Нижние уровни Ада (ЛП) - Андерсон Роберт

Уматывая с поляны, я впервые увидел Уиллися вблизи. Лицо Рода было бледным и на этот раз на нем не было дурацкой улыбки. Как только он пристегнулся и подключил гарнитуру, я включил интерком.

— Ты ОК? Что, черт побери, с тобой случилось?

Я снова увидел как шевелятся его губы, но все, что я услышал, было теперь уже привычным шипением, бульканием и сосущим шумом. Уилли не выглядел так, будто ему попали в грудь. Если бы это было так, как он мог бежать от своей машины к моей? И что с его броневым нагрудником? Я не видел никаких повреждений от пуль.

Тогда я обратил внимание на его шлем и нажал интерком.

— Что насчет твоей головы — тебе попали в голову? Она из пуль АК попала в твою голову?

Он нагнул свою голову ко мне… нет.

Я зажал рычаг шаг-газа своим коленом и дотянулся до Уиллиса своей левой рукой. Потом я засунул палец в маленькое рваное отверстие на правой стороне шлема Рода.

— Сукин сын! Я думал, что вас подстрелили и что вы на грани смерти, а вас даже не ранили!

По моим предположениям, пуля прошла через бок шлема Уиллиса, зацепив какие-то электронные компоненты его гарнитуры, что вызвало весь этот сосущий и шипящий шум. Его «ранение в грудную клетку» было старыми добрыми радиопомехами.

Когда мы вернулись и сели в Фу Лой, было интересно наблюдать, как по разному отреагировали Кен Штормер и Род Уиллис на мучительный опыт, который они только что получили. Штормер выпрыгнул из кормовой кабины машины с очень обеспокоенным выражением лица. Он явно тревожился за своего пилота. Он также сходил с ума из-за того, что за те несколько секунд, которые ему понадобились, чтобы дотянуться до своего РПД, его пилот и машина были повреждены вражеским огнем. Единственным утешением ему служило, что он не был ранен при вынужденной посадке.

Как только он обнаружил, что Уиллис не был ранен, а сбитый OH-6 будет эвакуирован из джунглей — со всем его снаряжением на борту — Штормер стал другим человеком. Он влетел в хижину, рассказывая всем, какую фантастическую работу проделал его лейтенант, посадив поврежденный вертолет. После этого, он не мог остановиться, рассказывая всем, каким замечательным оружием был его РПД, постоянно добавляя:

— О, кстати, если я отпилю ему пламегаситель на стволе, уверен, что смогу добиться по крайней мере трехфутового (прим. 0,9 м) пламени с конца этой штуки.

Род был совсем другое дело. Он был явно потрясен полученным опытом — совсем не таким, как обычно. На этот раз Род не улыбался. Факт, что вражеская пуля прошла через его шлем не более чем в дюйме от его черепа, его нисколько не беспокоил. Но тот факт, что он не мог управлять своим вертолетом, его почти парализовал.

Когда вертолет Уиллиса был эвакуирован из джунглей и осмотрен техниками, они обнаружили, что пули АК прошли через парные тяги и соединения с головкой винта. Это было тем, что я видел болтающимся возле автомата перекоса несущего винта, когда подходил ближе к его машине.

Пилот, для того, чтобы управлять в полете своим вертолетом, должен иметь мгновенную реакцию на свои действия. С повреждениями управления, которые получил Уиллис, он внезапно обнаружил, что не может добиться реакции носа вверх-вниз, когда он толкал ручку циклического шага вперед и назад. С движением ручки вперед, нос, вместо того, чтобы идти вниз, разворачивался вправо. Все было примерно на девяносто градусов от направления, задаваемого управлением, и это было сплошным мучением в полете, пытаться удержать эту штуку в воздухе. Это все равно, что вести машину по футбольному полю со скоростью сто миль в час, когда поле покрыто сплошным полем льда, а затем попытаться повернуть влево и одновременно остановить машину.

Уиллису потребовалось несколько дней, прежде чем его «фактор складки» наконец расслабился. («Фактор складки» лучше всего определяется как реакция на отчаянную ситуацию в полете, когда ваши ягодицы почти засасывают подушку сиденья вверх вдоль вашего позвоночника. Если вы этого не испытывали, вы не сможете понять).

Три дня спустя, я получил свой собственный опыт с фактором складки. Ранним утром 28 октября я собирался провести визуальную разведку реки Сайгон недалеко от базы огневой поддержки «Тенесси» в районе Гриба. Дин Синор (Три Один) был пилотом моего ударного вертолета, а Джим Паркер был моим борттехником.

Гриб был особенно горячим районом вдоль Сайгон; это был основной пункт сбора для вражеских войск и припасов, предназначенных для Железного Треугольника. Они попадали к реке через Острый Хребет, их плацдарм, потом груженые сампаны уходили вниз к западной части ножки Гриба. Пешая часть маршрута шла от реки. Они совершали марш по суше через ножку Гриба, снова пересекали реку на восточном крае ножки, а, затем, двигались в Железный Треугольник.

С комендантским часом, который мы устроили на реке, Чарли использовали темные часы ночи и раннего рассвета, чтобы спуститься вниз. С рассветом они уходили в притоки или небольшие бухты, чтобы их не заметили. Они знали, что все, что будет замечено на реке при дневном свете, будет законной целью для наших парней.

Когда мы взлетели утром, было прохладно и сыро. Большую часть ночи и до самого утра шел дождь. Туман и водяная взвесь от всей этой влаги, нависали над рекой, как одеяло, покрывая мангровые пальмы и слоновью траву вдоль береговой линии.

Как только мы добрались до моста Фу Куонг, я спустился как можно ближе к поверхности реки и двинулся в сторону БОП «Теннесси». Я набрал скорость, потому что наша задача в тот день была не в том, чтобы вести плотную разведку, а найти и перехватить любое вражеское движение по реке, если кто-то рискнет появиться на реке с первыми лучами солнца.

Полет проходил без происшествий вплоть до Железного Треугольника. Паркер в своей обычной манере развалился в кормовой каюте, выглядя беззаботным — его левая рука лежала на М60, а одна нога была подогнута под бронированную сидушку. Когда мы приблизились к Железному Треугольнику, я заметил, что из Лай Кхе работает артиллерия, ведя огонь по северо-восточному углу Треугольника; это не влияло на нас, пока мы оставались к западу от границы реки между 1-й и 25-й дивизиями.

Я держал на бреющем над Большой Синей около девяноста узлов и летел на высоте примерно двух-трех футов (прим. 0,6–0,9 м) над поверхностью реки. Полет был восхитительным, но с постоянным ожиданием появления цели за следующим поворотом.

Мы мчались, я заметил признаки горящего очага впереди. Что то было слева от меня, на стороне 25-й дивизии, с западной стороны ножки Гриба. Чарли, вероятно, думал, что из-за низко висящего тумана, который поглотит дым, ему сойдет с рук разожженный очаг.

Их логика была безупречна. Мой пилот ударного вертолета не мог видеть дым от костра со своей высоты — все выглядело как одно сплошное серое одеяло тумана. Но, жужжа на уровне реки, я мог видеть, как поднимается этот маленький шлейф дыма, на расстоянии примерно с милю, прежде чем успевал рассеяться в тумане.

Я не только видел дым от костра, но и чувствовал его запах. Воздух был наполнен влагой и хорошо переносил характерный запах гари. Его мог уловить нос воздушного разведчика, ожидающего именно таких признаков врага. Горящие угли во Вьетнаме пахли так же, как тлеющие угли барбекю на заднем дворе дома. Разница была только в том, какую еду готовили Чарли. С расстояния почти в милю, я знал, что у нас плохие люди.

Я передал по рации пилоту ударного вертолета:

— Три Один, это Один Шесть. У меня костер на десять часов на дистанции… около мили. Должно быть, там поворот на реке.

— Ага, понял тебя Один Шесть — ответил Синор — Это прямо там, в ножке Гриба.

— Хорошо, Три Один, я займусь этим. Это очаг и похоже, прямо на реке. Я направляюсь прямо туда.

Из-за такой погоды в тот день у меня не было никаких причин не идти прямо на огонь. Я остался на бреющем под верхушками деревьев на берегу. Я хотел замаскировать шум вертолета и не дать Чарли увидеть нас, пока я не подойду как можно ближе. Таким образом, я смогу выскочить со стороны реки и открыть огонь по вражескому пикнику, прежде чем они смогут где-то укрыться.