Сивилла - Флора Шрайбер

Снова отвергнутая, лишенная сладкой зависимости, которую ей дарил пентотал, Сивилла чувствовала полную безнадежность. Защита, выработанная ею против признания своих базовых проблем, исчезла, и теперь она была напугана пониманием того, что, возможно, приближается к реальным причинам своей болезни.

Вместе с этим пониманием возникала удушающая ярость, которую Сивилла ощущала, когда Хэтти Дорсетт беспричинно наказывала ее. Сивилле казалось, что доктор так же всемогуща, как Хэтти, и так же несправедлива. Теперь, как и в прошлом, Сивилла считала себя наказанной, наказанной бессмысленно, жестоко и совершенно безосновательно.

Выйдя от доктора, Сивилла шла по какому-то безумному раскачивающемуся тротуару. Добравшись до дому, она приняла секонал и улеглась спать. А проснувшись, уткнулась лицом в подушку, не в силах встретить новый день.

И зачем ей встречать его? За что она боролась так тяжко и совсем одна? Выхода не существовало — в этом Сивилла была уверена.

В мае 1959 года некоторые «я» предприняли самостоятельные шаги к независимому будущему. Реагируя на эти атаки, Сивилла спрашивала себя, куда же она продвигается — вперед или назад — и движется ли она вообще.

В то майское утро Мэри проснулась, когда солнце заглянуло в квартиру. Она потянулась к некогда возникшей перегородке и смутно припомнила, что недавно совершила нечто такое, что делает эту перегородку ненужной.

Неожиданно перед ней, как картинки на экране, промелькнули соответствующие сцены. Дэн Стюарт, агент по торговле недвижимостью, спрашивал ее, стоящую рядом с ним на крыльце загородного дома в Кромпонде, штат Нью-Йорк:

— У вас большая семья?

— Я одинока, — прозвучал ее ответ.

Дэн широко улыбнулся:

— Тогда места здесь более чем достаточно. И много комнат для друзей. По уик-эндам вы сможете устраивать здесь роскошные вечеринки.

Уплатив то, что он назвал «задатком», Мэри выписала чек на пятьсот долларов в качестве первого платежа за этот дом, оцененный в двадцать две тысячи долларов.

Она уже хотела подписаться Мэри Люсинда Сондерс-Дорсетт, но вдруг вспомнила, что банковский счет принадлежит не ей, а Сивилле.

— Сивилла И. Дорсетт? — прочитал агент, изучая чек. — Вы не родственники Дорсеттов из Глен-Фоллза?

— Нет, — ответила она. — Я со Среднего Запада.

— Окончательное оформление сделки произойдет через пару недель, — сообщил он ей. — Я позвоню вам.

Вспомнив все это, Мэри оделась и отправилась в кухню.

— Я собираюсь упаковать вещи и уехать, — сообщила она Тедди за завтраком, — чтобы не путаться здесь под ногами.

Тедди подошла к Мэри и положила руку ей на плечо:

— Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я хочу, чтобы ты оставалась со мной. Твое место здесь.

— Еще маленькой девочкой я всегда хотела иметь собственную комнату, — задумчиво ответила Мэри и после короткой паузы добавила: — У меня не было ее до девяти лет. Я всегда хотела уединения, но никогда его не имела. Иногда мне казалось, что меня вытесняют из дома.

Тедди оставила уговоры, но не забыла еще раз напомнить, что квартира на Морнингсайд-драйв всегда будет открыта для Мэри Люсинды Сондерс.

Оставшись одна, Мэри развела огонь в камине. Потом, устроившись у огня вместе с прикорнувшей рядом Капри, она принялась подшивать коричневато-фиолетовые шторы для спальни в загородном доме, который вскоре должен был перейти в ее собственность.

Через два дня Сивилла, стоя у почтового ящика, сунула в сумочку невскрытое письмо от отца, отметила кислой улыбкой письмо из клуба «Книги месяца», адресованное Марсии Дорсетт, а потом распечатала конверт из коричневой бумаги с обратным адресом своего банка. Ей сообщали, что она превысила свой кредит. Чек на сорок семь долларов, которым она вчера расплатилась в аптеке Хартли, не имел покрытия.

Сивилла пролистала погашенные чеки. Что за чек на пятьсот долларов? Она не выписывала чеков на такую сумму. Риэлтерская фирма «Эванс»? Никогда не слышала о такой. На более ранней стадии расщепления личности она посчитала бы появление чека, который не подписывала, какой-то загадкой, но теперь ей было ясно, что чек подписан кем-то из «других». Кем? В общем-то это было не важно. С точки зрения долларов и центов всех их звали Сивилла И. Дорсетт.

Когда Сивилле позвонил некий Дэн Стюарт и сообщил, что документы на покупку «ее» дома оформлены, она запаниковала. Поначалу доктор Уилбур ничем не могла ей помочь, только повторяла то и дело: «Как только вы поправитесь, это перестанет происходить с вами». Потом наконец доктор нашла адвоката, который, ссылаясь на «неполную вменяемость», избавил Сивиллу от обязательств, взятых Мэри. Доктор Уилбур, рассматривавшая приобретение Мэри дома как бегство от первичной сцены, считала, что его следует отнести к той же категории мотиваций, которая заставила парней построить перегородку и толкала Пегги Лу на побеги в поисках новых мест.

Желая выяснить роль «других», которые в отличие от Сивиллы знали о совершающейся сделке, доктор Уилбур обсудила дом Мэри с двумя достойными представителями — Вики и Пегги Лу. Вики сказала:

— Мэри так хотелось купить этот дом, что я решила позволить ей пройти через начальную стадию покупки. Я знала, что она не сможет довести сделку до конца. Но что плохого в том, чтобы дать ей немного помечтать? То, что она сделала, наверняка не хуже, чем взять из магазина платье, поносить его, а потом вернуть. Многие женщины именно так и поступают. Это нечестно. А в том, что сделала Мэри, не было ничего нечестного.

Пегги Лу в свою очередь объяснила:

— Я была за то, чтобы позволить Мэри купить этот дом. Я просто помогала ей выразить свои чувства, потому что так много людей жестоко обращались с Мэри. Этому мистеру Стюарту ничем не повредило бы, если бы Мэри довела дело до конца.

На вопрос доктора Уилбур:

— А кому пришлось бы платить? — последовал уверенный ответ Пегги Лу:

— Сивилле. Это ее дело — работать и заботиться о нас.

Сама Сивилла с сожалением думала о доме, который купила Мэри и от которого она отказалась. Мечта Мэри была и ее мечтой; действия Мэри были реализацией подсознательных устремлений Сивиллы.

Другие черпали свою силу в вымышленной реальности; Сивилла была этого лишена. В этом упущенном доме было множество помещений, множество преград для воспоминаний о прошлом и мыслей о грядущем. Как приятно, думала Сивилла, находиться в любимом и ухоженном доме, в доме собственном, в котором настоящая мать может собрать вокруг себя своих детей!

Пегги Лу внимательно наблюдала за тем, как Сивилла, сидя за столом в квартире на Морнингсайд-драйв, пишет:

20 июля 1959 года

Дорогая Кэрол,

я надеялась, что смогу принять твое приглашение провести несколько недель у тебя дома в Денвере. Я с таким удовольствием побыла бы с тобой и с Карлом, вспомнила бы старые времена. К тому же летом в Нью-Йорке душно, и мне очень хотелось уехать отсюда. Я зашла так далеко, что даже ознакомилась с расписанием самолетов. Но в конце концов, Кэрол, я при шла к выводу, что не могу позволить себе поездку в этом году. Слишком много у меня причин оставаться привязанной к Нью-Йорку. Прости меня. Будем с надеждой ждать другого случая.

Это письмо целиком владело мыслями Пегги Лу, когда спустя некоторое время она совершала стремительный марш-бросок по улицам, как будто пытаясь стереть свои эмоции о тротуар.

Пегги Лу рассчитывала отправиться в Денвер, и, когда Сивилла начала обзванивать авиакомпании, она сообщила доктору Уилбур: «Все мы про себя улыбаемся». И вот теперь Сивилла все испортила. «Это нечестно, нечестно», — твердила Пегги Лу, ускоряя шаг, чтобы не отстать от несущей ее ярости.

Она считала, что ее предали. В ожидании переключения светофора Пегги Лу вдруг поняла, что доехала до последней остановки и не может или, по крайней мере, не должна ехать вместе с Сивиллой. У них разные пункты назначения, разный образ жизни. «Сивилла не разделяет моих представлений, — протестовала Пегги Лу. — Она считает, что мои представления ошибочны. И именно она всем заправляет. Мне приходилось уживаться с ней, потому что иногда она делала то, что я просила. Но теперь с этим покончено. Сивилле больше нельзя доверять».

По мнению Пегги Лу, это предательство объяснялось неспособностью Сивиллы делать то, чего хочет Пегги Лу, и к тому же являлось нарушением соглашения — своего рода контракта между всеми «я», условия которого составила доктор Уилбур. Доктор упросила Пегги Лу согласиться не ездить в путешествия самостоятельно, если Сивилла пообещает возить Пегги Лу по разным местам.

«Так вот, — думала Пегги Лу, вновь ускоряя шаги, — Сивилла не выполнила свою часть обещания, а я выполнила. После Филадельфии я никуда не выезжала из города». И Пегги Лу моментально приняла решение сменить свой статус — освободиться от бытия в качестве альтернативного «я», прикованного к телу, которым руководит враждебная персона.