Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая - Эрнест Лависс

Первый сейм (1818). 25 марта 1818 года Александр прибыл в Варшаву, чтобы председательствовать на первом из двухгодичных сеймов, предусмотренных конституцией. Он сам составил тронную речь, отвергнув все критические замечания, представленные его русскими советчиками, обеспокоенными в своем русском патриотизме. 27-го сенаторы и депутаты собрались в Замке, в сенатской зале. В числе депутатов — необычайное явление — находился великий князь Константин, только что избранный варшавским предместьем Прагой. Царь произнес по-французски тронную речь, в которой выразил надежды, возлагаемые им на конституцию, и в которой русские отметили следующее место: «Вы дали мне возможность показать моей стране, что я давно уже для нее готовлю, когда все элементы столь важного дела достигнут необходимого развития»[105]. Затем Александр дал общие указания относительно предстоящих законодательных работ: надлежало укрепить государственные финансы, провести конституционные начала во всех отраслях управления, организовать судебную часть, пересмотреть гражданское и уголовное законодательство, наконец, вотировать «законы, имеющие целью охрану наиболее драгоценных благ: безопасность вашей личности, безопасность вашей собственности и свободу ваших мнений». Прения по поводу конституции длились всего один месяц. Представление бюджета пришлось отложить, так как ресурсы и потребности нового государства были еще плохо изучены. Проект уголовного уложения был принят, но законопроект о браке был отвергнут депутатами; этот законопроект был направлен к изменению Кодекса Наполеона — именно тех статей, в которых дозволялся развод. Хотя император Александр и очень стоял за этот проект, но закрыл сессию речью, общий смысл которой заключен был в первой фразе: «Вы оправдали мои ожидания», и в следующей фразе, намекающей на отвергнутый проект: «Свободно избранные, вы должны и решать свободно».

К несчастью, Александр был не такой человек, которому долго могла нравиться роль конституционного монарха; в силу тех же причин, которые заставили его навязать России режим аракчеевщины и обскурантизма, он скомпрометировал свое дело и в Польше. С другой стороны, его подданные на Висле далеко не закончили своего политического воспитания. В довершение всего, пробуждение национального чувства, поддерживаемое тайными обществами, делало для поляков невыносимой власть чужестранного государя. Они не отказались ни от мысли получить обратно части своей территории, уступленные Австрии и Пруссии, ни от требования, чтобы Александр уступил им — с риском восстановить против себя русское общественное мнение — Литву и украинские воеводства, не бывшие польскими ни по происхождению, ни по языку, ни по религии.

Выборы 1819 года для частичного обновления палаты депутатов сопровождались на сеймах резкой критикой правительства и горячей полемикой в газете Белый орел; было несколько случаев враждебных России выборов, как, например, избрание Вонавентуры Немоевского, брат которого Винцент был уже депутатом от Калиша.

Второй сейм (1820). Когда 13 сентября 1820 года открылся второй сейм, то в речи Александра, произнесенной при открытии, вновь сказалось влияние г-жи Крюднер в общих местах о христианской морали и влияние Меттерниха — в намеках на «пробуждение духа зла» в Европе. Со своей стороны, и представители нации выказали меньше уступчивости. В адресе сейма был намек на провинции, оторванные от королевства. Винцент Немоевский произнес речь, показавшуюся столь резкой, что председатель лишил его права участия в заседании. Правительственный проект об уголовном процессе, упразднявший присяжных, которые были введены наполеоновским Кодексом, был отвергнут большинством в сто семнадцать голосов против трех. Раздражение Александра было велико. Оно прорвалось в его речи при закрытии сейма 13 октября. Царь предлагал депутатам и общественному мнению добросовестно задуматься над тем, не «отдалили ли они дело восстановления отчизны, увлеченные иллюзиями, слишком обычными в наши дни». Сверх того, первому министру было поручено ознакомить поляков со следующей теорией Александра: будучи автором конституции, он один имеет право на ее толкование. Это был тезис Карла X в июле 1830 года.

После отъезда Александра борьба между министрами и общественным мнением обострилась. Лелевель, профессор виленского университета, открыл свой курс всеобщей истории; первые стихотворения Мицкевича воспламенили молодежь; Виленский, Варшавский и Краковский университеты, подобно германским; стали очагами национального духа. Новосильцев требовал преследования студентов. Великий князь заставлял студентов носить форменную одежду. Цензура свирепствовала по отношению к книгам и к театру почти так же жестоко, как в России. Наконец, конституция была открыто нарушена: не стало более ни выборов, ни сейма. Новосильцев нападал на Чарторыйского, подозреваемого в том, что он слишком поляк. Князь пробовал бороться; но в 1823 году подал в отставку, оставив все занимаемые им должности. Человек, добившийся от Александра автономии и конституции, удалялся в частную жизнь. С ним вместе, казалось, уходила сама душа королевства.

Тайные общества в Польше. Наиболее горячие польские патриоты группировались в тайные общества. Самое значительное из них было Национальное масонское общество, превратившееся впоследствии в Национальное патриотическое общество. Оно было основано учениками Домбровского[106], князем Яблоновским, полковниками Кржижановским и Пронд-зинским. Отставной майор Лукасипский распространил его в армии. Дух этого общества виден из следующих слов устава: «Как велика твоя ложа? — Границами ей служат высокие горы, два моря и две большие реки». Именно таковы были границы старой Польши. Общество, основанное в Варшаве, вскоре распространилось за пределы королевства на польские центры трех соседних государств, участвовавших в разделах. Во главе общества стоял центральный комитет; общество разделялось на ложи первой и второй степени. В последних клятвы были определеннее, а язык резче. Члены одной ложи не знали ни членов других лож, ни членов центрального комитета, кроме одного доверенного на каждую ложу второй степени. Таким образом, общество было почти неуловимо. Немногие отдельные аресты не давали никаких сведений относительно общей организации. Один из арестованных офицеров, Дзвонковский, перерезал себе горло прежде, чем его успели подвергнуть допросу. Лукасинский и некоторые другие томились в казематах до 1824 года, когда были приговорены к заключению в крепости. Филаретам — обществу, возникшему среди вилекских студентов, — пришлось иметь дело с Новосильцевым; один из членов, Зан, был сослан в Сибирь. Другие, как Адам Мицкевич, были заключены в тюрьму в Вильне, потом разосланы по городам Российской империи. Национальное патриотическое общество пережило эти преследования. Оно вступило в сношения с русским Южным обществом; но, несмотря на тайные совещания, имевшие место в Киеве, а затем в Тульчине, общество не дало склонить себя на цареубийственные замыслы ни против великого князя Константина, ни против императора. Кроме того, среди членов общества существовали некоторые разногласия по вопросу о республике или монархии. Они сошлись только на идее единой польской отчизны, восстановленной во всей ее целости.

Третий сейм (1825). Выборы в третий сейм были произведены еще в 1822 году. Александр не решался его созвать. 3 февраля 1825 года в Царском Селе он издал указ, уничтожавший публичность заседаний, за исключением первого (в день открытия сейма) и последнего (в день закрытия). Выборы братьев Немоевских были кассированы, — они были избраны вторично; тогда у Калишского воеводства было отнято право избирать депутатов. После этих новых нарушений конституции 13 мая Александр лично открыл сейм. Винцент Немоевский, приехавший, чтобы занять свое место, был арестован у варшавской заставы. В тронной речи Александр заявил, что, откладывая открытие сейма, он хотел дать время установиться мнениям и улечься страстям. Февральский указ имел целью подавить «зародыш смут». Сейм принял все проекты правительства почти без прений.

В речи при закрытии сейма (13 июня) «король» мог сказать: «Я поспешил принять все поправки, вами внесенные… Вы приняли все законопроекты, предложенные мной на ваше обсуждение». Император громогласно радовался «обоюдному согласию». В действительности же конституция была мертва. Работы сейма перестали интересовать не только поляков, но даже и его собственных членов. Вся общественная жизнь, все народные надежды отлетели от парламента и нашли себе приют в тайных обществах.

Император Николай, царь польский. Смерть Александра повергла Польшу в такое же глубокое волнение, как и Россию. Однако мы видели, что поляки не принимали участия в восстании, которым в России было отмечено начало царствования Николая. Поэтому следственная комиссия, учрежденная в Варшаве по образцу петербургской (составленная, впрочем, почти исключительно из поляков), находившаяся под влиянием великого князя Константина и княгини Лович с их польскими симпатиями, вместо тысячи обвиняемых, как то было в Петербурге, арестовала всего-навсего восемь человек[107]. Дело о них тянулось еще в 1829 году.