Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Иван – хмурый. Спорит с Юткой, стараясь не смотреть на нее:
– Оружие – оружием, а здоровье?
– Иван Ильич, – ответила Ютка, – художник, лишенный кисти, может сойти с ума, писатель, оторванный от творчества, может застрелиться, революционер, отторгнутый от борьбы, – перестает быть самим собой и обречен на умирание.
– Вы по профессии революционерка или как там вас – не знаю, а мне здешний врач сказал…
Янош и Ютка переглянулись.
– Ваня, – сказал Янош, – дело заключается в том, что мы познакомились с Юткой неподалеку отсюда, в клинике, где она как раз была моим лечащим врачом.
– Ну вас к черту, – сказал Иван, – европейцы проклятые! Одна в вас логика, а сердца – ни-ни!
А ночью, когда Янош потребовал, чтобы его отвели в бар, где выступали французские шансонье с программой песен парижских окраин, Иван заметил, что венгр и Ютка как-то напряжены и словно бы чего ждут. Он не ошибся. Когда в бар вошел седой старик с молоденькой красавицей, несколько, правда, вульгарной, Янош откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Старик увидел Яноша и пошел прямо к нему.
– Я думал, ты уже сдох, – сказал он весело.
– А я думал – ты сдох, – ответил Янош.
– Но ты ведь послал мне телеграмму, значит, ты знал, что я не сдох.
– Но ведь ты приехал, значит, тоже знал, что я жив, – ответил Янош. – Я рад видеть тебя в такой хорошей форме.
– Эта сучка нам не помешает, – сказал отец Яноша, кивнув на свою спутницу и пошлепав ее по щеке, – она дура. Здравствуй, Ютка.
– Добрый вечер.
– Знакомься, Иван, – сказал Янош.
– Савостьянов.
– Кираи, – назвал себя старик. – Тебя приговорили к смертной казни сразу в двух местах: в Париже и на освобожденной территории Венгрии.
– На захваченной территории Венгрии, – поправил его Янош. – Я читал. Потому и попросил тебя приехать.
– Сделать уже ничего нельзя.
– Сделать всегда все можно. Если есть деньги.
– Это что-то новое в наших взаимоотношениях.
– Ничего нового. Если меня схватят здесь, или там, или на так называемых освобожденных территориях, я дам показания, кто я на самом деле.
– Это подло.
– Возможно. Мне нужны деньги. Получив деньги, я сразу же вернусь в Будапешт.
– Там у вас все идет к концу, слава богу. Там тебя или угрохают, или схватят.
– Там я для всех буду комиссаром Перцелем.
– Ну а если я денег не дам?
– Тогда я сделаю заявление для печати.
– Это шантаж.
– Это переговоры, – сказал Янош и попросил жену: – Ютка, потанцуй с Ваней.
Ютка танцевала с Иваном так, чтобы все время видеть Яноша и старика.
– Зачем вам деньги? – спросил Иван. – Я же оплатил лечение.
– Нам нужны не деньги, – ответила Ютка, – нам нужно оружие.
– Но я скажу, что ты самозванец, – сказал господин Кираи. – Я откажусь признать тебя сыном.
– Есть суд.
– Суд уже решил вздернуть тебя.
– Твои конкуренты будут заинтересованы в гласности моего признания.
– Это удар ниже пояса.
– Может быть.
– Неужели в тебе нет ничего святого? Неужели ты совсем забыл, что я отец тебе?
– Только без сентиментальностей, папа. Когда товарищи просили у тебя десять тысяч, чтобы выкупить меня при первом аресте, ты выдал их полиции. А с ними – окончательно – и меня. Нет?
– Сколько тебе нужно денег?
– Сто тысяч.
– А если нет?
– Разговор приобретает затяжной характер. До свидания, папа.
– Погоди. Я согласен.
Янош поднял над головой руку, и Ютка сразу же подошла к столику.
– Чек, – сказал Янош, – нам нужен здесь же.
Старик выписал чек, Янош отдал его Ютке, она подозвала официанта и попросила:
– Вызовите мне такси.
Старик поднялся и сказал:
– Скорее бы ты сдох.
– Желаю тебе здоровья, – ответил Янош, – я все-таки помню, кто есть кто.
– Пойди потанцуй, – сказал старик своей красивой спутнице.
– Я вроде вешалки, – сказал Иван и пошел танцевать с девицей.
Подбежал официант:
– Мадам, такси у подъезда.
Ютка сказала:
– Из Вены я сразу выезжаю к тебе, Янчо.
Она хотела поцеловать мужа, но он сказал:
– Нельзя, малыш.
Она пожала его руку и, кивнув старику, ушла.
Старик поглядел ей вслед и сказал:
– В тебе появилась хорошая хватка. Жаль, если это не найдет применения в жизни.
– Мы не на заседании акционеров. Выражайся конкретно, папа.
– Вернись домой, – очень тихо сказал старик, – я уеду с тобой в Америку, в Испанию, куда захочешь… Янчо… Я хочу называть тебя Янчо… Я так называл тебя восемнадцать лет, и это были мои самые лучшие годы, Янчо…
Янош молча покачал головой.
– Все дети отличаются в зрелости жестокостью, – тихо сказал отец, – они-то не помнят, как их носили на руках. Это помним мы, отцы…
В баре было пусто, и только певица продолжала петь, и только Иван и Янош сидели вдвоем в рассветных осторожных сумерках.
– Не лети в Париж, Ваня, – сказал Янош, – там тебя не оставят в покое. Я советую тебе Швейцарию, что ли…
– Да?
– Или на крайний случай оставайся здесь.
– Ты думаешь?
– Смотри, как прекрасен здесь рассвет. А когда придет солнце, снег станет розовым, а небо будет пустым и бесцветным, а после станет желтым, а потом красным, а после голубым. Весной здесь растут эдельвейсы. И во всем здесь слышна музыка…
– Ты любишь эти места?
– Я вижу их во сне. Ты заказал мне билет до Будапешта?
– Слушай, Янош…
– Слушаю, Ваня…
– Ты дурак, Янош…
– Может быть, Ваня.
– Только дураки самые умные люди на свете.
– Да?
– Да. Пойдем, снег уже стал розовым. Сейчас взойдет солнце.
– Пойдем. Только вот что я скажу: если на земле перестанут жить такие революционеры, как ты, кому тогда нужны революции?
Иван помахал рукой Александрову, который, зябко кутаясь в длинный шарф, стоял поодаль, и, крикнув для порядка «от винта», включил аккумулятор. Аккумулятор тягуче завыл, но винт пропеллера оставался недвижным. Иван Ильич выключил аккумулятор, посидел минуту с замеревшим затылком, потом снова нажал на кнопку, но аккумулятор теперь уже даже не выл – он тягуче подвывал, а после и вовсе заглох.
Иван Ильич обернулся и сказал:
– Плохо, Янош, дело. Аккумулятор сел.
Подбежал Александров, глаза его светились радостью:
– Господи, Ваня, счастье-то какое, остаешься, да? Остаешься?!
Ha громадной горе трамплина стоит самолет. Несколько человек подталкивают его к крутому обрыву: далеко внизу море черных точек – это собрались люди, наблюдать это невиданное зрелище.
– Христом Богом молю, – оборачивается Иван к Яношу, – вылезь ты! Заведется – прилечу обратно, сяду, заберу тебя! Хочешь, крест поцелую?
– Споры бессмысленны, – ответил Янош.
– Тьфу ты, ей-ей! – плюнул себе под ноги Иван и закричал: – А ну, давай!
И понесся вниз самолет.
Воет аккумулятор, воет, а мотор
