Тайны финской войны - Борис Соколов

После кровавой чистки 1937–1938 годов общий уровень командного состава значительно понизился. Недавние командиры рот становились комполками, Недавние командиры батальонов возглавляли дивизий, как злосчастный комбриг Виноградов. И как было ко — мандирам не бояться доноса сослуживцев или, по сути, надзиравших за ними комиссаров, если в одночасье можно было отправиться «в штаб Тухачевского». Вот и опасались проявлять инициативу, действовали по шаблону, старались не отступать от приказов вышестоящих начальников, не задумываясь об их соответствии реальной обстановке.

Нарком обороны Ворошилов в итоговом докладе о финской войне признавал:

«Должен сказать, что ни я, ни Генштаб, ни командование Ленинградского военного округа вначале совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной. Объясняется это прежде всего тем, что Военвед не имел хорошо организованной разведки, а следовательно, и необходимых данных о противнике; те скудные сведения, которыми мы располагали о Финляндии, ее вооруженных и укрепленных районах, не были достаточно изучены и обработаны и не могли быть использованы для дела».

На совещании в ЦК в апреле 1940 года тогдашний начальник Главного разведывательного управления Генштаба И. И. Проскуров опроверг, однако, мнение, будто о финской армии накануне войны ничего достоверно не было известно. Он доложил: «Мы знали к 1 октября 1939 года, что Финляндия создала на Карельском перешейке три оборонительных рубежа и две отсечные позиции… Было установлено наличие в укрепленных районах до 210 железобетонных и артиллерийских точек… Эти точки нанесены на схемы, был альбом, который, как говорил сам товарищ Мерецков, все время лежал у него на столе».

Тут надо сделать небольшое отступление. Когда ранее на совещании выступил Мерецков, он упомянул, что он и его подчиненные ориентировались по альбому укрепленных районов противника. На ехидный вопрос из зала, где же лежал тот альбом, Кирилл Афана — сьевич ответил: «У меня на рабочем столе, с левой стороны». Тут Сталин и заметил с издевкой: «В архиве». Мерецков знал, что Сталин слов на ветер не бросает, и во время выступления Проскурова попытался себя реабилитировать. Он заявил: «Но ни одна схема не соответствовала». «Ничего подобного, — решительно возразил Проскуров. — Донесения командиров частей и разведки показывали, что большинство этих точек находится там, где указаны на схеме».

— Это ложь, — горячился Мерецков. — В районе Суммы 12 точек, Корна — 12.

— Ничего подобного, — повторил Иван Иосифович.

— Когда этот материал был передан Генштабу? — вкрадчиво осведомился Мехлис.

— До 1 октября 1939 года, — стоял на своем Про- скуров. — К этому же времени было известно, что финны развертывают большие строительные работы… именно летом 1939 года. Агентура доносила, что идет интенсивное строительство… Точных данных во вторую половину 1939 года мы не имели. Все имеющиеся сведения об укреплениях и заграждениях были разработаны, нанесены на карту в Ленинграде и разосланы в войсковые соединения.

Начальник военной разведки отверг и обвинения в том, что недооценивал численность и возможности финской армии:

«По различным справочникам, которые были изданы, нам было известно, что Финляндия располагает 600 тысячами человек военнообязанных. Военнообучен- ных насчитывалось до 400 тысяч человек (цифра абсолютно верная: к концу войны в финских вооруженных силах было 340 тысяч человек, а потери составили около 70 тысяч, следовательно, всего в войсках служило около 410 тысяч человек. — Ъ. С.). Кроме того, имелась так называемая шюцкоровская организация женщин и мужнин, которая в своих рядах насчитыва — ла до 200 тысяч человек. Итого, по данным разведки видно было, что Финляндия может выставить до 0,5 миллиона человек… Товарищ Шапошников докладывал, что было 16 дивизий, у нас нет таких данных. Было 12 пехотных дивизий, 6 отдельных пехотных полков, до 30 батальонов, около 5 пехотных бригад».

— В общем 18 дивизий, — подытожил Сталин. Проскуров согласился:

— Если свести в дивизии — до 18 дивизий.

— Сколько давала разведка отдельных дивизий? — настаивал Сталин.

Проскуров доложил:

— До 10 дивизий и до 30 отдельных батальонов. Что на самом деле и получилось. Но общий контингент военнообученных, товарищ Шапошников, должен кое- что показывать, это нельзя отбрасывать.

Рассказал Иван Иосифович и об автомате «Суоми», доставившем Красной Армии столько хлопот: «Данные о пистолете Суоми были впервые в сборнике Разведупра, изданном в 1936 году. Подробные данные были даны в справочниках 1939 года, с фотографиями… А у нас, это не в качестве оправдания, автоматическое оружие игнорировали».

Тут же выяснилось, что в СССР автомат «Суоми» испытывали еще в 36–м. Сталин вскипел:

— Это ничего не значит. Он может быть известен. 100–зарядный американский пулемет был известен, у чекистов был, но считали, что это полицейское оружие, что в армии это оружие никакого значения не имеет. Оказалось наоборот, что для армии пулемет — в высшей степени необходимое явление, а разведка представляла его исключительно с политической стороны, что для войны он не годится. Так было дело?

— О тактике противника были некоторые материалы, — робко возразил Проскуров.

Далее речь зашла о брошюре, посвященной тактике финской армии и вышедшей через 2 недели после вой — ны, а до этого несколько лет пролежавшей в архиве. Дело в том, что Проскуров и большинство его подчиненных пришли в Разведупр только в 1937 году на смену репрессированным кадрам и к осени 1939–го не успели еще даже толком разобрать обширный архив разведки. Иван Иосифович сетовал: «В архиве есть много неразработанных ценных материалов. Сейчас разрабатываем, но там целый подвал, колоссальное количество литературы, над которой должна работать целая бригада в количестве 15 человек в течение пары лет».

Сталин эти аргументы не принял:

— Не насмешка ли это над всеми и над Красной Армией, что брошюра о том, как будут воевать финны, лежит год с лишним, 5 лет… и ее печатает только спустя две недели после войны, чтобы ею могли пользоваться в Красной Армии с запозданием?

— Здесь умысла нет, — как можно убедительнее заявил Проскуров, почувствовав намек на вредительство.

— Мы не разведка, — равнодушно обронил Сталин.

Выяснилось, что материалы разведки, в том числе

и взятые из открытых иностранных справочников, не доходили до командиров и штабов потому, что были… засекречены. Проскуров объяснял, почему секретными считаются иностранные военные журналы:

— Потому что в этих журналах есть всякая клевета о Красной Армии.

— У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле слова, — заметил Сталин. — Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен верить. Если бы вы были разведчиком, вы бы увидели, что эти господа на Западе друг друга критикуют: у тебя тут плохо с оружием, у тебя тут плохо, вы бы видели, как они друг друга разоблачают, тайны друг у друга раскрывают, — вам бы схватиться за эту сторону, выборки сделать и довести до сведения командования, но душа у вас слишком честная.

Сам Иосиф Виссарионович вот уж действительно никогда никому не верил и для душевного покоя расстрелял начальника разведки со «слишком честной душой» в октябре 1941–го, уже после начала Великой Отечественной войны, по «делу о заговоре авиаторов», по которому безвинно пострадали также Штерн, Рычагов и другие генералы.

Пока же Проскуров сетовал, что в войсках «не читают разведывательных материалов». Когда же Сталин предложил делать секретные сводки несекретными, вводя ссылки на несуществующие иностранные газеты, Иван Иосифович заявил: «Всем Не секрет, что если на бумаге написано «секретно», то прочитают, а если простое издание, то говорят, это чепуха. (Смех в зале.) Я убежден, что большие начальники так относятся к этому». Но до этого признавал, что и секретную литературу толком не читают: «…Если бы здесь сидящие товарищи прочли хотя бы 20 % той литературы, которую рассылает Разведывательное управление, то ни у кого не было бы смелости сказать о том, что у нас в этом отношении ничего нет… Кто запрещает читать секретную литературу?»

Беда Красной Армии, как оказалось, была не в недостатке разведданных, а в неумении их правильно анализировать и использовать. В конце концов, силы финнов Разведывательное управление накануне войны даже преувеличивало (тогда, напомню, армия Финляндии состояла не из 10, а из 9 дивизий), а расположение трех полос линии Маннергейма и примерное количество дотов на ней определило в целом правильно. А насчет тактики: ведь не финны же мины изобрели, да и про леса в Карелии все знали и без иностранных справочников — можно было сообразить, что финская армия будет обороняться, а не наступать, устраивать завалы, минировать дороги и цепко держаться за свои укрепления. Какая же здесь тайна? Это слишком очевидно. Но и Ворошилов в докладе об итогах финской войны утверждал: «Разведки как органа, обслуживающего и снабжающего Генеральный штаб всеми нуж — ными данными о наших соседях и вероятных противниках, их армиях, вооружениях, планах, а во время войны исполняющего роль глаз и ушей нашей армии, у нас нет или почти нет». И тут же нарком обороны неожиданно оптимистически заявлял: «…Стрелковые войска Карельского перешейка, невзирая на все… огромные недочеты, в общем, на протяжении всего времени войны действовали вполне удовлетворительно…»