Свинцовый монумент - Сергей Сартаков

Запутавшись своими первыми тонкими лучами в вершинах елей, солнышко никак не могло подняться над лесом, и оттого туман казался по-зимнему холодным. Андрей Арсентьевич хмуро оглядывал белую долину. Веселый напев в груди уже не звучал. И неотступно преследовал вопрос: почему ты уверил себя, что Даша найдется именно здесь? С какой стати, даже кружась по тайге и постепенно спускаясь вниз, выбрела бы она на зыбучее болото и приблизилась к струящемуся посредине Зептукею? Это подсказал не опыт таежника, не рассудок, а томительный ночной страх.

Так где же все-таки теперь искать Дашу?

Из тумана доносились слабые шорохи. Это начинался разлив речки, вызванный долгим обильным дождем. Вода выходила из низках плоских берегов и растекалась по зыбуну, сотрясая высокий рубчатый хвощ, которым вперемешку с ситником было затянуто болото. Сварливо крякали утки. Их в круглых озерцах, испещрявших зыбун - Андрей Арсентьевич знал, - было великое множество. Накануне, когда еще только готовились к переходу на эту роковую сопку, он пообещал всем притащить с Зептукейского болота столько уток к обеду, сколько закажут.

Он любил Зептукей, в своих одиночных скитаниях он устраивал себе здесь самый продолжительный привал. Это горное болото было чистым, непохожим на вязкие засасывающие трясины, из которых, пузыря бурую грязь, источается удушающий вонючий газ. Зыбун был опасен лишь для того, кто по нему не умеет ходить. Прорвется - и уйдешь столбом в глубину. А туго сплетенный из корней хвоща и троелистки колышущийся покров тут же сомкнется у тебя над головой. Андрей Арсентьевич научился спокойно ходить по зыбуну, чутьем угадывая, куда поставить ногу и когда надо бросить перед собой легкую жердинку, чтобы по ней перебежать, миновать опасное место.

Но именно потому, что он превосходно знал коварные свойства зыбуна, он в ночной своей душевной тревоге больше всего боялся, как бы Даша, блуждая впотьмах, не оказалась близ Зептукея.

Солнечное утро радости не принесло. Неизвестность стала еще более гнетущей. Потому что "стог сена" теперь и еще неизмеримо увеличился в своих размерах.

Нужен очень точный план действий. Нельзя ему больше бежать куда попало, руководствуясь лишь интуицией и веселым напевом. Впрочем, если этот напев оборвется, то не так ли, как при игре в жмурки, когда, подсказывая верное направление, тебе кричат: "холодно или "жарко"? У Зептукейского болота оказалось "холодно". Ну а в какую сторону "горячо"? Андрей Арсентьевич повернулся лицом к солнцу, блаженно ощущая даже сквозь густое переплетение еловых ветвей его теплоту. Нет, веселый напев вновь не зазвучал...

Что ж, подняться вверх, соединиться с остальными и сообща продолжать поиски? Но все ли ты сделал здесь, внизу? Вот оно, как далеко и вправо и влево простерлось это болото! Откуда у тебя такая уверенность, что Даша никак не могла выйти к нему и вступить на зыбун, допустим, в километре от тебя направо или в двух километрах налево? Андрей, Андрей, не теряй головы, не поддавайся опять только лишь настроению. Если ты все же спустился сюда, устрани последнее сомнение. А наверху и без тебя люди ходят, ищут.

Зимой, по снегу, таежники, делая замкнутый круг, "обрезают" запутанный след зверя, за которым охотятся. Обрежь Дашин след - вдруг он тебе встретится - вдоль Зептукея и в ту сторону и в другую, прикинув, что все-таки бесконечно далеко впотьмах она уйти не могла. Зеленая трава, брусничник, моховые кочки - это не снег, на отчетливые отпечатки следа здесь мало надежды. Но все-таки, все-таки иди, оглядывайся, кричи, подавай сигналы. Другого, лучшего, пока не придумаешь.

Андрей Арсентьевич зашагал направо, стремясь придерживаться самой кромки болота. Примятый хвощ вернее подскажет, прошел ли там человек... А может пройти и косуля...

- Даша!.. Да-аша!..

Это в прогретом воздухе отдалось уже не так громко. Андрей Арсентьевич выстрелил. И через минуту уже не на самой вершине сопки, а где-то левее ответно тукнул такой же одиночный выстрел.

Ах, Даша, Даша!

И перед его глазами пробежали видения последних трех-четырех дней с того момента, как подговоренный Широхолапом пилот перебросил их на вертолете к чудесной рыбной речке Огде, подобно Зептукею впадающей в Ерманчет, но отделенной от Зептукея высоким перевалом.

Герман Петрович оказался великолепным организатором. В личные сборы Андрея Арсентьевича он вмешиваться не стал, хотя все-таки насильно навязал ему через Зенцовых где-то раздобытую легкую и компактную одноместную палатку: "Хватит вам еловой корой укрываться!"

Не сразу пришли к решению, как быть с остальными: две палатки по два места или одну четырехместную? Зенцовым больше нравилась идея двухместных палаток, но Даша тихо сказала: "А как же я?" И Герман Петрович загадочно улыбнулся, но объявил: "В таком случае четырехместная".

Весь груз он тщательно выверил по объему и весу. Получилось тяжеловато, но вполне по силам для каждого. А Зенцовых он попросил дома прорепетировать хождение с полной выкладкой. Серафима Степановна удовлетворенно сказала: "Готова прибросить и еще парочку килограммов. Глядишь, за лето хотя бы на эти килограммы убавлю и собственный вес". Она немножечко рисовалась, кокетничала, следуя моде, - худеть и худеть обязательно. Сложения она была спортивного.

Но Герман Петрович внес свои уточнения: "Энтузиазм принимается, однако есть золотое правило: стоять лучше, чем ходить; сидеть лучше, чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть. Там, где сможем воспользоваться механической силой, будем ею и пользоваться". И по прибытии в район Ерманчета - научная командировка в интересах охраны природы! - сосватал на два рейса вертолет патрульной лесной авиации. К речке Огде, а потом к Зептукею.

Все это больше походило на увеселительную прогулку, нежели на научную командировку или, к чему приучил себя Андрей Арсентьевич, на торжественное и вдумчивое вступление в храм природы.

Им поначалу фантастически повезло, выдалась на редкость солнечная погода со слабым ветерком, отгоняющим гнуса, которого, тоже на редкость, вообще оказалось немного. Сеток почти не надевали и тем более не мазались репудином. Серафима Степановна сияла: "Почему нам с Николашей раньше не пришла в голову мысль побродить по родной земле, по ее девственным уголкам?" И Николай Евгеньевич с ней соглашался. А Герман Петрович разъяснял: "Вам эта мысль не могла прийти раньше потому, что вы не были знакомы с Широколапом".

Он держал себя так, словно бы он и только он один создал эту тайгу, горы и речки и всю здешнюю живность, он и должен всем этим распоряжаться. Герман Петрович вел или делал вид, что действительно ведет какую-то научную работу. Во всяком случае, Даша под его диктовку подолгу что-то записывала, на месте старых пожарищ подсчитывала, сколько в среднем на каждый гектар приходится молодого подроста ценных пород и определяла его приблизительный возраст.

Оторвавшись от пишущей машинки и телефонных звонков, она блаженствовала в тайге. И единственное, чего она здесь очень боялась, - это ночной темноты.

Сам Андрей Арсентьевич добровольно взял на себя обязанности "интенданта" по части даров природы. А Николай Евгеньевич был подручным на "кухне" Серафимы Степановны, у которой, хотя и не по заморским рецептам, получались все же очень вкусные похлебки и жаркое.

...В этот раз удить рыбу на Огду пошли втроем: он, Герман Петрович и Даша. Трудно определить, кому сильнее захотелось изведать рыбацкого счастья-удачи - Герману Петровичу или Даше. Пожалуй, все-таки Даше, но Гера и тут взял главенство в свои руки. Ловили на искусственную мушку и на блесну. Андрей Арсентьевич предпочитал ловить на кобылку. В Огде водился черный таежный хариус, но попадались и ленки.

Именно честолюбивое желание вытащить крупную рыбину и увело тогда Германа Петровича под шиверу, где, образуя небольшую таинственно-темную заводь, из остропенных гребешков волны становились плоскими и ленивыми.

Даша сторонилась глубин, закидывала свою удочку там, где в хрустально чистой воде далеко от берега были видны и галечное дно, и сами хариусы, медленно пошевеливающие радужно-пятнистыми плавниками. Завидев плывущую поверху мушку, они степенно поднимались к ней, резким ударом хвоста топили, а потом заглатывали, вернее, слегка лишь пробовали "на вкус" и либо выплевывали обратно, либо, наколовшись на острие крючка, бросались в сторону, леска натягивалась, и в этот едва уловимый момент нужно было успеть сделать короткую подсечку. Иначе, если сразу потянуть сильным взмахом удилища, рыба срывалась, а леска со свистом взвивалась вверх и запутывалась в прибрежных кустах.

Андрею Арсентьевичу в таких случаях не раз приходилось спешить Даше на помощь. Никак у нее не ладилось дело с искусством короткой подсечки. И все-таки Дашей пяток некрупных хариусков уже нанизан был на кукан, улов Андрея Арсентьевича превысил десяток, а Герман Петрович, стоя над заводью, упрямо забрасывал свою блесну только на середину речки и пока что безрезультатно.