Последний Рюрикович - Валерий Елманов

Поэтому Ивашка объяснил иезуиту, как схотелось ему чего-то поесть и, не найдя ничего в доме, пошел он в погреб, где висели окорока. Тут он повинно склонил голову и пообещал ничего никогда боле без спроса не брать. А далее Митрич, не заметив его, Ивашки, который, спужавшись наказания, спрятался за бочонок с солеными огурцами, накрепко затворил дверь и прикрыл на замет.

– А я звал-звал, стучался-стучался и задремал малость, – добавил мальчик смущенно под конец своего рассказа.

Иезуит, погруженный в свои размышления, только молча кивнул головой. Все звучало очень правдоподобно, к тому же о правдивости свидетельствовал окончательно расшатавшийся крюк, удерживающий замет, как говорится, на последнем дыхании. Похоже, мальчик действительно оказался взаперти случайно и довольно долго стучался в дверь, стараясь выйти наружу.

«Стало быть, он ничего не знает. А что, если, – пришла Симону в голову совсем новая мысль, – захватить несмышленыша с собой, ведь здесь ни мне, ни ему оставаться нельзя. Выехать тайно в Речь Посполитую, а отрока отдать в иезуитский колледж, дабы там он постигал верное учение и стал преданным сыном католической церкви. Зачем? А там будет видно, и ежели Дмитрий не оправдает наших ожиданий или с ним что-то случится до того, как он войдет в мужской возраст, вот тогда-то и выйдет на политическую арену заранее подготовленная замена. Уж Ивашка-то, несомненно, будет послушен всем его повелениям, ибо только он, Бенедикто Канчелло, знает эту страшную тайну и может всегда ее рас-скрыть. К тому же неведомо, как развернутся ближайшие события. Надобно быть готовым ко всему, в том числе и к самому худшему. Вдруг следственная комиссия, которая вот-вот прибудет в Углич, заподозрит неладное или же обнаружит подмену? Хотя вряд ли. Никто из приближенных царя Федора не видел царственного отрока, но тем не менее приготовиться к этому следует. Тогда придется пожертвовать Ивашкой и в случае расследования подставить его, но уже мертвого. Хотя – дознаются вмиг. Нет, тогда лучше Дмитрия, а Ивашка сыграет главную роль. Или же… Ну, впрочем, поглядим, как все будет идти, дабы не переусложнить дело», – решил он устало, чувствуя, что сейчас мудрить не стоит и лучше всего положиться на судьбу.

Однако, взвесив все «за» и «против», он понял: завидя удивительное и сразу бросающееся в глаза сходство царевича с Ивашкой, подозрительный старик непременно почует что-то неладное. Да и словоохотливые жители деревни не сегодня-завтра выложат старику как на блюдечке все, что случилось за эти дни в Угличе, включая убийство царевича, и тогда он непременно решит, будто царский лекарь умертвил Ивашку вместо Дмитрия.

Стало быть, Ивашку просто необходимо привезти к колдуну, чтобы у того рассеялись все подозрения. Более того, надо частично посвятить его в суть дела и рассказать, что жизни царевича угрожала опасность и пришлось поступить таким образом.

В том, что Синеус будет молчать, иезуит нисколько не сомневался. Хоть и маловато он с ним общался, но успел основательно изучить старика и уже мог хотя бы примерно предугадать его реакцию на те или иные события. Спасти от смерти безвинного царского отрока – цель благая, и Синеус ничего не будет иметь против.

Порешив так, иезуит спокойно выждал несколько дней, запирая при каждом своем уходе Ивашку в его тесной комнатке-спаленке из опасения, что тот вдруг снова исчезнет, как и в тот раз.

А мальчик, успокоившись, что во дворец везти его не собираются, а стало быть, и убивать не будут, оставил свои помыслы о побеге. К тому же иезуит обещал, что буквально через несколько дней самолично отвезет Ивашку к Синеусу, чем окончательно усыпил бдительность мальчика.

Неясным для Ивашки оставалось только одно – куда девался Митрич. Однако иезуит в ответ на расспросы пояснил, что у Митрича сильно заболел сын Никитка, и они поехали ажно в Москву, дабы полечить его у лучших лекарей.

– А что ж дедушка Синеус? – попытался было расспрашивать мальчик далее, но в ответ услышал полную всяких иноземных слов тираду о непригодности лекарских познаний несомненно имеющего дело с бесовской силой колдуна и о том, что он в состоянии помочь лишь в очень легких случаях, как это было с Ивашкиной простудой, да и то, излечив тело, колдун при этом непременно губит душу больного. Другое дело – московские лекари. Уж они-то, вооружась божьим словом и молитвами праведников, излечивают от всего-всего, причем в самые короткие сроки.

– А как же царевич? – перебил его Ивашка. – Почто ж они его не излечили?

– А откуда тебе ведомо, что он болен? – изумленно уставился иезуит на сболтнувшего лишнее и сразу же понявшего это мальчика.

Впрочем, Симон сам помог выйти ему из затруднительного положения.

– Никак холоп мой поведал? – пытливо посмотрел он в Ивашкины глаза, но тот молчал, не зная, что и сказать.

– Однако же многовато он болтал, а мне все молчуном представлялся, – пробормотал задумчиво иезуит. – Впрочем, ладно. Я его прощаю. – И, вспомнив, где сейчас лежит Митрич, добавил: – Прощаю и вовсе на него не сержусь.

Ночью Ивашка еще раз вспомнил негодование Симона по поводу лекарских познаний Синеуса и подумал:

«Как же так? А меня он вылечил и душу не загубил. Да и не может он никому ее загубить – он же хороший. А может, загубил, – подумалось отчего-то, – да только я сам того не ведаю?»

Он потрогал голову, затем грудь и даже помял на всякий случай впалый живот. Нигде ничего не болело.

«Стало быть, не загубил», – успокоился Ивашка и заснул.

Наутро они поехали к Синеусу. Радость встречи с мальчиком вскоре после отъезда лекаря у старика прошла. Причиной был визит попадьи, которая, не пожелав прийти сама, прислала вместо себя некую Агафью, которая согласилась навестить колдуна, очевидно, желая самолично ошарашить его рассказом о событиях, которые творятся сейчас в Угличе. Однако «старый ведьмак», как она окрестила его в сердцах за абсолютное равнодушие к услышанному, встрепенулся лишь раз:

– Так что там, говоришь, с Никиткой у нее стряслось?

– Да не с Никиткой. Чем слухаешь-то? Со старшеньким Митрофаном. Хозяин мужика ентого бородатого, коий дите свое на воспитание оставил, заезжал на днях, чтоб Никитку забрать, и заразу каку поди занес.

– Погодь, погодь. Не тарахти, – осадил ее Синеус. – Откель зараза-то взялась на ем?

– Дак я и обсказываю, что мужик ентот больной шибко, да с мальцом своим проститься хотел. Вот и поехамши он, а боярин ентот у постели евоной был. Поди, там и прицепилась к нему зараза та. А то ж с чегой-то с Митрофаном така хвароба стряслась, аккурат через два дни на третий?

– А что ж Никитка-то, приехал? – вновь перебил ее старик.