Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом - Тара Роси

— Не сомневайся, Демир, — неожиданно выдал Азар, — я для сына свого на что угодно готов. Думай обо мне как желаешь. Пущай сын от меня взор воротит, да всё ж за день подле него все эти упрёки не в тягость.

— Я позвала Умилу да всё ваше дружное семейство опосле завтра к ужину, — залепетала Дуня. — Приходите, гостями дорогими будьте. Ты не подумай, батюшка, дружбы тебе своей не навязываю — не примешь её, знаю. Давай чадам нашим покажем, что нет неприязни меж нами.

— Ладно, — вздохнул Демир, — будь по-твоему, прозорливая баба. Пущай малые твои порадуются. Так ладно они на домрах играют, быстро у Баяна умение перенимают. Да всё ж на дворе дружинном пред братом не похвастать, уж очень занятой он — дружину младшую взращивает. А в доме своём всё душевней.

— Опосле того я с Баровитом поговорю, — возник Азар, — всё ж мне думается, что понимания у него о жизни семейной маловато.

— Ну, о свадьбе он всерьёз ещё не думал, — нехотя согласился Демир. — Он всё отрочество в походах провёл. Многому научил я его, да вот что делать, коли млада полюбилась, не объяснял.

— Сами разберутся, — нахмурилась Арина.

— Нет, — осёк Демир, — Баровит должен понимать, к чему следует идти. Должен быть готов стать главой семьи… к тому же невеста у него не из домашних девиц. А ты, сестрица, пошепчись с Умилой, дабы она, услыхав про свадьбу, не ускакала в другую дружину проситься.

Арина прерывисто вздохнула, в этом брат был совершенно прав. Крики и возмущение племянницы уже слышались ей гласом грядущего. Нужно умело подобрать слова, так, чтобы Умила поняла и приняла их.

Тяжёлые мысли не покидали Арину и после того, как гости покинули дом. Она всё вспоминала, как пыталась уговорить Родославу пойти за Велибора. Тогда и отец, и брат были на стороне Велибора, желали этого союза. Но Рода… Рода как-то очень плохо поступила с Велибором — так сказал отец. Что, если Умила пошла в неё? А может, нежность Адели в Умиле переборет непокорность Родославы? Ответов не находилось. Уж опустился вечер, зажглись лучины, вернулись с гуляния Демировы дети, а Арина всё сидела в своей опочивальне, думая, как ей быть.

__________________________________________________________________

Хэйлунцзян* — Река чёрного дракона (Амур).

20. Кровь

Сквозь сизые листья могучих крон проглядывались пурпурные облака. В темнеющем небе не было ни единой птицы. Душно. Слишком тихо. Всё замерло, застыло в мрачном лесу, словно ожидая чего-то дурного. Казалось, природа перенимала страх человеческий, замирала в немом испуге, сжималась, готовясь к удару. Извивающимся маревом с вязкой земли поднимался влажный, наполненный запахом преющей листвы воздух. Дышать невозможно. Раненый воин, пошатываясь, подошёл к осине; обнял смолистый ствол, оставляя кровавые полосы на шершавой коре. Сознание плыло, окружающий мир превращался в пёстрое полотно, кружился. Впиваясь в осину, несчастный согнулся; желудок скрутился в узел, изгнав скудное содержимое. Кровь. Она медленно стекала со лба, попадала в глаза, ползла по губам. Металлический солёный привкус вызывал ещё большую тошноту.

— Мне — Родославиному наворопнику — не пристало крючиться под кустами, аки побитому псу, — самому себе прохрипел воин. — Я должен рассказать ей обо всём.

Стерев с бороды слюну и кровь, наворопник зашагал дальше. Где-то, уже совсем близко несут дозор дружинники Рагдая… если только тропа ведёт верно.

В боку пульсировала боль, иступляла, мучала. Дотронувшись до свёрнутой втрое тряпки, прижатой к ране оторванным рукавом, мужчина вздрогнул. Рану давно уже следовало промыть и перевязать по новой, но наворопник не был уверен, что после этого не потеряет сознание. А посему шёл дальше, надеясь увидеть своих товарищей. Перед глазами воскресали образы дорогих людей — мать, протягивающая ему спелые персики; сестра, заботливо вышивающая ворот рубахи; братья, отец, друзья… Всех их уже давно нет. Отец с братьями пали при первом нападении на Аркону. Эти псы с крестами на груди не жалели никого. Тот бой отнял немало жизней, и ещё столько же отняла осада. Тогда, в окружённой врагом крепости от голода и недостатка лечебных трав умирали раненые воины, старики. Болезни охватили Аркону, унося жизни. Так умерли мать и младшая сестра.

Да, среди тех псов тоже немало подохло, но уходить они не желали. Мольбы Святовиту не стихали ни на минуту, и его божественное дыхание принесло катайские ладьи. Родослава выбила псов из Арконы, заставив выживших спешно плыть восвояси.

— Лех, Лех, — тянулись из памяти голоса друзей.

Они не успевали хоронить горожан, от отчаяния опускались руки. Лех как сейчас помнил наполненные гневом глаза Родославы.

— Вы воины, а не плаксивые бабы! Живо вставайте, град отстроить надобно!

Родослава отпаивала заболевших какими-то зельями, даже говорили, что у неё есть живая вода. Её дружинники следили за порядком, помогали мирянам, восстанавливали дома. Понемногу жизнь стала налаживаться, радость опасливо вернулась в могучую крепость. Тогда-то Лех и решил, что обязан этой суровой, закутанной в кольчугу бабе. Обязан своей жизнью, жизнями оставшихся сестёр и друзей. Приняв обет безбрачия, он стал её наворопником, посвятив себя служению Тархтарии. А сейчас. Сейчас смерть его не страшила. Лех боялся не успеть предупредить о беде — больше ничего.

Заприметив тень, скользнувшую мимо деревьев, Лех остановился, обнажил сакс. Растерев кровь по лицу, всмотрелся в приближающиеся силуэты.

— Эгэй, друже, — голоса слышались отдалённо, пробиваясь через звон в ушах. — Не признал?

— Лех, — позвал кто-то совсем рядом.

Тело наворопника содрогнулось, торс развернулся сам, неосознанно. Стальное лезвие просвистело в опасной близости от шеи противника.

— Эй, Лех! — возмутился тот, отпрыгнув. — Своих не узнаёшь?

Голос казался очень знакомым. Наворопник опустил сакс, шагнул навстречу, пытаясь задержать размывающийся взгляд на лице воина.

— Дарен? — рассмотрев рыжеватую бороду, Лех выронил сакс.

— Ну вот, — вздохнул Дарен. Шагнув к раненому наворопнику, дружинник вытянул руки. — Марун сказал, что ты должен со стороны ручья прийти. Мы к тебе навстречу вышли.

В голове что-то щёлкнуло, сердце отчаянно забилось. Лех вцепился в руки товарища, затрясся, чувствуя, как сознание покидает его.

— Не… не, — затараторил Лех, захлёбываясь воздухом и кровью, — на…

Опустившись с ним на землю, Дарен сжал плечи наворопника.

— Тише, тише.

— Пе… пере…дай, — выпучив глаза, Лех пытался вложить всё, что узнал в одну фразу, — Роде предай…

— Передам, — едва слышно шепнул Дарен, вслушиваясь в бормотание товарища.

— Не, — Лех закашлялся, затрясся, — на Кинсай… ариманы… идут.

Тело наворопника обмякло, повисло на руках Дарена. Судорожно ощупав его запястья и шею, дружинник гаркнул лучникам:

— Жив! Крови потерял много, да жив ещё. Давай в острог немедля.

Лучники подхватили Леха, поспешили прочь из сырого леса. Острые башни