История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 4. По сообщению Аппиана ("Celtica", гл. I), диктатор К. Сульпиций в одном сражении с бойями приказал, чтобы дротики метались каждой шеренгой поочередно: выпустив копья в неприятеля, вся шеренга должна была пригнуть колено, чтобы следующая могла свободно бросать свои копья. Так как, по рассказу, это проделано было 4 шеренгами, после чего, наконец, когда "все" выпустили свои дротики, фаланга должна была двинуться в атаку, то отсюда было сделано заключение (Fi^hlich, Kriegswesen, ^sars, стр. 146), что гастаты стояли в 4 шеренги. Этот вывод я не могу допустить как по существу дела, так и с методологической точки зрения.

 Все описания сражений IV в. представляют чистый вымысел, и подробности их не имеют никакой исторической ценности. Коленопреклоненное положение трех передних шеренг на таком близком расстоянии от наступающей или даже атакующей неприятельской колонны просто немыслимо. Даже на мирных учениях оно не совсем безопасно; ведь случись кому-либо в первых шеренгах слишком поздно опуститься на колени или слишком рано выпрямиться, или же кому-либо из задних слишком рано пустить копье, - и непременно будут раненые; а если с этой стороны и пройдет все благополучно, то все же возможность такого исхода и необходимость считаться с нею должны вызвать в передних шеренгах беспокойство и нервное напряжение, вред от которого с лихвой перевесит пользу, ожидаемую от многократного метания дротиков.

 5. Полибий (IV, 22 и сл.) дает нам подробное описание римского вооружения, но его манера изложения при всей ее широте часто носит поверхностный характер; так, он забыл описать конструкцию панциря. В VI, 23, 14 мы читаем: "Большинство солдат носит медную бляху в пядень ширины и длины, которая прикрепляется к груди и называется нагрудником. Эти бляхи завершают вооружение. Те же граждане, имущество которых определяется цензором больше чем в 10 000 драхм, вместо нагрудника к остальным доспехам добавляют кольчугу". По дословному смыслу этих строк мы должны принять, что большинство римских легионеров" вообще не носило панцирей, а лишь вешало на шею в качестве "насердника" железный щиток в одну пядь длиной и шириной. Однако не подлежит сомнению, что этот щиток служил лишь дополнением к кожаному или холщевому панцирю, устроенному неизвестно как. Наряду с вооруженными таким образом легионерами граждане первого класса, как говорилось раньше, или - как скажем теперь вслед за Полибием - граждане, имевшие состояние свыше 10 000 динариев, носили более совершенный чешуйчатый панцирь (ср. у Марквардта, II, 337, прим. 4 и Frцhlich, Kriegswesen ^sars, стр. 68). У нас принято попросту повторять это за Полибием, но что следует под этим разуметь? Неужели среди гастатов, принципов и триариев здесь и там стояли люди в совершенно ином вооружении только потому, что случайно они располагали средствами? Но не могло быть в интересах государства, чтобы отдельные бойцы в шеренге были вооружены лучше других.

 Я предложил бы такое объяснение: "насердники" представляли собою простейшего вида панцири, которые государство заказывало для массового производства и выдавало бойцам. При этом каждому предоставлялась свобода носить иной панцирь - добротнее или же красивее; наиболее состоятельные обзаводились "чешуйчатыми" доспехами. Таким образом, "люди, имевшие состояние свыше 10 000 драхм", вовсе не означает, что здесь мы имеем дело с пережитком старого классового порядка, а означает просто "самые богатые", хоть Полибий и передает это не совсем ясно; он ложно истолковал свой источник и сам в свою очередь был плохо истолкован. Несомненно, с таким же недоразумением мы имеем дело и в том случае, когда Полибий (IV, 23) дает каждому легионеру два копья - одно легкое и одно тяжелое. Не каждый легионер был вооружен двумя копьями, а были копья двух родов: кроме легкого копья, применявшегося легионерами в бою, имелось еще и тяжелое, употреблявшееся при защите укреплений.

Глава III. РИМСКОЕ ВОЕННОЕ ОБУЧЕНИЕ, ЛАГЕРНОЕ ИСКУССТВО И ДИСЦИПЛИНА.

 Нельзя строить фалангу и управлять ее движениями, не обучив соответственно бойцов. Мы должны представить себе, что уже с первого дня возникновения понятия фаланги имела место некоторая военная учеба. В Спарте и у греческих наемников она проводилась систематически. Воспитанные на дисциплине римляне не могли пройти мимо этого превосходного средства, а манипулярный строй, несомненно, требовал большего, чем то, чего достигли в этом отношении греки и македоняне. До нас дошло одно описание строевых упражнений манипулярного легиона, - правда, настолько искаженное, что долгое время оно наводило исследования на ложный путь; однако, очищенное от искажений и прикрас, оно может служить прекрасной иллюстрацией.

 Главной задачей манипулярного региона было держать крепкую связь между отдельными манипулами при наступлении и, как только в передних рядах образовывались разрывы, тотчас в должном порядке заполнять их, выдвигая центурию или манипулу из второй или третьей линии. При упражнениях это делалось таким образом, что передовые манипулы ставились на интервалах, равных фронту 1 манипулы. Затем вся фаланга двигалась вперед, причем центурионы строго следила за соблюдением раз установленных дистанций.

 В бою интервалы между манипулами, конечно, нельзя было делать такими широкими, так как каждый промежуток представлял бы для врага удобное место для прорыва.

 Но на учебном плацу таким способом приучали солдат идти вперед, не нарушая строя, а это очень трудно. Значок в первой шеренге каждой манипулы помогал соблюдать направление и дистанции.

 Наконец, производилось пробное вдвигание принципов в интервалы между манипулами гастатов: принципы выступали на передовую линию, а гастаты оставались позади, чтобы затем таким же порядком заполнить по команде интервалы. Триарии также втягивались в это упражнение, хотя мы теперь не можем установить, каким, собственно, образом это происходило: ведь перед ними всегда находилась манипула либо гастатов, либо принципов, пока в бою замешательство или урон не создавали разрыва.

 Едва ли не столь же значительную разницу, как и расчленение на манипулы, создавал между греческим и римским войсками характер лагеря.

 О лагерях греков мы имеем лишь очень скудные сведения. Ксенофонт в своем изображении государства лакедемонян (гл. 12) рассказывает нам22, что они соблюдали в лагере хороший порядок и устраивали лагерь круглым, когда местность не предоставляла ничего другого; но он не говорит, чтобы они его постоянно укрепляли. Правда, из общей связи мы, пожалуй, можем вывести такое заключение, а кое-где даже прямо рассказывается об укрепленных лагерях; но о постоянном обычае укреплять лагерь у македонян, а тем более у других греков, очевидно, не может быть и речи. У Александра Великого и его преемников укрепление лагеря упоминается не иначе как только при особенных обстоятельствах. Полибий ясно говорит (VI, 42), что греки, во избежание лишних трудов, не окапывались, а выискивали для расположения лагерем защищенные природными условиями места23.

 Римляне же с очень ранних пор держались твердого принципа проводить вокруг лагеря ров и вал с частоколом. Это стоило, конечно, каждый раз немалого труда, зато предоставляло большие преимущества. Обычай греков искать защиты в условиях местности естественно проводил к тому, что они нередко довольствовались лишь очень незначительным прикрытием, подвергаясь опасности нападения. Полководец неохотно предлагает своим войскам делать то, к чему они не привыкли. На успешное проведение тех или иных военных действий оказывает большое влияние их привычность. Римский полководец, который всегда и всюду нес с собой уверенность в закалке и выучке своих солдат, мог проводить гораздо более широкие и длительные операции, чем греческий. Постепенное систематическое покорение Италии, которое легло в основу государственного могущества Рима, было бы невозможно без римского укрепленного лагеря. Даже после проигранного сражения лагерь представлял собою заранее подготовленное убежище.

 Но едва ли не столь же важным является другое - косвенное - последствие, на которое указывает Полибий (там же). Греки, располагавшие свой лагерь в зависимости от обстоятельств, не имели для него твердо выработанных форм; у римлян же была совершенно определенная схема24, в которой каждая часть, каждый человек имел свое определенное место. Лагерь был четырехугольный, имел четыре входа, в середине стояла палатка полководца, по определенному плану шли "улицы" лагеря, а определенные знаки указывали направления. Вследствие этого выступление из лагеря и возвращение в него совершались в естественном порядке, без всякого замешательства, и даже при внезапной тревоге каждый солдат тотчас находил свое место.

 У Ливия (XLIV, 39) Эмилий Павел перед сражением при Пидне держит речь к своим солдатам, в которой он так говорит о лагере: "Ваши предки считали укрепленный лагерь всегда открытой гаванью войска, откуда они выходили на противника и где, разбитые бурей сражения, они могли найти себе надежное пристанище. Лагерь есть место отдыха для победителя и оплот для побежденного. Это - военное жилище, вторая родина: вал - это стены, а палатка для каждого бойца - его дом и очаг".