Родственные души - Марк Энтони

Стиснув зубы, он прошел через кухню, все еще хранившую память о веселых обедах вместе с Танисом и акушеркой, и решительно шагнул в прихожую.

После того, как унесли тело акушерки, комнату не убирали. От двери к камину тянулся кровавый след. Портреты детей лежали разбросанные. Однако квадратный столик был поставлен на место, и на нем лежал рисунок, который держала Эльд Айлия, когда ее нашел Танис.

Флинт перешагнул коричневое пятно и взял портрет. Сделанный умелой рукой Айлии, он изображал двоих детей, младенца и ребенка постарше, оба светловолосые с зелеными глазами. Глаза старшего были глубоко посаженными и серьезными, а у младенца — открытыми и бесхитростными.

«Интересно, кто они», — прошептал Флинт. Айлия никогда не помечала свои портреты; она по памяти знала, чей был каждый, хотя в тесной комнате их были сотни. Он положил рисунок обратно на стол.

Флинт боялся, что не сможет узнать улику, даже если та выскочит на него с длинным мечом. Его взгляд скользил с портрета на портрет, вспоминая, как выглядел дом, когда в нем жила Айлия и ища любой предмет, не соответствовавший обстановке. Наконец, устало покачав головой, он тяжело потащился по каменным ступеням на второй этаж.

Как и у большинства, спальня Айлии больше говорила о ее личности, чем комнаты, в которых могли бывать посетители. Верхняя комната пахла лавандой; пучки благоухающей травы, перевязанные серыми ленточками, лежали на туалетном столике акушерки, рядом с ее щеткой из панциря черепахи и инкрустированными серебром гребнями, позволявшими ей мастерить любые прически. На черненых железных крючках, подарок Флинта, висели собранные юбки, которые она сшила в изобилии: фиолетовые, красные, зеленые и ярко-желтые. На соседнем столике была новая бежевая рубашка, сестра зеленой и синей, сделанных ею для Флинта ранее. Моток коричневой швейной нити и иголка ожидали нового одеяния.

В центре комнаты стояла большая кровать с периной, застеленная зелено-фиолетовым покрывалом, в то время как меньшая койка была установлена в алькове рядом с камином. Перед очагом располагалось старинное деревянное кресло-качалка, потертое и потрескавшееся, но отполированное до блеска. Гном шагнул в альков и увидел лампы у изголовья и в ногах койки, котел в очаге и толстые стопки простыней, полотенец и пеленок на соседнем ночном столике. На длинном железном крюке, глубоко вбитом в потолок, висела люлька. Флинт понял, что это был тот альков, в который приходили так много эльфиек, чтобы дать жизнь.

Несколько часов спустя, когда тени начали удлиняться к вечеру, Флинт закончил копаться в личных записях Айлии, ища улики, но чувствуя себя вором. Большинство листков пергамента говорили о рождениях или о лекарственных травах, эффективных в лечении определенных недомоганий. Исследование комода с восемью ящиками рядом с кроватью также не принесло плодов, которые можно было бы увязать с преступлением.

Затем Флинт увидел стоявший на комоде рисунок в изящной серебряно-золотой рамочке. Боковины рамки были затерты до блеска, словно владелец часто стоял здесь, рассматривая портрет. Он коснулся толстым пальцем рисунка; тот был старым и выцветшим — старше, он знал, его самого. На нем была изображена стройная юная эльфийка с круглыми зеленовато-карими глазами и кошачьим лицом, стоявшая рядом с пожилым человеком с квадратной челюстью и в одежде, выдававшей в нем фермера. На заднем плане находился опрятный маленький домик с белыми петуньями вдоль ведущей к нему дорожки. Две фигуры держались за руки, и выражение их лиц ухитрялось одновременно передавать огромное удовольствие и одолевавшую грусть.

Внезапно почувствовав себя так, словно подсматривает через окно за личной сценой, Флинт вернул рисунок на комод, быстро обошел вокруг кровати и ступил на лестницу. Здесь ничто не содержало ни малейшей улики, имевшей отношение к лорду Зеносу.

Внизу, в то время как на улице за окном сгущались сумерки, Флинт еще раз взял портрет, который в момент смерти держала Айлия. Это не был портрет Таниса; гном нашел тот на столе наверху, рядом с кроватью с периной. Держа обрамленное в рамку изображение двоих эльфийских детей, и размышляя, что он все еще был немного слаб — хотя и самую чуточку — после покушения на его жизнь, Флинт опустился в мягкое кресло, стоявшее у камина. Поставив ноги на скамеечку и поочередно глядя то на портрет, то на игрушечного дрозда, которого он дал Айлии, гном отпустил свои мысли странствовать.

Он появился дома две ночи спустя, чтобы обнаружить, что его комод с игрушками лишился содержимого, за исключением солдатиков. Однако в центре стола Фиония оставила ему кусочек пористого розового кварца, испачканного во что-то, подозрительно пахшее виноградным вареньем.

Что сказал ребенок? «Айлия была взволнованной. Она продолжала повторять: ‘Теперь все понятно. Шрам. “Че”. Последний. Теперь я понимаю’».

«Шрам. “Че”. Последний». Флинт поглубже уселся в кресло и вгляделся в рисунок. «Шрам. “Че”. Последний», — пробормотал он. — «Последний».

Внезапно, с воплем «Реоркс!», от которого в переднюю и заднюю дверь вломились стражники, Флинт вскочил на ноги. Перед глазами охранников предстало зрелище гнома, обнимающего портрет и напевающего: «Последний, последний, последний!»

* * * * *

Но стражник перед комнатой Таниса во дворце был непреклонен. Никому не дозволялось навещать полуэльфа. Даже охранник видел Таниса только тогда, когда впускал эльфа с кухни поставить за дверь поднос с едой и забрать старый — и даже тогда полуэльф чаще всего был в задней части комнаты вне поля зрения.

«Как я могу собирать доказательства, если не могу поговорить об этом с Танисом?»— вопрошал гном, размахивая перед лицом стражника портретом. «Ну?»

Охранник, практически одного с Портиосом возраста, был непоколебим. «Беседующий отдал приказ — никаких посетителей», — повторил он.

«Он не собирался отгородить его от меня, дверная ты ручка!»

На лице стражника отразилось еще большее упрямство. «Тогда, иди и поговори с Беседующим».

«Пойду!»— пообещал Флинт. — «И я еще вернусь!»

Но у дверей приемной Беседующего в Башне гному повезло не больше.

«Он в уединении», — пояснил один из стражников, — «размышляя и молясь, это часть Кентоммена. Абсолютно никаких посетителей, если только не наступит государственный кризис. Нарушить сейчас его покой может означать сорвать Кентоммен».

Гном в ярости едва не швырнул на пол портрет. «Это и есть государственный кризис! Во имя Реоркса, я в кризисе! Открывай дверь». Он угрожающе двинулся на охранников…