Месть - Владислав Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чудов кашлянул, пытаясь привлечь к себе внимание. Киров снова перечитал заявление Николаева.
— Ну а что мы можем сделать? — развел руками Сергей Миронович. — Отошлите письмо в горком с резолюцией: прояснить ситуацию и разобраться по существу. Не хочет работать, пусть не работает, мы не бюро по трудоустройству!
Вопрос был закрыт, и Чудов вздохнул с облегчением. Если б Киров попросил его помочь с восстановлением Николаева в институте, Михаил Семенович оказался бы в западне: Лидак решительно был против, его ему не уговорить, а Николаев жаждет вернуться только в инструкторы. Пришлось бы ломать голову, искать такое же тепленькое местечко с равноценной зарплатой и привилегиями в снабжении, звонить, упрашивать руководителей, из которых не каждый бы еще согласился внять обкомовской просьбе.
— Кстати, ты внимательно прочитал эту справку по школе? — спросил Киров, показывая документы, подготовленные ему Управлением наркомпроса.
— Они мне обещали экземпляр, — проговорил Чудов, — но еще не поднесли.
— Жуткие вещи! Я прочитал опрос школьников, проведенный по различным предметам комиссией управления, и у меня волосы встали дыбом! Вот послушай! Вопрос: «Когда была открыта Америка?» Ответ: «Купцам стало тесно на Средиземном море, они слышали о какой-то богатой земле Индии. Им стало завидно. Нашелся такой отважный моряк, который вместо Индии открыл Америку». Или вот: «Облако состоит из солнца, луны и тучи». «Где находится Антарктида?» Ответ: «Антарктида находится в Северном Ледовитом океане» — и так далее, это только по географии, а по физике ответы еще хлеще! Вот где надо искать факты вредительства и спрашивать с учителей по всей строгости! — Киров отложил бумаги в сторону. — Такое ощущение, что у нас в школе преподают сплошные неучи или учатся одни недоумки! И это наше светлое будущее! И все происходит в Ленинграде — крупнейшем культурном и научном центре страны! Представляешь, что делается в провинции?.. Я не говорю уже об учебниках истории, где толкования самих ученых разнятся настолько, что самый искушенный читатель в них запутается. И в постановлении ЦК правильно записано, что все эти «политбои» и «политудочки» уже недопустимы, необходимо изучать историю фундаментально, широко, всесторонне как науку.
Не успел Чудов уйти, как раздался звонок. Киров снял трубку и услышал голос Поскребышева:
— Сергей Миронович, добрый день, Поскребышев беспокоит. С вами Иосиф Виссарионович хочет переговорить…
В трубке что-то щелкнуло, и раздался хрипловатый голос Кобы.
— Здравствуй, Сергей Мироныч, здравствуй, дорогой, как живешь?..
Голос был теплый, приветливый, словно они расстались вчера после дружеского застолья. Киров так же тепло с ним поздоровался.
— Извини, не звонил, болезни замучили: то давление, то сердце прихватило, врачи уложили в постель, но вот вырвался наконец. Я звоню вот по какому поводу: в конце июля собираюсь в отпуск в Сочи, надо погреться на солнышке, хочу и тебя пригласить отдохнуть, а заодно и поработать немного, мы же с тобой не можем без дела загорать. Тут группа наших ведущих историков составила подробный конспект будущего учебника по истории СССР, дело серьезное, надо бы обсудить. Я Жданова с собой захвачу, Каганович занимается метро, я не хочу его дергать, и мы втроем составим, так сказать, объединенное мнение секретариата ЦК. Как тебе такое предложение?
— Я думаю, разумное предложение, — отозвался Киров.
— Ну вот и хорошо, а то давно уж не виделись! Хоть ты и северная душа, но для здоровья южный загар не повредит! Обнимаю тебя, сердечный поклон Марии Львовне!
— До свидания, Коба!..
Сталин положил трубку. Серго был прав: разгадать сталинские перепады настроений еще никому не удавалось. И все же что-то Кобе тогда резко не понравилось, и он сразу же дал об этом понять. Киров снова вернулся к тому ночному разговору. Спор о продовольствии, письма с резкой критикой их политики в деревне, сталинские откровения о личной диктатуре. Но разговор закончился тем, что Сталин сказал: «Я хочу, чтоб мы этим с тобой занялись». И никакой обиды. Потом заговорили о личном… Но перед тем, как попрощаться и разойтись по своим комнатам, Коба спросил об этом отравлении, оправдывая Берию. А он тут сплоховал, испугался, сказал, что плохо помнит…
«Вот и выходит, что если б Сталин знал о моих встречах с Ганиным или Аглаей, он сразу бы тогда догадался, что я не хочу об этом говорить, — подумал Киров, — а раз не хочу говорить, то в е р ю Ганиным. Верю в е г о б о л е з н ь. Только это могло вывести Кобу из равновесия, заставить отказаться от обеда у Серго и уехать в Зубалово, с ним не попрощавшись. Значит, здесь, в Ленинграде есть тайный агент Кобы, который следит за нами. За ним, Ганиными и Мильдой. Следит давно, и микрофон за вентиляционной решеткой тоже его. И он не связан с Медведем, иначе бы я об этом знал. Поверить в предательство Медведя невозможно. Сталин с ним никогда не встречался, Ягода тоже. Значит, это паукеровская, личная разведка Кобы. Серго один раз о ней обмолвился. Поэтому Коба и не может на нее ссылаться. Это равносильно признанию, что он следит за всеми членами Политбюро постоянно. Отсюда же и такие подробные сведения о нем и Мильде…»
Но что же произошло сейчас? Киров ни с Ганиными, ни с Мильдой не встречается, ведет себя обычно, и подозрительность Сталина понемногу утихла. Болезнь почти не дает о себе знать. Коба сам сказал: болел, а теперь все прошло, он в такие дни не помнит зла и решил снова помириться с Кировым, хотя они и не ссорились.
Кто же тут такой проворный действует у него под носом, что даже посмел безбоязненно прослушивать и записывать его разговоры в кабинете?.. А ведь
