Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции, книга 1 - Анри Сансон

Уже совершенно рассвело, и большая толпа народа собралась у ворот Парламентской тюрьмы, когда в своей роковой тележке туда прибыл мой предок. Он тотчас же вошел в низенький зал, где находились граф де Горн и кавалер де Миль, только что подвергнувшиеся мучениям пытки. Оба были ужасно изувечены. Граф был чрезвычайно бледен; он бросал дикие взгляды на всех окружающих и не переставал осыпать упреками пьемонтца, казавшегося гораздо хладнокровнее и с набожным вниманием слушавшего сорбонского доктора, который утешал его.

Вместо апатии, обыкновенно следующей за жестокими страданиями, Горн размахивал руками с лихорадочным воодушевлением; он даже произносил несвязные речи, по-видимому, подтверждавшие расстройство его умственных способностей; грубо отталкивал сорбонского доктора, который успокаивал его и Миля молитвами и уговорами, и настоятельно требовал Француа де Лоррена, епископа из Байе, причащавшего его за день до казни. Этого прелата не было тогда в Париже, и потому невозможно было удовлетворить это желание.

Роковой час настал. Осужденных посадили на позорную телегу. Шарль Сансон сел возле графа. При виде чрезмерного волнения несчастного молодого человека, моему предку пришла в голову мысль успокоить его, подав луч надежды, хотя этот обманчивый луч имел бы только минутное заблуждение.

— Ваша светлость, — шепнул он ему на ухо, — надейтесь. Вы очень хорошо знаете, что за вас беспокоятся ваши родственники.

Граф Горн не дал ему закончить.

— Они оставили меня, — сказал свирепо несчастный.

— В особенности одна дама хлопочет за вас, и быть может, она не ограничивается одними просьбами. Она имеет возможность. Будьте уверены, что она не бездействует. Я видел ее в слезах, убитую отчаянием…

— Ее имя! Ее имя! — прервал его с увлечением граф и так громко, что, казалось, не боялся быть услышанным посторонними.

— Маркиза де Парабер, — отвечал тихим голосом Шарль Сансон.

Услышав это имя, молодой человек, казалось, немного успокоился. Его лицо приняло выражение живейшего интереса. Мой предок хотел воспользоваться этим.

— Кто знает, — прибавил он, — еще могут прислать приказ об отсрочке казни.

Губы молодого человека презрительно сжались.

— Если бы они хотели даровать мне жизнь, то не изувечили бы так, — возразил он с горечью, бросив взор на свои израненные ноги.

— Вас могут освободить нечаянно и внезапно. Я обещал маркизе не оказывать сопротивления этому.

В эту минуту Шарль Сансон походил на тех докторов, которые у изголовья больного обещают ему выздоровление, между тем как могут сосчитать минуты, оставшиеся ему прожить. Однако же в своих заметках он говорит, что вспомнил слова госпожи де Парабер, и сердце его забилось сильнее. Время от времени мой предок оглядывался, чтобы посмотреть, нет ли среди этой толпы нескольких друзей, которые подают осужденным условные знаки.

Увы! Он увидел только подозрительные лица сыщиков полицейского лейтенанта, число которых Дюбуа удвоил, не уменьшив количество тех, которых он тайно задействовал для выполнения своих темных замыслов.

Нечего было надеяться. Граф устремил на Шарля Сансона взор, который, казалось, хотел сказать: «Вот видите, что вам только хотелось обмануть меня».

— Ваша светлость, — пробормотал в смущении мой предок, — клянусь вам, что госпожа де Парабер подала мне надежду…

— Скажите маркизе, что я ее прощаю и что на колесе и на эшафоте сумею умереть дворянином.

Это внезапное спокойствие и решимость, чтобы вызвать которые достаточно было одного имени женщины, удивили Шарля Сансона, но, казалось, не облегчили выполнение остальной части жестоких обязанностей исполнителя.

Наконец прибыли на место казни. Осужденные не могли пошевельнуться; их нужно было снять с тележки и нести на руках.

Шарль Сансон взял графа де Горна, и, как новый Эней, но с ношей более тягостной, хотя и менее священной, всходил по ступеням эшафота. Против воли, план освобождения, о котором ему говорила маркиза де Парабер, снова предстал перед ним, и ему казалось, что поднимая как трофей эту трепещущую жертву, лежавшую на его руках, он возбуждает отвагу и мужество медлящих заговорщиков и подает им знак приступить к исполнению задуманного мероприятия.

В то же самое время мой предок уговаривал графа, чтобы выиграть время, в течение которого могла быть предоставлена ему помощь. К несчастью рассудок Антуана де Горна, казалось, снова помутился и им овладел припадок помешательства, подобный тому, в каком он находился в низком зале Консьержери.

— Я знал, что епископ не прийдет, — повторил он. — Они его арестовали, потому что он также имел акции, но мы посмотрим. Я дорого продам свою жизнь, дайте мне только оружие… В этом мне отказать не могут…

Таким образом, несчастный молодой человек бредил. Шарль Сансон отступил несколько шагов назад, сделав помощникам знак, чтобы они приступили к делу, то есть прикрепили осужденного к брусьям, сложенным в виде креста Св. Андрея. Сорбонский доктор, отпустив пьемонтцу грехи, подошел к графу:

— Сын мой, — сказал он ему, — оставьте чувства гнева и мщения, волнующие вас в последние минуты вашего земного существования. Помышляйте только о Господе Боге. Он — верховный властелин всякого правосудия. Он примет вашу жестокую кончину, если вы предстанете пред ликом Его с покорностью и раскаянием. Я прочту за вас молитвы отходящих в жизнь вечную.

Эти слова тронули, наконец, молодого человека. Губы его шевелились и, казалось, что он читает вместе со священником молитвы.

Мой предок вспомнил о просьбах господина де Креки, и в этом отношении его совесть отчасти успокоилась, но ведь он также обещал избавить его от страданий! А эта жестокая предстоящая казнь?

Шарль Сансон решился. Что значили кровавые обязанности его позорной должности, которые он выполнял против своей воли, в сравнении с честным словом, данным им этой бедной женщине и благородному дворянину, доверившимся его чести? Принц изменил своему слову, палач должен был сдержать его.

Под предлогом, что ему нездоровится, он передал шест, служивший для переламывания членов, Николаю Гро, самому старому и преданному из своих помощников; взял тонкую веревку, служившую для секретных экзекуций, ловко накинул петлю на шею графа и, в ту минуту, когда Гро поднял тяжелый шест, который должен был переломить сочленения этого несчастного, он сильно потянул и избавил его таким образом от ужаснейших страданий, которые только могла изобрести жестокость людей.

Кавалер де Миль и пьемонтец, которых начали казнить, испускали ужасные крики; мужество и решимость, казалось, оставили их. Напрасно бедный сорбонский доктор вытирал платком крупный пот, выступавший на их лбах.