Золотая невеста - Евгения Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Неужели ты думала, что я не приду за тобой? – перебил Джонотан, глядя на неё исподлобья и подходя ещё ближе.
Сложно было не любоваться им, не смотреть, как жадно смотрит он ей в глаза, как порывисто вздымается его обнажённая грудь от ярости и желания её защитить. Но приказ Орхана, все эти стражи, готовые по любому движению убить любого, – отсюда не выбраться!
Как долго она мечтала увидеть Джонотана так близко, и как ужасны обстоятельства, в которых это случилось. У них всего несколько мгновений на разговор, прежде чем их прервут. И лишь небольшой шанс уйти отсюда живыми.
– А ты за мной пришёл? – в тон ему заговорила Агата, нервно кутаясь в шаль. – Хотя теперь уже неважно. Меня… поздно спасать, Джонни.
– Обряд состоится только на закате, Агата.
– Нет. Ты уберёшься из этого города, сядешь на корабль и будешь в безопасности!
– Агата!
– Я не хочу, чтобы твоя голова пополнила коллекцию Орхана на ограде! – почти прокричала Агата и выставила вперёд дрожащую руку, а другой удерживая палантин, когда Джонотан дёрнулся было к ней.
Он замер, глядя на неё тяжёлым, пристальным взглядом, от которого сердце болезненно сжалось, а по телу прокатилась горячая волна. Но Агата не позволила себе отвлекаться и мечтать о его объятиях.
– Уходи, Джонотан, – проговорила она, стараясь, чтобы голос не дрожал, – а за меня не беспокойся: Орхан добр и будет мне прекрасным мужем.
– Ты сошла с ума.
– Не больше, чем ты, когда решил заявиться сюда в облике тени. И даже всей твоей магии едва ли хватит, чтобы одолеть всех этой силой, правда ведь?!
– Агата, послушай же меня!
– У нас нет времени, и если сейчас…
– У нас всё время мира, – Джонотан подхватил её под талию, прижал к своей обнажённой груди так, что цепочки на её теле под сползшим набок палантином впились в его кожу.
Это было и больно, и горячо, обжигающе горячо, и у Агаты вмиг подкосились колени, а силы что-то возразить – испарились. Сколько ночей она засыпала и мечтала об этом моменте? Сколько раз представляла, что однажды Джонотан сделает это – прикоснется к её губам, чтобы она точно узнала, ей не одной кажется эта близость жизненно необходимой. Как родник в этой проклятой восточной пустыне, как самая желанная на свете вещь, которая жжётся в груди нестерпимым пламенем, как воздух для того, кто уже отчаялся дышать.
Если бы он не поцеловал её первым, она бы уже сломалась – слова поражения готовы были сорваться с её губ.
Поцелуй меня. Прошу, Джонотан. Да, я молю тебя о поцелуе. Пускай весь мир полетит в пропасть. Это всё, что мне нужно, чтобы жить дальше.
Но Джонотан больше не мог ждать. Даже этих мгновений, даже крохотной доли мгновения – он больше не ждал. Какая-то огромная, бесконечная, могущественная сила, так давно тянувшая их друг к другу, наконец дала себе волю – и его губы накрыли её, словно настоящее цунами, не давая ни отступить, ни вздохнуть, ни придумать ещё один повод спасти его и свою жизнь.
Он был неправ, когда сказал, что у них всё время мира. Время просто перестало существовать. Агата раскрыла губы, чувствуя жар и дыхание Джонотана, и почувствовала, что мир уходит из-под ног.
Пуcть времени больше не будет.
От него пахло солью и жаром, и каждое жадное касание его губ, обрамлённых короткой щетиной, обжигало, будоражило, сводило с ума, хотя куда уж больше – она и так сошла с ума, танцуя почти обнажённая, в тонких золотых цепочках, перед всеми мужчинами.
Внизу живота предательски заныло, к щекам и губам прилила кровь, выдавая неразумное сейчас желание. Не верилось, что единственный поцелуй может так перевернуть всё внутри и заставить время пойти вспять!
– Агата… безумная ты моя… – Джонотан не дал ответить, ещё теснее привлёк к себе, проводя руками по её спине, по пояснице так, что тело само выгибалось ему навстречу, и десятки цепочек впивались в их обнаженную кожу одновременно.
А память услужливо кидала всё дальше: вот их жаркая, бесстыдная встреча в каюте, вот она падает в его объятия на шаткой палубе, вот лишь украдкой смотрит на корабле, чтобы не выдать отцу и Элен свои чувства. Вот он ловит её после подъёма на борт с шаткого трапа – и вот они уже танцуют на торжественном приёме тот дикий, неприличный деревенский танец, и азарт и вызов, брошенный обществу, лихорадит кровь. Вот Джонотан пробирается тайком в комнату и в маске грабителя натягивает на её бедро злополучный утерянный чулок, а сердце бьётся так, словно вот-вот вырвется из груди. Сумасшедший Джонотан! Сумасшедшая она!
Агата обхватила ладонями его лицо, впилась пальцами в виски, не в силах прервать поцелуй, желая чувствовать его губы ещё и ещё, но уже предчувствуя, чем им обернётся сейчас эта вольность.
Прикусив его за нижнюю губу, пытаясь хоть как-то вернуть обоим разум, она наконец на мгновение отстранилась, чтобы прошептать:
– Ты проиграл, Джонотан ди Арс. Ты проиграл мне наш спор.
– Проиграл… – прошептал он, соглашаясь, но не выпуская её из объятий.
– И ты выполнишь моё желание. Ты уйдёшь прямо сейчас, чтобы сохранить свою жизнь! Слышишь?!
– Я не из тех, кто отступает, – прошептал Джонотан, склоняясь к ней и почти касаясь носом щеки, проводя неощутимое касание дальше, до уха, обжигая дыханием снова. – Я думал, ты это уже поняла. Приду ровно в пять. Все мои люди будут ждать. Тебе нужно лишь выйти к балкону, который выходит в сад…
Резкий стук в дверь заставил сердце ухнуть в пятки.
Агата резко отстранилась, едва не откинув Джонотана на пол, и, тяжело дыша, обернулась, встретив лицом к лицу стражей и Орхана позади. Похоже, Джонотан успел хоть на несколько мгновений задержать их своей магией, поскольку лица первых стоящих в проходе будто застыли ненадолго, как и их взгляды. Но их было много, слишком много, чтобы попытаться сбежать…
Агата резко подхватила край накидки Орхана, как можно плотнее закрылась и попыталась взять себя в руки. Если она ничем не выдаст того, что сейчас произошло, у них ещё есть возможность спастись.
Как можно безучастнее она пропустила стражников в белом, позволила им скрутить Джонотана и вывести под руки из комнаты, а сама осталась перед Орханом с самым достойным видом, на который сейчас была способна.
Лишь незаметно, возвращаясь в зал, Агата прижала дрожащие после поцелуя руки к груди, туда, где
