Мари - Генри Хаггард

— Но я-то буду говорить с ним, — пробормотал я. — Ладно, где они сейчас?

— Они ускакали сегодня утром к другим бурам. Я думаю, что они хотят привести их сюда, чтобы они поселились здесь, если им понравится это место, которое так легко оборонять. Они говорили, что возвратятся завтра и что во время их отсутствия мы будем в полной безопасности, так как у них есть сведения, что зулусы отступили за Тугелу, забрав с собой раненых и скот. Но идем в дом, Аллан, в наш дом, который я приготовила для тебя, как только смогла получше. О, мой Бог! Наш дом, на порог которого, думала я, никогда не ступит твоя нога. Да, когда луна выкатывалась из этого облака, я еще думала именно так и, смотри, они еще совсем близко друг от друга… Но слушай, что это?

Я прислушался и уловил стук копыт.

— Не пугайся, — ответил я, — это всего лишь Ханс с моей лошадью. Он убежал также. Я потом расскажу тебе, как это ему удалось.

Когда я сказал это, появился Ханс — мрачная, истощенная личность…

— Добрый день, мисси, — сказал он с претензией на учтивость. — Теперь вам следует дать мне хороший обед, так как вы видите, что я привел к вам бааса назад в целости и сохранности. Разве я не говорил вам, баас, что все будет хорошо?

Потом он от полного истощения замолчал, а мы не были этим опечалены, кому в такой момент нужно слушать болтовню бедного парня…

Немного более двух часов прошло с тех пор, как луна вырвалась из облаков. Я поздоровался с фру Принслоо и со всеми моими другими друзьями и был принят ими с восторгом, как человек, восставший из мертвых. Если они любили меня до этого, то теперь новая благодарность прибавилась к их любви, ибо, не будь моего предостережения, они также познакомились бы с зулусскими копьями и погибли бы. Именно на их часть лагеря было совершено самое злобное нападение, и из тех фургонов едва ли кто спасся бы бегством.

Я рассказал свою историю, которую они слушали в гробовом молчании. Только, когда она была закончена, хеер Мейер, постоянная мрачность которого еще усугубилась, сказал:

— Всемогущий! Но ты имеешь счастье, большое счастье, Аллан, остаться невредимым, когда все остальные убиты… Теперь, не знай я тебя так хорошо, мне следовало бы подумать, подобно Эрнану Перейре, что ты и этот дьявол Дингаан перемигнулись друг с другом.

Фру Принслоо возмущенно набросилась на него:

— Как смеешь ты говорить такие слова, Карл Мейер? — воскликнула она. — Должен ли Аллан вечно получать оскорбления только потому, что он англичанин, чему он никак помочь не может? Со своей стороны я думаю, что если кто-нибудь перемигивался с Дингааном, то это вонючий кот Перейра. Иначе, почему он ушел оттуда перед истреблением людей и привел с собой этого безумца, Анри Марэ?

— Разумеется, я не знаю, тетушка, — сказал покорно Мейер, потому что, подобно всем остальным, он боялся фру Принслоо.

— Тогда почему ты не можешь держать за зубами, вместо того, чтобы причинять боль? — спросила фру. — Нет, не отвечай, потому что ты только ухудшишь дело… Лучше отдай остаток этого мяса бедному готтентоту, — я забыл сказать, что к этому времени мы уже поужинали, — который, хоть и съел достаточно, чтобы разорвать любой белый желудок, я полагаю, справится еще с фунтом или двумя…

Мейер смиренно повиновался и вместе с остальными исчез из виду: как они старались делать, когда фру проявляла воинственные признаки, так что мы остались втроем.

— Ну, — сказала фру, — все устали, и я говорю, что настало самое подходящее время, чтобы идти отдыхать. Доброй ночи, племянник Аллан и племянница Мари, — и она ушла, переваливаясь, как старая утка.

— Супруг мой, — сказала Мари, — не войдешь ли ты и не осмотришь ли этот дом, который я приготовила до того, как начала думать, что ты умер? Это бедное место, но я молю Бога, чтобы мы смогли здесь быть счастливы, — и она взяла меня за руку и поцеловала раз, и второй и третий…

Около полудня на следующий день, когда мы с женой радостно смеялись и обсуждали какие-то мелкие детали нашего скудного домашнего хозяйства, — так быстро были забыты все горести в переполнявшей нас радости, — как вдруг я заметил, что выражение ее лица изменилось, и спросил, что случилось:

— Тише! — сказала она. — Я слышу лошадей.

Я посмотрел в указанном ею направлении и там, около холма, увидел конный отряд человек из тридцати-сорока, большинство который были белые.

— Смотри, смотри! — сказала Мари. — Там мой отец и кузен Эрнан скачет рядом с ним.

Это была правда… Сразу за Анри Марэ, говоря ему что-то на ухо, ехал Перейра. Оба они напоминали мне читанную в детстве сказку о человеке, к которому привязали злой дух, тянувший его к ужасной судьбе вопреки положительным побуждениям его хорошей натуры. Худой, истощенный, с безумными глазами Марэ, и красивый, чувственный Перейра, хитро шепчущий ему на ухо… Они точно представляли типажи той сказки. Побуждаемый каким-то неясным импульсом, я обвил руки вокруг Мари.

— По крайней мере, дорогая, — сказал я, — мы хоть некоторое время были счастливы с тобой.

— Что ты хочешь этим сказать, Аллан? — спросила она подозрительно.

— Я подумал только, что счастливые часы явились для нас подарком…

— Возможно, — медленно ответила она, — но, по крайней мере, они были действительно очень хорошими и, если мне суждено умереть хоть сегодня, я довольна тем, что дожила до завоевания этих счастливых часов…

И в этот момент подъехала кавалькада буров. Эрнан Перейра, чьи чувства, очевидно, обострились ненавистью и ревностью, первым узнал меня…

— Да ведь это минхеер Квотермейн, — сказал он. — Как это получилось, что вы оказались здесь? Как это сталось, что вы еще живы? Комендант, — обратился он к угрюмому человеку с печальным лицом, примерно шестидесяти лет, которого я прежде не встречал, — здесь имеет место весьма странное дело… Этот хеер Квотермейн, англичанин, был вместе с губернатором Ретифом в городе зулусского короля, что может засвидетельствовать хеер Анри Марэ. Теперь, как вы знаете наверняка, Питер и все его люди мертвы, убиты Дингааном… Как же могло случиться, что этот человек спасся?…

— Почему это вы забрасываете меня вопросами, минхеер Перейра? — спросил мрачный бур. — Несомненно, англичанин объяснит все это сам.

— Конечно, я объясню, минхеер, — сказал я, — хотите ли вы, чтобы я сейчас же начал?

Комендант заколебался. Затем, отозвав Анри Марэ в сторону и поговорив с ним некоторое время, он ответил:

— Нет, я думаю, не теперь: дело чересчур серьезное. После того, как мы перекусим, мы выслушаем вашу историю, минхеер Квотермейн, а пока я приказываю вам не покидать это место.