Пути в незнаемое. Сборник двадцатый - Юрий Алексеев

Он писал в своем знаменитом предисловии к переводу книги проповедей «Постилла»: «Родной язык есть всеобщая связь любви, матерь единства, отец гражданственности, страж родины. Уничтожь язык — уничтожишь мир, единство и порядочность». Он звал к тому, чтобы литовский язык был не только языком проповедей или исповеди в костелах, но чтобы на родном языке издавались законы, сочинялись литературные и научные произведения.

Какое согласие! Два разных автора, разного рода и племени, разной веры, и все же думают одинаково, в тревоге об одном и том же.

…От кельи Святодуховского монастыря до типографии виленского братства рукой подать. Из монастырских ворот направо, в соседнем квартале… Но путь от оконченной рукописи до напечатанной книги оказался куда сложней. В братской друкарне подготовили работу, приступили к печати. Оттиснули и титульный лист в простой рамке украинского орнамента: «Грамматики словенския правилное синтагма, потщанием многогрешного мниха Мелетия Смотрицкого»… Но печатание пришлось остановить. Друкарня то и дело подвергалась нападкам противной стороны, грубым вторжениям, была под подозрением у королевских и городских властей.

И отправилась рукопись за тридцать с лишним верст от Вильно, в селение Евью, по-литовски — Вевис. Здесь член православного братства князь Богдан Огинский основал в своем имении монастырь, а при нем школу и типографию. В трудные времена, когда плохо было виленской друкарне, переносила она свою работу в Вевис, и там печатались некоторые самые необходимые книги, учебные пособия и под шумок то или иное полемическое «казанье». А вот теперь и «Грамматика» Мелетия Смотрицкого.

На другой год и вышел оттуда плотный томик в светло-коричневой коже. Форматом с осьмушку листа, наподобие карманного молитвенника. Евью, 1619. Год появления его «Грамматики». Отныне ей предстояла своя судьба, свое хождение по белу свету. Независимо уже от дальнейшей судьбы, от хождений самого автора.

РАЗ ВСТУПИВШИЙ…

Он прошел быстро по ступеням возвышения, сменяя тихие книжные часы ученого в монастырской келье на бурную деятельность духовного борца. Был возведен в сан архимандрита, стал настоятелем монастыря — полководец в черном клобуке, ведущий за собой поредевшие ряды. Речи, проповеди — в церкви, в ратуше и на площадях. Против унии, против насилия в вере. Собирал толпы слушателей и уже привык к поклонению жадно ждущих его слова. Рассылал послов по округе — раздавать письма с его проповедями, с его полемическими статьями.

Ездил в Киев, где под защитой казачества собирались владыки православия, пытавшиеся восстановить свои права, утерянные во многих местах под натиском унии. Получил еще более высокий титул — был назначен архиепископом в город Полоцк. Но там уже распоряжался другой, ставленник униатов Иосафат Кунцевич, прозванный в народе «душехватом» за зверское обращение с любым, кого считал ослушником. Возгорелась борьба за «сферу влияния». Смотрицкий действовал своим оружием слова — серией полемических листков, посланиями к верующим, прошением на имя короля, — вопль о справедливости. «Нельзя запретить плакать обиженным». Противная сторона отвечала больше расправой, обвинениями в измене, доношениями на имя короля. Королевский указ: не впускать Смотрицкого в Полоцк как самозванца, а коли ослушается — посадить в темницу.

Народ был так возбужден повсеместно, что в городе Витебске, куда приехал Кунцевич, ударили в колокола и тысячная толпа горожан, бедноты бросилась к дому, где он остановился… Растерзанное тело кинули в реку. Королевская кара немедленно обрушилась на Витебск. Смертные приговоры, казни, заключения в тюрьму, битье кнутом. Смотрицкого подозревают в подстрекательстве.

Бежать, бежать!.. Виленское братство снаряжает его в дальний путь. И он покидает любимое Вильно, чтобы никогда больше в него не вернуться. Египет, Палестина, Греция… Два года по святым местам. А ужас пережитого не оставляет. Не остыл еще в памяти людской костер в Риме, на котором сожжен был Джордано Бруно. Тяжела десница папского престола. Помни, многогрешный Мелетий! Наводило страх и другое. Гнев восставшего народа. Против чего, против кого может вдруг обернуться? Помни и об этом, Мелетий! Кровь, вражда повсюду. Когда же этому конец?.. Имел встречу и беседу с самим патриархом константинопольским, но, как видно, не получил у него успокоения и поддержки.

Когда Смотрицкий вернулся в родные края — вернулся другой Смотрицкий. Потряс, больно поразил всех, кто знал его многие годы, кто возвышал его и кто шел в надежде за ним. Он принял униатство, стал проповедником унии и получил в награду место настоятеля одного из самых богатых униатских монастырей. Более того, выпустил сочинение под названием «Апология». Действительно, восхваление единства двух церквей, папского могущества, восхваление тех благ, что сулит это объединение народам Западной Руси. Народ избавится от страданий, доказывал он, перестанет проливаться кровь.

То, что раньше чернил как мог, теперь в «Апологии» расцвечивает радужными красками. От чего заклинал, теперь туда-то и толкает. Перевертыш! Мелетий-отступник! Петр Скарга наверняка бы ликовал, какой зигзаг совершил бывший выученик его Академии и бывший злейший его антагонист долгие годы — вернулся в лоно, вскормившее его знаниями. Но, увы, бог уже прибрал душу несгибаемого иезуита!

А что заставило Мелетия говорить теперь о тех, кому считал он всегда своим долгом служить, нести свои знания, о простых братьях своих — «многоголовый зверь», для усмирения которого надо «употребить железо»? Тень Лютера воскресает при этих словах. Как все-таки сеятели народной духовности начинают бояться собственных плодов!

Его призывают в Киев на собор православия — держать ответ в своем отступничестве. И там, на соборе, под угрозами разгневанных владык отрекается он от своей «Апологии», сам топчет ее ногами и «палит огнем». Он ведь знает тоже, какова десница и православного духовенства.

Но едва покинув пределы Киевской Руси, отрекается от своего отречения и пишет слезный «Протест» против собора, оправдывая свой поступок насилием. Вступившему раз на стезю малодушия с нее уже не сойти.

После мало уже кто видел Мелетия Смотрицкого. Укрылся за стенами униатского монастыря, подальше от искушении земных. Проводил остаток дней своих в чтении, в молитвах, истязая себя власяницей и долгими постами.

На камне над его могилой начертаны слова: «…Я много ошибался… Но Бог меня простит».

Многие гадали над загадкой Смотрицкого. И современники, позднее историки, биографы. Искали объяснений.

Можно, конечно, объяснить общей причиной. Принадлежал к шляхетскому сословию и проделал ту же эволюцию, что и многие из шляхты в этом крае. Перешли от веры отцов к униатству и католицизму. Из разных побуждений — и выгоды, и самозащиты. Но он-то, такой борец против унии, и вдруг!..

Находили моменты и личного свойства. Разные, противоречивые. Характер неустойчивый, подверженный колебаниям и сомнениям. Страх, поселившийся после убийства Кунцевича, и сознание, может быть, собственной невольной вины. Или, напротив, тщеславное желание играть видную роль. Он не раз уступал демону честолюбия, что привело его к столкновению, к разрыву с собственным виленским братством. Порвалась братская связь. А как ему ладить с православными владыками после его двойного отречения во время киевского собора? Не дай боже, когда они в силе! Кивали и на иезуитское воспитание, которому подвергался он в годы учения в Академии: это, мол, не проходит бесследно и рано или поздно дает о себе знать.

Толкований много. Всегда ли только можно все вполне логически трезво объяснить! Оставим же что-то и на потемки души.

ВРАТА УЧЕНОСТИ

А его «Грамматика…» достойно и славно несет свой свет. Плотный томик в светло-коричневой коже. По нему учатся говорить и писать — «правилное синтагма»! — юные и взрослые, в школе и дома. На Украине, в Белоруссии, в Литве, в Московском государстве. В других славянских землях.

«Грамматику…» его переписывают, перепечатывают, переводят то полностью, то в сокращенном виде, то в отдельных извлечениях. Под его именем и без его имени. Если выступают и другие авторы, то, по сути, его же, Смотрицкого, и перекладывают.

Проходит век семнадцатый, век Смотрицкого, наступает новый век, восемнадцатый, примечательный во многих отношениях — открытиями, свершениями, переменами. А значение его «Грамматики…» не оскудевает. И еще несколько поколений на Руси обязаны ей своей грамотностью и духовным развитием.

В далеких Холмогорах у Белого моря юный Михайло Ломоносов, раздобыв ее случайно, носит неотлучно с собой. Постигает ее смысл, затверживает важнейшие положения. «Врата моей учености», — скажет впоследствии.