы), а другие модели – «уголовный роман» и «сыщицкая литература». Отечественные книги этого жанра либо сближались с авантюрно-приключенческой прозой (где динамика действия и энергия героя важнее умения логически мыслить), либо превращались в социально-психологические романы (где в основе интереса – причины преступления и психология преступника).

3. Детектив был представлен преимущественно переводным романом, отечественные авторы лишь эпизодически обращались к этому жанру.

4. Преданную читательскую аудиторию детектив смог завоевать себе лишь в некоторых слоях городской молодежи, прежде всего у учащихся.

Подобная судьба детектива в России не случайна. Модель «классического детектива» предполагает, что окружающее общество характеризуется следующими чертами: развитое чувство частной собственности; высокий статус формально-правовых отношений; безличность, анонимность отношений между людьми; высокая культура логического мышления; привычка рассчитывать свои действия; сравнительно высокий уровень образования. В России же наблюдались лишь слабые элементы названных явлений и охватывали они при этом довольно тонкий слой населения.

Подавляющее же большинство населения находилось в сфере влияния патриархальной, общинной культуры, с приматом моральных и религиозных, а не юридических норм, личных, а не формальных отношений, расчетом на «авось», а не на целенаправленное планирование своего поведения.

Интеллигенция, далекая, казалось бы (в силу образовательного и культурного статуса), от этих представлений, из-за исторических особенностей своего формирования идеализировала и идеологизировала эти черты культуры и, соответственно, третировала детектив. Сказывалось здесь и давление литературной традиции, предписывавшей книге просвещать и воспитывать читателя, а не развлекать его.

Симптоматично, с какой легкостью детектив исчез из русского книгоиздания после Октябрьской революции. Судьба детективной книги в годы советской власти – сложнейшая, почти не разработанная тема, которая нуждается в специальном исследовании.