Перехлестье - Алёна Алексина

— Я неприятен тебе, верно? — с тонкой усмешкой прошептал Жнец.

— Перетерплю, — в тон ему ответила Анара.

— Стоит ли? Может, поищешь кого‑то более… почтительного?

Женщина напряглась:

— Ты отказываешься?

И снова усмешка тронула губы мага. Он отвернулся, скользнул взглядом по жадно прислушивающемуся Глену, прищурился, и что‑то неуловимое мелькнуло в светлых глазах. Колдун не успел понять — что именно.

— Разве можно отказаться от такого предложения? — ответил вопросом на вопрос Жнец, и Анара заметно расслабилась, разжав судорожно стиснутые кулаки.

— Думаю, нет, — она вновь медово ему улыбнулась.

Но улыбка в очередной раз пропала втуне, маг снова оглядел Глена, и направился к выходу, не удостоив собеседницу ответа.

— О-ох, — та бессильно опустилась в кресло. — Силен, гаденыш.

На прекрасном лице промелькнула тень, и колдуну на миг показалось, будто перед ним сидит не молодая женщина, а высохшая старуха с мертвыми глазами. Но морок развеялся, стоило Анаре пошевелиться. Колдунья шумно выдохнула, и снова обрела прежнюю безмятежную царственность: ни сомнений, ни страхов, только властность и привычка повелевать.

— Где ты был? — требовательно спросила женщина, поворачиваясь к духу.

— Исправлял ваши ошибки, — зло огрызнулся тот.

Глен и подумать не мог, что сейчас клокочущая в груди злоба спасает ему жизнь — Анара всерьез подумывала над тем, чтобы развеять кажущегося ей бесполезным призрака по ветру.

— Ошибки? — с холодной надменностью переспросила хозяйка Логова и тут же отчеканила: — Я не допускаю ошибок.

— Ах, не допуска-а-аешь… — уважительно протянул Глен. — То есть Джинко сам себя отправил в таверну? Это дурак никогда ничего не делал правильно. Ты поручила мне одно, я согласился, и вот — я возвращаюсь, а ты, оказывается, решила действовать иначе. Какая прелесть. Я и забыл, сколь стремительно женщины меняют свои намерения.

— Не говори так со мной, мальчик, — опасным голосом сказала Анара. — Не забывайся.

— Знаешь, что, госпожа… — колдун шагнул вперед и навис над колдуньей. — Твой слуга пытался погубить ее пестом для перетирки пряностей! На кухне. Тогда как всего через стену в обеденном зале трапезничали дэйн и Грехобор. А этот кретин даже заклинание Тишины наложить не догадался! В итоге на ее вопли сбежался чуть не весь околоток. Но и это еще не все. Его сообщник тоже отличился, воспользовавшись при побеге Даром. Так что дэйн запомнил его. О, и самое главное: ни один из твоих посланников ничего не добился. Девчонка цела, невредима, ненавидеть не стала. Одним словом — шуму наделали, а результата нет. Или тебе сказали другое?

Анара скрипнула зубами, но… промолчала. А Глен тем временем продолжил:

— Поэтому, чтобы исправить сотворенное этими двумя дураками, мне пришлось так изворачиваться, что я уже сам в своей лжи запутался.

И он отошел от колдуньи, всем видом изображая оскорбленного в лучших чувствах преданного слугу.

— Но ты… смог? — помолчав пару мгновений, вкрадчиво спросила женщина.

— Не совсем. Но она все‑таки решила уходить к лантеям, как ты и хотела.

— Она не испорчена, — в голосе говорившей звучала искренняя досада. — Ты можешь ее привести?

— Нет, спасибо Джинко. Она мне больше не верит.

Колдунья в сердцах стукнула кулаком по подлокотнику старого кресла и резко поднялась на ноги, словно собиралась выместить гнев на ком‑то из присутствующих.

— Есть еще одна возможность, — дождавшись, пока собеседница возьмет себя в руки, продолжил Глен. — Девчонка очень верит Василисе. Я бы даже сказал: боготворит ее. Понимаешь, о чем я? Предательства подруги она не перенесет. Ее не обязательно губить, лишая невинности. Или обязательно?

— Нет… — злодейка с предвкушением улыбнулась. — Как мы это сделаем?

— Василиса из другого мира и…

— Вот ведь дрянь! — Анара прищурилась. — А я‑то гадала… продолжай.

Глен коротко изложил свой план, видя, как напряженное лицо колдуньи разглаживается, обретая привычное самоуверенное выражение.

— А ты молодец… — с легким удивлением признала женщина, как только дух замолчал. — Когда все закончится, думаю, ты станешь по левую руку от меня. А по правую… — она мечтательно прикрыла глаза, — по правую станет Жнец.

— Почему он? — колдун опустился на пол, наблюдая за собеседницей.

Бесплотный дух знал, как она любила смотреть на всех сверху вниз, и теперь старался всячески закрепить злобную радость своей госпожи, потешив ее самолюбие.

— Жнецов боятся даже самые сильные маги, даже дэйны, — тем временем назидательно произнесла Анара. — Жнец способен убить любого, у кого есть душа. Любого.

— Зачем нам такой опасный маг?

— Только он может ходить по другим городам. Он и у Грехобор. Они единственные, кто могут влиять на дэйнов по ту сторону переправы, за пределами Аринтмы. А зачем мне это — не твоего ума дело. Важно то, что он здесь и на нашей стороне, — отрубила Анара.

Глен ничего не ответил, понимая тщетность дальнейших расспросов.

Жнец.

Маг, способный убить дэйна. Маг, не подчиняющийся более воле небожителей. Увидев однажды всю мощь силы Грехобора, Глен осознал убогость способностей колдунов. Они не умели всецело пользовать свой дар. Никто из них — даже самый могущественный — не обладал и десятой долей той силы, которую явил Грехобор, а если и обладал, то не мог ее подчинить. Наоборот, это сила подчиняла себе хозяина и, если он сопротивлялся, терзала его так свирепо и люто, что смертная оболочка не выдерживала.

Даже Глен сейчас справлялся со своим даром только потому, что был мертв. Его дух боролся постоянно, страдал, раздираемый сотнями противоречий, влекомый темными желаниями и гневом, но телесных страданий он не испытывал, и это облегчало противостояние.

И вот — Жнец. Маг, рядом с которым даже всесильная Анара была ничем. И, если такой как он действительно решил пополнить ряды мятежных колдунов, вероятность победы Анары существенно возрастала. А ведь до сегодняшнего дня дела шли с переменным успехом. Вот только… зачем ей Жнец? Понятно, что для какой‑то конкретной цели. Но, что это за цель? Убить дэйна? Отца? Магов? Ну не Маркуса же она собралась уничтожить, в самом‑то деле!?

— Анара!

Дверь лачужки распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и в Логово ввалился запыхавшийся, сырой до нитки и забрызганный грязью мальчишка лет тринадцати. Он мелко дрожал, и первым порывом было — пожалеть испуганного, замерзшего ребенка, вот только… у того, кто заглядывал в его не по-ребячески злые глаза, мигом отпадало желание сочувствовать.