Наш общий друг. Часть 3 - Чарльз Диккенс

Брадлей опустилъ кошелекъ въ карманъ, стиснулъ правой рукой кисть лѣвой руки и, застывъ въ этой позѣ, сталъ смотрѣть въ огонь.

— Для васъ она на все пойдетъ, — прибавилъ Райдергудъ и продолжалъ. — Такъ вотъ, когда мы съ вами пойдемъ домой (потому что, я, конечно, пойду съ вами), то совѣтую вамъ пообчистить ее, не теряя времени даромъ. А потомъ, когда мы покончимъ наши счеты, вы можете жениться на ней. Она пригоженькая, а вы, я знаю, еще не завели себѣ новой зазнобы съ тѣхъ поръ, какъ вамъ натянули носъ въ другомъ мѣстѣ.

Ни одного слова больше не проронилъ Брадлей за всю ночь. Ни разу не перемѣнилъ положенія и не разжалъ руки, сжимавшей его другую руку. Окаменѣвъ передъ огнемъ камина, какъ будто это былъ волшебный огонь, который старилъ людей, онъ не шевелился, и на его лбу темныя складки становились все глубже, взглядъ принималъ все болѣе и болѣе дикое выраженіе, лицо все больше блѣднѣло, пока не стало землистымъ, точно обсыпанное пепломъ, и даже волосы, казалось, рѣдѣли и выцвѣтали.

Вплоть до тѣхъ поръ, какъ окно сторожки стало прозрачнымъ отъ забрезжившаго свѣта дня, этотъ живой трупъ человѣка не шевельнулся. Тогда онъ тихо поднялся, пересѣлъ къ окну и сталъ глядѣть на рѣку.

Райдергудъ тоже не вставалъ со стула всю ночь напролетъ. Вначалѣ онъ раза два или три пробовалъ заговаривать: одинъ разъ пробормоталъ что-то такое о томъ, что становится очень холодно, потомъ сказалъ, что уголь скоро прогоритъ, и поднялся подбавить свѣжаго; но, такъ какъ онъ не могъ добиться отъ своего гостя ни звука, ни движенія, то замолчалъ и самъ уже на всю ночь. Въ то время, когда онъ занимался на скорую руку приготовленіемъ кофею, Брадлей отошелъ отъ окна и сталъ надѣвать пальто.

— Не лучше ли позавтракать, прежде чѣмъ мы отправимся въ путь? — сказалъ Райдергудъ. — Пустой желудокъ нехорошо студить, учитель.

Не подавая никакого знака, что онъ слышалъ, Брадлей вышелъ вонъ изъ сторожки. Схвативъ со стола кусокъ хлѣба и сунувъ подъ мышку свой драгоцѣнный узелокъ, Райдергудъ немедленно послѣдовалъ за нимъ. Брадлей повернулъ въ сторону Лондона. Райдергудъ догналъ его и пошелъ рядомъ съ нимъ.

Цѣлыхъ три мили прошли эти два человѣка бокъ-о-бокъ, въ полномъ молчаніи. Вдругъ Брадлей повернулъ и пошелъ назадъ. Въ тотъ же мигъ повернулъ и Райдергудъ и пошелъ съ нимъ рядомъ.

Брадлей опять пошелъ въ сторожку. Вошелъ и Райдергудъ. Брадлей сѣлъ къ окну. Райдергудъ сталъ грѣться у огня. Черезъ часъ или немного побольше Брадлей неожиданно всталъ и снова вышелъ, но на этотъ разъ пошелъ въ другую сторону. Райдергудъ сейчасъ же вышелъ за нимъ слѣдомъ, нагналъ его черезъ нѣсколько шаговъ и пошелъ рядомъ.

Опять, какъ прежде, Брадлей, убѣдившись, что его спутникъ не отстанетъ отъ него, вдругъ повернулъ назадъ. И опять, какъ прежде, Райдергудъ повернулъ вмѣстѣ съ нимъ. Но въ этотъ разъ они не вошли въ сторожку, ибо Брадлей остановился у шлюза, на покрытой снѣгомъ травѣ, и сталъ смотрѣть вверхъ и внизъ по рѣкѣ. Судоходство прекратилось съ наступленіемъ морозовъ, и рѣка съ ея берегами казалась одною сплошной бѣлой пустыней.

— Ну, полно, учитель, — говорилъ Райдергудъ, стоя возлѣ него. — Что толку въ пустую играть? Вы все равно отъ меня не отвяжетесь, пока не заплатите мнѣ по счету. Куда бы вы ни пошли, я пойду съ вами.

Не отвѣтивъ ни слова, Брадлей скорымъ шагомъ пошелъ отъ него черезъ мостикъ надъ шлюзомъ.

— Туда идти ужъ окончательно нѣтъ никакого смысла, — сказалъ Райдергудъ, слѣдуя за нимъ. — Тамъ вы упретесь въ запруду, и все равно придется повернуть.

Не обративъ никакого вниманія на эти слова, Брадлей прислонился къ сваѣ и стоялъ въ спокойной позѣ, опустивъ глаза.

— Разъ мы сюда пришли, такъ я ужъ кстати погляжу свои створы, — проговорилъ угрюмо Райдергудъ.

Подъ плескъ и грохотъ воды онъ затворилъ створы шлюза, которые были открыты, съ тѣмъ, чтобъ отворить другую пару, такъ что на минуту обѣ пары оказались закрытыми.

— Совѣтую вамъ образумиться, Брадлей Гедстонъ, учитель, а то я васъ еще посуше выжму, какъ до разсчета дойдетъ, — сказалъ Райдергудъ, проходя мимо него. — Ай! Что вы это!

Брадлей схватилъ его поперекъ тѣла, точно опоясалъ желѣзнымъ кольцомъ. Они стояли на краю шлюза, почти посрединѣ между двумя парами створовъ.

— Пусти! — закричалъ Райдергудъ. — Пусти, или я ножъ выну и полосну тебя куда попало. Пусти!

Брадлей тащилъ къ краю шлюза. Райдергудъ тащилъ прочь отъ него. Держали оба крѣпко; борьба была свирѣпая, рука съ рукой, нога съ ногой. Брадлей повернулъ его спиной къ краю шлюза и толкалъ назадъ.

— Пусти! Оставь! — кричалъ Райдергудъ. — Чего ты хочешь? Меня нельзя утопить. Я вѣдь тебѣ говорилъ: кто разъ тонулъ, никогда не утонетъ. Нельзя меня утопить!

— А меня можно, — отвѣтилъ Брадлей нечеловѣческимъ, сдавленнымъ голосомъ. — И я рѣшился умереть вмѣстѣ съ тобой. Я тебя живого не выпущу и мертваго не выпущу. Туда, внизъ!

Райдергудъ полетѣлъ навзничь въ омутъ, а съ нимъ и Брадлей.

Когда ихъ нашли подъ тиной и иломъ за одной изъ прогнившихъ свай шлюза, руки Райдергуда оказались расцѣпившимися (должно быть, онъ разжалъ ихъ при паденіи), и глаза его смотрѣли вверхъ. Но онъ и теперь былъ опоясанъ желѣзнымъ кольцомъ рукъ Брадлея, и заклепки желѣзнаго кольца держались крѣпко.

XVI

О дѣйствующихъ лицахъ вообще

Первымъ пріятнымъ занятіемъ мистера и мистрисъ Гармонъ, по водвореніи ихъ въ ихъ владѣніяхъ, было устроить всѣ дѣла, которыя, такъ или иначе, разстроились, или могли, или должны были разстроиться, пока ихъ настоящее имя оставалось подъ спудомъ. Разсматривая тѣ дѣла, за которыя могла быть съ какой-нибудь стороны отвѣтственна фиктивная смерть Джона, они держались, говоря вообще, самаго широкаго толкованія, признавая, напримѣръ, за кукольной швеей право на ихъ покровительство за ея дружбу съ мистрисъ Юджинъ Рейборнъ, которая имѣла въ свое время нѣкоторое отношеніе къ темной сторонѣ настоящей повѣсти. А изъ этою вытекало, что нельзя было отказать въ поддержкѣ и старику Райѣ, какъ доброму другу ихъ обѣихъ, оказавшему имъ много услугъ. Нельзя было забыть и господина комиссара, такъ усердно и съ такимъ знаніемъ дѣла охотившагося по пустому слѣду. Что касается этого достойнаго чиновника, то не мѣшаетъ замѣтить, что вскорѣ послѣ описанныхъ происшествій въ полиціи ходили слухи, будто онъ говорилъ миссъ Аббе Потерсонъ, сидя за прилавкомъ «Шести веселыхъ товарищей» за кружкой пива, что онъ «былъ бы готовъ даже потерять лишній фартингъ ради того, чтобы мистеръ Гармонъ воскресъ изъ мертвыхъ», но что и такъ его дѣлишки обстоять ничуть не хуже, чѣмъ если бы этотъ джентльменъ оказался варварски умерщвленнымъ, а онъ, комиссаръ, положилъ бы себѣ въ карманъ правительственную премію за поимку убійцы.

Во всѣхъ распоряженіяхъ мистера и мистрисъ Гармонъ имъ много помогалъ знаменитый ихъ повѣренный, мистеръ Мортимеръ Ляйтвудъ, который дѣйствовалъ по своей спеціальности съ такою несвойственной ему расторопностью и настойчивостью, что ему не успѣвали задавать работу, до такой степени она кипѣла у него въ рукахъ, причемъ юный Блэйтъ глазѣлъ уже на заправскихъ кліентовъ, а не въ окно. При переговорахъ съ Райей, оказавшимся очень полезнымъ по приведенію въ порядокъ дѣлъ Юджина, выяснилась его прошлая связь съ мистеромъ Фледжби. Тогда Ляйтвудъ, съ искреннимъ увлеченіемъ, повелъ атаку противъ этого обаятельнаго джентльмена, который, почувствовавъ себя въ опасности взлетѣть на воздухъ отъ послѣдствій кое-какихъ дѣлишекъ взрывчатаго свойства, не обошедшихся безъ его благосклоннаго участія, и уже разъ попробовавъ палки, запросилъ пардону. Парламентскіе переговоры привели къ перемирію на извѣстныхъ условіяхъ, причемъ кое-какія выгоды перепали и на долю безобиднаго Твемло, хотя онъ этого и не подозрѣвалъ. Мистеръ Райя вдругъ смягчился непонятно почему: онъ собственной своей персоной явился въ квартирку надъ конюшнями въ Дьюкъ-Стритѣ, Сентъ-Джемсѣ, уже не лютый, а кроткій, сообщилъ ея хозяину, что если уплата процентовъ въ прежнемъ объемѣ будетъ отнынѣ производиться въ конторѣ мистера Ляйтвуда, то его, мистера Райи, іудейская неумолимость будетъ удовлетворена, и удалился, унося съ собой маленькій секреть, а именно, что съ этого дня кредиторомъ мистера Твемло сталъ Джонъ Гармонъ, уплатившій сполна всю сумму его долга. Такимъ образомъ, былъ предотвращенъ гнѣвъ великаго Снигсворта, и, стоя у своей коринѳской колонны на гравюрѣ, что висѣла надъ каминомъ, онъ фыркалъ теперь на весь свѣтъ лишь съ нормальной дозой нравственнаго величія, строго согласовавшейся съ его комплекціей, съ одной стороны, и съ британской конституціей — съ другой.

Первый визитъ мистрисъ Вильферъ въ новую резиденцію жены нищаго былъ великимъ событіемъ. За папа было послано въ Сити въ первый же день вступленія во владѣніе домомъ. Папа остолбенѣлъ отъ изумленія, когда его привезли. А когда, послѣ того, его провели за ухо по всему дому и заставили осмотрѣть всѣ его сокровища, онъ былъ совершенно очарованъ и восхищенъ. Затѣмъ папа былъ назначенъ секретаремъ и получилъ приказъ немедленно заявить Чиксею, Венирингу и Стобльзу, что онъ отрекается отъ нихъ навсегда. Но мама явилась позднѣе и прибыла, какъ ей и подобало, въ полномъ парадѣ.