Регент - Николай Романов

Больше пока по неизвестному вражескому кораблю-невидимке стрелять не стали.

Приднепровский-то был готов испытать силовую защиту врага на прочность, но Осетр не позволил.

На невидимке скоро должны будут разобраться, что их вовсе не собираются уничтожать. Вот тогда и посмотрим…

Дешифровать вражеские переговоры пока не представлялось возможным, хотя корабельный дешифровщик и вся его техника работали на полную катушку.

Вскоре стало ясно, что вражеские корабли замедляют ход.

– А может, покажемся им на время? – предложил Осетр. – Проведем, так сказать, ответную психическую атаку…

Было видно, что контрадмирал готов встретить это предложение в штыки: для любого капитана демаскировать родной корабль – все равно что собственные пальцы отрубить!

– Обнаружив, кто им противостоит, они либо окончательно струсят и сбегут, либо начнут переговоры.

– Лучше бы они продолжали атаку! – сказал Приднепровский. – Меня бы это устроило гораздо больше!

«Вот потому ты только капитан боевого корабля, – подумал Осетр. – И в лучшем случае дорастешь до командующего флотом».

– Если невидимка бросится наутек, мы, по крайней мере, сможем понять, оборудован ли он мерканским аналогом «иглы Комарова». Давайте покажем себя!

– Слушаюсь, ваше высочество! – Контр-адмирал повернулся к Перминову. – Отключите на несколько секунд систему обеспечения безопасности.

«Святой Георгий Победоносец» предстал перед врагами во всем своем хищном великолепии. И снова спрятался.

Система разведки и целеуказания отметила новый взрыв обмена информационными потоками.

А потом на несколько секунд, подобно росскому фрегату, проявил себя невидимка.

И стало ясно, что бежать пираты не собираются. Не входило это в их планы, ржавый болт им в котловину!

Приднепровский аж руки потер в предвкушении.

– Давайте, давайте, ребята! Мы вас ждем.

Невидимка оказался малым транссистемником того же класса, на каком Владислав бежал с Нового Санкт-Петербурга.

– Не стрелять! – сказал Осетр.

Возможно, это был тот самый корабль, только модернизировавший систему обеспечения защиты.

Его экипаж прекрасно понимал, что «Святой Георгий Победоносец» не станет стрелять. Он открыто подгреб к одному из эсминцев и был выловлен им из пространства.

– Будут прорываться к Медвежьему Броду, – сказал Приднепровский, наматывая на палец правый бакенбард. – Зуб даю, что будут прорываться!

Он оказался прав.

Через некоторое время корабли противника принялись палить малой мощностью в разные стороны, пока один из выстрелов не зацепил защитное поле росского фрегата. После этого крейсер и два эсминца бросились на «Георгия Победоносца», будто спущенная с поводка свора псов.

И началась битва.

Летели доклады офицеров и центрального ИскИна корабля, Приднепровский раздавал приказы и контролировал их исполнение. Все-таки он был очень хорошим командиром. Его преисполненный бесстрашия и воли голос действовал на всех успокаивающе. Никто не праздновал труса, хотя фрегат впервые действовал сразу против трех одновременно атакующих врагов.

– Одиночная цель пытается обойти район боя! – доложил кап-три Колесов, крутя ус.

Приднепровский велел выдать на видеопласт карту-реконструкцию района боевого столкновения.

И в самом деле, пока три пиратских корабля долбили защитный кокон «Георгия Победоносца», четвертый пытался, обойдя место схватки, прорваться к Медвежьему Броду.

Теперь стало совершенно ясно, где находится Владислав Второй. Особенно если учесть, что все маневры невидимки производились с целью пустить пыль в глаза.

– Мы можем захватить его внутрь своего кокона, как проделали это у Дальнего Алеута? – спросил Осетр.

– Пока они нас долбят, нет. Часть энергии ударов, пока будет переключаться режим и ставиться внутренний кокон, прорвется внутрь и запросто достигнет нашей обшивки. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Но ведь тогда мы можем его упустить! И он сумеет достичь Медвежьего Брода.

– Планетная артиллерия на какое-то время задержит его. Надеюсь, мы к этому времени справимся. А если и достигнет, что он в одиночку сможет сделать? Ну покромсает нашу артиллерию, ну высадится на поверхность, но потом все равно мы подойдем, и от него мокрого места не останется.

«А еще он может покинуть эсминец и достичь поверхности на своем малом транссистемнике, – подумал Осетр. – Хотя смысла в этом я не вижу. Высадиться и тут же послать хивэграмму Вершителю с просьбой защитить законную власть от узурпатора?… Глупости! Скорее уж, поскольку Владислав обречен, это станет для него делом принципа. Помереть – так с музыкой!.. Но я не хочу такого развития событий! Зачем мне лишние жертвы со стороны моих граждан?»

Отчасти он кривил душой, но никогда бы в этом себе не признался.

Конечно, дело в лишних жертвах! А вовсе не в том, что надо перекрыть кислород желанию отца…

– И все-таки, контр-адмирал, мне бы не хотелось, чтобы он нанес большой урон планетной обороне! В конце концов, мы с вами прибыли сюда для того, чтобы защитить наших людей!

– Я понимаю это, ваше высочество! И экипаж сделает все возможное.

Бой продолжался.

Контрадмирал отдавал приказы и получал доклады.

Скоро артиллерия фрегата сумела преодолеть защитное поле одного из эсминцев и повредила его настолько, что он был вынужден выйти из боя и лечь в дрейф.

Осетр молча разглядывал карту-реконструкцию района схватки на центральном видеопласте и в какой-то момент вдруг понял, что фрегат, ведя непрерывный бой, одновременно смещается вслед за уходящим к Медвежьему Броду эсминцем.

Довольную улыбку скрыть удалось.

Приднепровский не забывал в пылу битвы ни о чем.

Осетру пришла в голову идиотская мысль: это сражение, не сопровождающееся звуками пальбы (только выстрелы собственных пушек слегка раскачивали фрегат), выглядит каким-то игрушечным. Будто бой на симуляторе…

А потом пришла еще одна мысль, уже совсем не идиотская. Стоит посланной противником разрушительной энергии достичь борта «Победоносца», и полетят в пустоту трупы своих людей. А может, и его, Осетра, труп.

Жаль все-таки, что в пространстве не работает знаменитое «росомашье» чувство тревоги!

А с другой стороны, чем бы оно помогло? Тут каждый вражеский выстрел потенциально опасен, и чувство тревоги не предупреждало бы об опасности, а только мешало, отвлекая от дела. Бесполезное, как ненужная в бою мысль о неизбежности собственной смерти. Нет, это смерть врага неизбежна! Моя же наступит еще очень и очень не скоро. И скорее всего, не на поле боя, а в объятиях старческой постели…