Сирота с Манхэттена - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Так ты не будешь зависеть от Ларошей, если появятся какие-то дополнительные расходы, - серьезным тоном пояснил он.
Вспомнив все это, девушка пуще прежнего залилась слезами. Бонни встала, подошла и погладила ее по лбу.
- Не печальтесь, мадемуазель, - прошептала она.
- Мне уже кажется, что это была ужасная ошибка - так поспешно уехать из Нью-Йорка! Ведь если подумать, куда я торопилась? Из-за меня слегла ма. Помнишь, какая несчастная она была в то утро, когда мы уезжали?
- Нужно написать ей хорошее письмо, и не одно, это ее утешит. И вообще, кто может помешать вам спустя какое-то время с ними повидаться?
Бонни баюкала ее утешениями, держа за руку, пока Элизабет не уснула. Гувернантка вернулась в свою постель. Будущее уже не представлялась ей в розовом свете, как этим утром, и надежды на лучшее тоже разбились.
Гуго Ларош, который страдал бессонницей после смерти единственной дочки, неожиданно уснул, едва коснувшись головой подушки. Разбудил его в час ночи пронзительный вопль, донесшийся из соседнего номера, где спала Элизабет.
Разволновавшись, он накинул шерстяной халат, вышел в коридор и постучал. Приложив ухо к окрашенной деревянной двери, он услышал голос гувернантки.
- Что случилось? Элизабет нездоровится? - спросил он, не повышая голоса.
Бонни открыла, но тут же загородила собой дверной проем. На голове у нее был ночной чепец, вид - встревоженный.
- Мадемуазель приснился страшный сон, мсье Ларош. Я дала ей воды, так что все хорошо. Ваша внучка плохо спит.
- Наверное, унаследовала это от меня, - сказал он. - Сделайте так, чтобы она больше не кричала. Это неприятно, мы все-таки в гостинице.
- Сделаю все, что смогу, мсье, - отозвалась та, не пытаясь особо скрыть свое неодобрение.
Элизабет слушала их диалог, сидя в кровати и обхватив колени руками. Она дрожала всем телом.
«Господи, что бы это могло значить? - недоумевала она. - Я не хочу пережить подобное. Сжалься, Господи!»
Как и в прошлые разы, она попыталась упорядочить мысли. То, что с ней происходило, она считала нервной болезнью, а то и своим постыдным изъяном. Первые кошмары стали ей сниться, когда родители только задумали перебраться в Америку, и эти жуткие картины из плохих снов воплотились в реальность.
- Мадемуазель, я не впустила вашего деда в номер, - прошептала Бонни, присаживаясь у изголовья кровати.
- Спасибо, он наверняка стал бы меня упрекать. Бонни, это был ужасный сон, ужасный! Если и это должно сбыться, как те сны про маму и папу, лучше мне сбежать куда глаза глядят!
- Ч-ш-ш, глупости какие! Почему не хотите рассказать, что вам снилось?
- Это было бы слишком мучительно. Все так запутано… Нет, я просто не смею произносить это вслух!
- Но вы же рассказали мне, что видели во сне сына мадам Рамбер, как он катается на коньках, и саму эту даму и ее дочку сидящими возле катка.
- То был приятный сон, почему бы не рассказать? Благодаря ему ко мне вернулся крестильный медальон мамы и я познакомилась с Батистом Рамбером. Прости меня, Бонни. Иди скорее в кровать! Может, я зря беспокоюсь.
Гувернантка подчинилась, сетуя про себя, что не в силах помочь своей воспитаннице. Женщина она была необразованная, но этот недостаток с лихвой компенсировало прирожденное здравомыслие.
«Моя девочка не такая, как все, о нет! - рассуждала Бонни. - Я это сразу поняла, как только она попала к Вулвортам. Лисбет была такая чувствительная, такая нервная. Но чему удивляться? Сначала страшные вещи ей снятся, а потом происходят наяву! Ну ничего, там, в Монтиньяке, можно будет чаще ходить в церковь, зажигать свечи, и я буду о ней молиться. Времени у меня будет предостаточно».
Мало-помалу Бонни успокоилась. Приятно было думать, что работать с утра до вечера ей больше не придется. Скоро от ее кровати донеслось тихое похрапывание, и Элизабет поняла: гувернантка спит.
«Нужно было сделать это раньше! - сказала она себе, вставая и беря свою сумочку. - Я буду все записывать!»
Она включила маленькую лампу под желтым шелковым абажуром, открыла новый блокнот, взяла чернильную ручку. В состоянии, близком к трансу, она изложила на бумаге моменты извращенного насилия, жертвой которого стала в таинственном измерении снов.
На следующее утро, в гостинице «Три завсегдатая»
- Мое дорогое дитя, все это тебе очень к лицу! - заявил Гуго Ларош внучке, когда они усаживались за столик в гостиничном ресторане, где им предстояло позавтракать.
Бонни приосанилась, потому что дневные ансамбли для юной хозяйки всегда выбирала она.
- Благодарю за комплимент, дедушка, - отвечала Элизабет, которую это обращение - «мое дорогое дитя» - уже начало раздражать.
Осанка у нее была прекрасная, поэтому вышитая блузка из бежевого ситца, с круглым воротничком, смотрелась на ней особенно выигрышно. Узкая юбка из красно-коричневого сукна, с кожаным ремешком, по требованию тогдашней моды плотно облегала ее бедра. Приталенный жакет из той же ткани она повесила на спинку своего стула. Волосы были убраны в высокую прическу, оставляя на виду идеальный овал лица.
- Тебе кофе или чаю? - спросил Ларош. - Я порекомендовал бы теплое молоко, раз ты так беспокойно спишь. Жизнь на свежем воздухе, регулярные конные прогулки сделают тебя здоровее.
Вступить в открытую конфронтацию? И в этот раз Элизабет предпочла смолчать, тем более что воспоминания о последнем кошмаре были еще слишком свежи.
- Джон Фостер, семейный врач Вулвортов, говорит, что у меня нервический темперамент, - после короткого колебания сказала она. - В остальном я совершенно здорова.
Гуго Ларош нахмурился. Его губы искривила скептическая усмешка и тут же исчезла. Он взглянул на карманные часы на цепочке, по ободку усыпанные рубинами, - настоящее произведение ювелирного искусства. Бонни задохнулась от восхищения.
- Жюстен скоро будет тут, - предположил он. - Я приказал ему приехать ровно в восемь утра.
- Жюстен… - тихо повторила за ним Элизабет.
- Ну конечно! - сердито отозвался дед. - Вчера, в поезде, я о нем рассказывал. Наш новый конюх. Приедет на фаэтоне, запряженном парой лошадок породы коб.[49] Остается надеяться, что твой багаж поместится сзади. Свой чемодан вы поставите себе под ноги, мадам!
Бонни кивнула, соглашаясь, потому что рот у нее был набит вкуснейшим круассаном со сливочным маслом. Элизабет постаралась
